Лурье - Жития радикальных святых

Три жития в этой книге рассказывают про трех святых, между собой очень тесно связанных: Кирилла Белозерского, Нила Сорского и Михаила Новоселова. Также они повествуют о многих людях, святых и не очень, которые оказывались где-либо с ними рядом.

 

Жития, в меру моих возможностей, соответствуют современным научным данным, но все же это именно жития, а не научно-популярные или публицистические произведения, — хотя желающие вполне могут читать их как светскую литературу.

 

Епископ Григорий (Лурье). — М. : Эксмо, 2014. — 272 с. : ил. — (Книги жизни).

ISBN 978-5-699-71288-5

 

 

Житийная литература пусть и рассказывает о людях, но сообщает об идеях. Эти идеи в разных житиях разные — впрочем, все они относятся к чему-либо важному в христианстве. Я постарался подобрать три жития так, чтобы в них можно было описать, как устроено все христианство в целом, начиная с его сердцевины — монашества, то есть внутреннего отречения от мира. В каком-то смысле эти три жития —    это катехизис, но не в вопросах и ответах, а в картинках из жизни.

 

Жизни, разумеется, весьма бурной и —  радикальной. Уточню также, что это картинки из «Русской Жизни» — почившего весной 2013 года сетевого издания, в котором впервые были опубликованы все три жития. Третье из них до конца опубликовать не успели, так как издание было внезапно закрыто собственником и убрано из Интернета как раз тогда, когда на его заглавной странице стояла только что добавленная третья часть (из четырех) «Жития» Новоселова.

 

Но без «Русской Жизни» не было бы и этих житий из русской жизни. И поэтому я выражаю огромную благодарность моим дорогим вдохновителям и редакторам — Дмитрию Ольшанскому и Петру Фаворову. Первому из них я обязан всем замыслом этого житийного цикла и названием этой книги.

 

Епископ Григорий

 

 

Кирилло-Белозерский монастырь — это крепость XVI века, одновременно тяжелая и элегантная, на которую засматриваешься то с противоположного берега озера Сиверское, то прямо с горы Мауры, откуда, по преданию, впервые увидел это место сам преподобный Кирилл, основатель монастыря. В такие моменты не думаешь, что созерцаемый памятник архитектуры — возведенное  благодарными  потомками  тяжелое надгробие на могиле всего того, что сам Кирилл считал и монашеством, и христианством, и целью человеческой жизни. А в могилу все это сошло еще в первое десятилетие после его смерти, так что в XVI веке лишь придавили как следует, чтобы уж точно не воскресло.

 

Впрочем, это как посмотреть. Монашеству нет надобности воскресать, так как оно — бессмертная душа человеческого общества — никогда и не умирает. Об этом написал во II веке неведомый христианский автор «Послания к Диогнету»: «Что душа в теле, то в мире — христиане». Если бы он писал в более поздние времена, когда христианами стали называть всех подряд, то он  бы сказал тут о монашестве — но, разумеется, монашестве внутреннем, которое не обязательно совпадает с монашеством внешним.

 

Поэтому под стенами и башнями Кирилло-Белозерского монастыря погребено не монашество, а только одно из тел, в которых оно когда-то обитало — тело самого Кирилла и созданной им монашеской общины. Теперь можно вернуться к благодушному настроению и снова начинать любоваться стенами и башнями монастыря XVI века, понимая, что это — роскошная рака, поставленная над святыми мощами. Получилось немножко по-евангельски, когда дети пророкоубийц украшают гробы пророков (Мф. 23, 29-32), но теперь здесь давно уже нет ни пророков, ни их убийц, а есть общедоступный музей.

 

А душа, то есть само монашество, остается доступным повсюду, потому что оно не умирает и никаким историческим телом не ограничивается. Другое дело, что оно никому не нужно. Ну, почти никому. Кому-то все-таки нужно.

 

Для современной интеллигенции он «социально близкий»: любил то, что любит она (книжки, науки, врачебную практику), не любил то, что она, как считает, должна не любить (деньги, корысть, начальственное самодурство). В то же время он вполне «настоящий» —  настоящий монах, настоящий святой (это одно и то же). И даже такая редкая для средневекового человека, но типичная для человека нашего времени деталь биографии: ко всем решениям, радикально меняющим жизнь, Кирилл приходил очень поздно, а не так, как было принято в образцовой монашеской карьере того времени. Даже монахом он стал не в 18 лет или ранее (канонически допустимый возраст для пострижения — 13 лет), а уже за 30. Поэтому, наверное, ему и пришлось жить так необыкновенно долго: его 90 лет в год кончины, 1427-й, соответствовали бы сегодня какому-нибудь по-летнему возрасту. Он жил, как это рекомендуется в России, очень долго, и поэтому до всего дожил.

 

Никогда не было и не будет такого общественного устройства, которое располагало бы к христианской жизни (а не ее суррогатам), то есть к истинному монашеству. Не только в государстве, но даже в семье. Еще апостол Павел об этом предупреждал: «Вси хотящий благочестно жити о Христе Иисусе гоними будут» (2 Тим. з, 12). А еще у христианской жизни есть внутренняя сторона, которая большинству людей неизвестна настолько, что они о ней даже не подозревают, причем зачастую и даже те, кто сами являются специалистами по Византии или Древней Руси. То и другое — и внутренняя, и внешняя сторона христианства — это то, о чем имеет смысл спросить Кирилла Белозерского. Он из числа тех не очень многих святых, о личной жизни которых известно многое.

 

Впрочем, начальный и, может быть, главный момент в жизни Кирилла нам известен только как факт, но без всякого объяснения и контекста: в возрасте двенадцати лет он захотел стать монахом. О самом этом факте Кирилл рассказывал, а о своих побуждениях, видимо, нет. Он был сиротой из знатной семьи, потерявшим своих родителей еще в младенчестве. Мальчика Козьму (имя Кирилла до монашества) воспитывал души в нем не чаявший родственник, окольничий Тимофей Васильевич Вельяминов, одно из первых лиц великокняжеского двора. В отличие от своего старшего современника, а затем и старшего духовного друга, Сергия Радонежского, отрок Козьма учился хорошо, и создается впечатление, что ему все в мирских делах удавалось, за что бы он ни брался. Не удавалось только принять монашество. Он вырос и стал в доме Вельяминовых кем-то вроде домоправителя, и Тимофей Васильевич явно рассчитывал иметь в нем опору в старости. Так оно и вышло, но несколько на другой манер, еще лучше, чем воображалось Тимофею Васильевичу. «Блажен иже имать семя в Сионе и южики (родственники) во Иерусалиме», — говорит пророк Исайя (Ис, 31, 9) как раз о тех, чьи родственники стали монахами.

 

Тем временем годы шли, а от мирского образа жизни, противоестественного для человека его настроения, избавиться не удавалось. Будущему Кириллу было уже за 30, он подходил к тому возрасту, который и тогда считался серединой земного жития, в соответствии с определением Псалмопевца: «Дние лет наших, в них-же седмьдесят лет, аще же в силах, осмьдесят лет, и множае их труд и болезнь» (Пс. 89, ю). Он делал попытки обращаться в разные монастыри, но никто его не принимал и не постригал, опасаясь гнева Вельяминова. Это будет вечное проклятие России, которое едва смогут преодолеть к концу XIX века: высшее общество нелегко отпускало человека в монахи — разве что в виде наказания, особенно для замены смертной казни. В Византии эта проблема не имела такой остроты.

 

Козьме помог случай: как-то в Москву пришел игумен Махрищского монастыря, что под городом Александровым, старец Стефан. Старцу было, видимо, слегка за сорок и, во всяком случае, едва ли больше пятидесяти, так что по возрасту он отличался от Козьмы не особенно сильно. Но по опыту монашеской жизни, начатой им с юных лет, он отличался уже существенно. Это был тот самый близкий друг и соратник Сергия Радонежского, которого мы сейчас поминаем как преподобного Стефана Махрищского. Стефан понял проблему и понял, что если она имеет решение — то лишь авантюрное. Он постриг Козьму с именем Кирилла (точнее, облачил в рясофор, но мы тут не будем обсуждать разные подробности типов монашеского пострига), а Вельяминова потом просто поставил перед фактом.

 

Все было проделано — то ли специально, то ли по некоему промыслительному совпадению — с особым цинизмом. Тимофей Васильевич предавался своему обычному послеобеденному сну, когда Стефан постучал к нему в дом. Стефана все уважали, и он был немедленно принят. Целью его визита оказалось сообщить добрую, но непонятную весть: «Богомолец ваш Кирилл благословляет вас». Тимофей Васильевич не мог не спросить, а кто такой этот Кирилл... И дальше последовала сцена, о которой осторожный агиограф XV века, Пахомий Серб, или Логофет, дает понять, что немой ее не назовешь: Тимофей Васильевич изрек «некая досадительная» игумену Стефану, то есть, надо полагать, отреагировал в высшей степени эмоционально.

 

Игумен не остался в долгу и хлопнул дверью, не упустив случая припечатать евангельской цитатой про «отрясение праха дому того от ног своих» (Мф. ю, 14). Впрочем, игумен наверняка понимал, что окольничему надо просто поостынуть. И действительно, он остыл очень быстро, так как сразу вмешалась его жена, Ирина (как полагает Г.М. Прохоров, она могла быть и свидетельницей этой сцены). Она сильно испугалась за судьбу своего мужа и своего дома после таких прощальных слов Стефана. Видимо, она очень быстро объяснила своему мужу, что он был неправ, и тот послал за Стефаном и извинился, а Козьму-Кирилла оставил жить в покое.

 

Стефан отвел Кирилла в недавно основанный в Москве Симонов монастырь, вручив его — видимо, хорошо ему знакомому — тамошнему архимандриту и основателю монастыря Феодору, племяннику Сергия Радонежского. Дата основания Симонова монастыря известна приблизительно: около 1370 года; год рождения Кирилла известен с точностью до одного года, 1337-й.

 

Получаем, что монашескую жизнь Кирилл начал в возрасте около 33 лет. С архимандритом Симонова монастыря Кирилл был почти одного возраста, но тут, разумеется, главную роль играл не физический возраст, а монашеский опыт, так что Кирилл с готовностью — и очевидной для себя пользой — подчинялся старшему по монашескому званию. Для постоянного обучения в монашеской жизни архимандрит Феодор отдал Кирилла в послушание другому «старцу» того же возраста — Михаилу. Феодор впоследствии станет епископом Ростовским (в 1388-м), а Михаил — епископом Смоленским (в 1383-м). Судя по тому, что Михаила похоронят в Троице-Сергиевой лавре, он тоже считался учеником Сергия Радонежского. Оба епископа будут почитаться во святых. При жизни, еще даже прежде епископства, оба они были, мягко говоря, по уши втянуты в тогдашнюю церковную политику. Кирилл в нее непосредственно ввязываться не будет, но все его монашество будет развиваться в ее русле — в русле церковной политики именно той партии, которую составляли все эти монахи круга Сергия Радонежского.

 

 

Тогдашние церковные споры и интриги относительно будущего духовного пути Московской Руси — это отдельная остросюжетная история, достойная пера Александра Дюма. Выбор стоял между сохранением (и, значит, усилением — тут по-другому нельзя) ориентации на Византию или замыканием внутри московского пространства (разделением Киевской митрополии на две кафедры, отдельно на территории Великого Княжества Литовского и отдельно на территории восточно-русских княжеств, с установлением новой митрополии в Москве под полным контролем русского великого князя). Как раз в это время Византия была страной победившего исихазма (от слова «исихия» — «безмолвие»), то есть того самого созерцательного и «внутреннего» монашества, идеалам которого посвятили свою жизнь и Сергий Радонежский, и Феодор, и Михаил из Симонова монастыря, и Стефан Махрищский, и Кирилл — будущий Белозерский.

 

 

В миру — Вадим Миронович Лурье — епископ Петроградский и Гдовский РПАЦ (Российской Православной автономной Церкви — одной из церковных организаций, наследующих не­легальной Катакомбной церкви, существовавшей в СССР). Доктор философских наук. Главный редактор международного научного журнала Scrinium. Revue de patrologie, d'hagiographie critique et d'histoire ecclesiastique.

 

Автор ряда книг и множества статей по истории бо­гословия и по истории Церкви, в том числе «История византийской философии. Формативный период» (2006), «Введение в критическую агиографию» (2009), «Русское православие между Москвой и Киевом» (2009).