Имя Ивана Сергеевича Тургенева (1818-1883) - выдающегося русского писателя-классика - в особом представлении не нуждается. Тургеневские сюжеты и художественные образы известны каждому образованному человеку во всём мире.
В то же время налёт хрестоматийного глянца, атеистические, иноверческие либо иные вульгарно-идеологические трактовки, лукаво насаждаемые, как плевелы среди пшеницы, - зачастую не позволяют современному читателю пробиться к истинному смыслу писательского наследия, посвятить ему углублённое, осознанное прочтение.
Есть важные события, как киберпонедельник 2019 в России, события для этой жизни, а есть вечное, важное всегда... Заново вникнуть в произведения Тургенева, осмыслить его творчество с христианских позиций - задача важная и благотворная. «Смотрите, братия, чтобы кто не увлёк вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу» (Кол. 2,8) - учит святой апостол Павел. Бесплодным оказывается направление антихристианского литературоведения, безоговорочно провозгласившее писателя атеистом.
Побеждая свои религиозные сомнения, в практике художественного творчества Тургенев изображал жизнь в свете христианского идеала. Писатель показал, что именно духовное, идеальное содержание - основа человеческой личности, ратовал за восстановление в человеке образа и подобия Божия. Каждая проникновенная строка Тургенева, обладавшего способностью соединить прозу с поэзией, «реальное» с «идеальным», овеяна одухотворённым лиризмом и сердечным теплом, несомненно, идущим от «Бога живого» (2 Кор. 6,16), «в Котором сокрыты все сокровища премудрости и ведения» (Кол. 2, 3),
ибо «Он есть прежде всего, и всё Им стоит» (Кол. 1, 17), и «никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос» (1 Кор. 3,11), «Ибо всё из Него, Им и к Нему» (Рим. 11, 36). В Боге, возвестившем: «Аз есмъ Истина, и Путь, и Жизнь» (Ии. 14, 6), - единственно истинный подход к любому явлению жизни. «Кто учит иному, - говорит апостол Павел, - и не следует словам Господа нашего Иисуса Христа и учению о благочестии, тот горд, ничего не знает, но заражён страстью к состязаниям и словопрениям, от которых происходят зависть, распри, злоречия, лукавые подозрения, пустые споры между людьми повреждённого ума, чуждыми истины» (1 Тим. 6, 3-5).
Быть неувядаемой, всегда новой и актуальной - таково свойство русской классической словесности, уходящей своими корнями в священные источники христианства, святые родники православной веры. Так, Новый Завет, пребывая вечно новым, призывает человека любой исторической эпохи к обновлению, преображению: «И не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим. 12, 2). Каждый, кто прикасается к Евангелию, всякий раз открывает для себя заново слово Бог а живого.
Так и живые голоса русских писателей звучат для нас, когда мы перечитываем классику и неизменно черпаем из ее глубин нечто такое, что до времени оставалось сокрытым от восприятия. Внимание к новозаветному символико-содержательному подтексту романов Тургенева позволяет глубже проникнуть» в таинство тургеневской поэтики. Прочтение на новом уровне произведений Тургенева в христианском контексте понимания может стать для читателя настоящим откровением.
Алла Новикова-Строганова - Христианский мир И. С. Тургенева
Издательство — «Зёрна - Слово» — 336 с.
Рязань — 2015 г.
ISBN 978-5-905793-47-9
Алла Новикова-Строганова - Христианский мир И. С. Тургенева - Содержание
- Предисловие
- Руси православный дух: цикл рассказов «Записки охотника»
- Евангельская концепция в творчестве И. С. Тургенева: роман «Рудин»
- «Я помолюсь и за вас...»: молитва в романс «Дворянское гнездо»
- «Жертва правды, всесожжение и вознесение»: роман «Накануне»
- «О вечном примирении и жижи бесконечной...»: роман «Отцы и дети»
- На пути к свету: путевые очерки «Поездка в Полесье» и «Поездка в Альба- но и Фраскати»
- «Чудо поэтической прозы»: И. С. Тургенев и Алонзиюс Кертран
- «Как слово наше отзовётся»: И. С. Тургенев и Ф. И. Тютчев
- «На все копыта кованы»: «бесы» в имении И. С. Тургенева и в романе П. С. Лескова «На ножах»
- «На стороне правды»: Н. С. Лескова И. С. Тургеневе
- Примечания
- Список иллюстраций
Алла Новикова-Строганова - Христианский мир И. С. Тургенева - На пути к свету
«Поездка в Полесье» (1856) и «Поездка в Альбано и Фраскати (Воспоминание об А. А. Иванове)» (1861) - произведения, в которых Тургенев выразил своё философское понимание жизни природы и искусства. Вынесенное в заглавие двух сочинений слово «поездка» можно расценивать как жанровое обозначение, несмотря на то, что в первом случае это рассказ, а во втором - очерк воспоминаний. В прямом смысле «поездка» - путешествие автора-повествователя, его пространственное перемещение. В смысле метафорическом - это движение философской мысли писателя от пессимистического, трагического мироощущения к приятию мира на путях постижения его Божьего благого устроения.
Современного читателя всё более интересует глубинный смысл тургеневских произведений, который не исчерпывается конкретно-историческим, социально- политическим содержанием. С точки зрения писателя, человек находится не только в сфере общественных отношений, но и пребывает во власти универсальных стихий вселенского масштаба: силы природы, силы любви. В обеих «поездках» Тургенев строит повествование в системе координат «человек - природа». Пейзажные зарисовки играют первостепенную роль для прояснения философской и духовно-нравственной позиции автора. «День первый» в рассказе «Поездка в Полесье» открывает лирическая философская увертюра.
Автор проникновенно передаёт движения души человека, погружённого в созерцание равнодушной и безучастной природы. Оставшись наедине с её грозной стихией, остро переживает он свою «сиюминутность», конечную предназначенность смерти: «Неизменный мрачный бор угрюмо молчит или воет глухо - и при виде его ещё глубже и неотразимее проникает в сердце людское сознание нашей ничтожности. Трудно человеку, существу единого дня, вчера рождённому и уже сегодня обреченному смерти, трудно ему выносить холодный, безучастно устремлённый на него взгляд вечной Изиды» (5,130). Не видя избавления, душа человека, подавленного суровым законом, глубоко страдает от бессмысленной и непостижимой обречённости: «вся душа его никнет и замирает; он чувствует, что последний из его братий может исчезнуть с лица земли - и ни одна игла не дрогнет на этих ветвях; он чувствует своё одиночество, свою слабость, свою случайность» (5, 130).
Есть от чего болезненно «сжаться сердцу». Лейтмотив, заявленный в начале рассказа: «Сердце во мне сжалось. <...> Я снова, почти со страхом, опустил голову; точно я заглянул куда-то, куда не следует заглядывать человеку...» (5, 138), - нарастает, подкрепляясь далее в системе сопутствующих мотивов: гнетущего безмолвия, мертвенной тишины, неподвижности, тьмы как атрибутов смерти. Человек ощущает себя пленником. Он не в состоянии противиться неведомой мрачной силе, неотразимо затягивающей в пучину «ила», «болота», «зыбучих песков»: «жаркий летний день лежал неподвижно на безмолвной земле.
Красноватая вода речки скользила без плеска между густыми тростниками; на дне её смутно виднелись круглые бугры илистого моха, а берега то исчезали в болотной тине, то резко белели рассыпчатым и мелким песком» (5, 131). Пейзажная образность создаёт ощущение тупика, ловушки, западни. Здесь нет простора, света, надежды на спасение от конечного превращения в ничто: «Не ленью, этой неподвижностью жизни, нет - отсутствием жизни, чем-то мёртвым, хотя и величавым, веяло мне со всех сторон небосклона» (5, 131). Упоминание о том, что «нигде не белела церковь» (5, 131), и следующая затем деталь - «тусклый, вечный туман Полесья висел вдали» (5, 131) - в данном символико-философском контексте становятся знаковыми.
Не ощущая внутренней связи с Богом как высшим первоначалом, человек смотрит на суть жизни непрояснённым, затуманенным взором, смутно догадываясь, что существует нечто большее, для него пока что неуловимое: «Или, может быть, счастье, прямое счастье всей жизни проходило близко, мимо, улыбалось лучезарною улыбкой - да я не умел признать его Божественного лица?» (5,139). Внутреннее движение лирического сюжета связано с тем, что герой инстинктивно пытается освободиться, ищет выход из трагической ситуации: из тупика - к простору, от тьмы - к свету, от подстерегающей смерти - к вечной жизни: «начинает сердце ныть понемногу, и хочется человеку выйти поскорей на простор, на свет, хочется ему вздохнуть полной грудью - и давит его эта пахучая сырость и гниль» (5,133).
В попытке хотя бы на время отстраниться от трагизма бытия «с торопливым, тайным испугом обращается он (человек. - А. Н.-С.) к мелким заботам и трудам жизни; ему легче в этом мире, им самим созданном, здесь он дома, здесь он смеет ещё верить в своё значенье и в свою силу» (5,130). Стиль повествования приобретает характер стихотворения в прозе, речь ритмически организуется в форме лирической медитации: «О, неужели нет надежды, нет возврата? <.. .> О сердце, к чему, зачем ещё жалеть, старайся забыть, если хочешь покоя, приучайся к смиренью последней разлуки, к горьким словам: “прости״ и “навсегда”» (5,139). Но спасительная надежда и даже более - «сверх надежды надежда» - существует, она дарована человеку Богом, «ибо мы спасены в надежде» (Рим. 8, 24). Надежду на спасение даёт и та самая созданная Творцом природа, которая ранее внушала человеку тайный ужас.
Категории:
Благодарю сайт за публикацию:
