Архипов – По ту сторону Самбатиона

Обширная восточноевропейская, в самом точном смысле слова „евразийская", территория, на которой не позже IX в. предстояло возникнуть Киевской Руси, задолго до этого момента перестала быть в каком-либо отношении пустыней. Будучи областью мощных этнических миграций, она многие века стремилась породить свое адекватное государственное выражение, и здесь действительно не раз возникали государственные или квазигосударственные образования, искони пролегали пути, по-разному связывающие разные регионы Европы и Азии. Иначе говоря, к моменту образования Древней Руси на этой территории, несомненно, уже существовала определенная культурная ситуация, в настоящее время плохо фокусируемая, но явно вполне своеобразная и в каких-то отношениях достаточно устойчивая. Всякое возникающее в этом географическом и культурном лоне новое (квази-)государство и, соответственно, новая культура должны были в тех или иных формах реагировать на явления этой предшествующей (или сопредельной) культурной картины, то есть воспринимать или отвергать их, концентрировать или оттеснять на периферию, ассоциировать или преломлять.

 

Так, говоря конкретно о Древней Руси, нельзя не заметить, что политическое и культурное напряжение между Северной Русью (условно говоря, Новгородом; гораздо позже - Петербургом, хотя картина существенно шире и явно включает в себя, скажем, и Литву, то есть весь Север и Запад исходной территории) и Южной Русью (условно говоря, Киевом; позднее -  Москвой), фатальное вообще для всей истории России, сложилось еще задолго до возникновения какого-либо государственного интереса у восточных праславян и выразилось в противостоянии и борьбе за евразийский мост (будущую Древнюю Русь) viking'oB и varing'oB, представлявших, соответственно, интересы военно-торговых союзов Северной Европы и Центральной Азии (Прицак 1981, с.22, 23). Вполне возможно, что напряженное нащупывание торговых путей, начавшееся „на порядок раньше“ древнерусского государства, выразилось позднее в активном, „имперском» освоении Русью пространств: в каком-то смысле Русь уже начинается с объединения Севера и Юга, затем эти географические искания консервируются под татарами, но сразу после свержения татарского ига вновь развертываются и становятся одной из пружин русской политики.

 

Роковым для судьбы этих дорусских культурных отстоев древнерусской культуре явилось участие Византии в официальной христианизации Руси и в сложении ее государственных и церковных порядков. Византия до такой степени затмила собой всех прочих конкурентов по влиянию на Русь, что с византинизации Руси в X в. обычно и начинается ее достоверно документированная история, хотя это ex machina возникновение Древней Руси сразу же и обличает историографическую иллюзию, ибо в действительности культурное и политическое влияние Византии есть результат выбора, сделанного восточными славянами, плод предыстории, которую они переживали в географически и этнически более широком, более диффузном виде, так сказать, древних восточноевропейцев), а политически и исторически более мелком, более местном, „домашнем" состоянии.

 

Oakland, CA: Berkeley Slavic Specialties, 1995. – 291 с.

ISBN 1-57201-011-8 (pbk.)

 

Список цитированной литературы