Стругацкие - Апокалиптический реализм - Трудно быть богом - Град обреченный

«То были дни, когда я познал, что значит: страдать; что значит: стыдиться; что значит: отчаяться».

Пьер Абеляр

«Трудно быть богом». Наверное, самый прославленный из романов братьев Стругацких. История землянина, ставшего «наблюдателем» на планете, застрявшей в эпохе позднего средневековья, и принужденного «не вмешиваться» в происходящее, экранизирована уже несколько раз – однако даже лучший фильм не в силах передать всего таланта книги, на основе которой он снят!..

Аркадий и Борис Стругацкие - Трудно быть богом

дата написания - 1964

Аркадий и Борис Стругацкие - Трудно быть богом - Цитаты из книги

– Сущность человека, – неторопливо жуя, говорил Будах, – в удивительной способности привыкать ко всему. Нет в природе ничего такого, к чему бы человек не притерпелся. Ни лошадь, ни собака, ни мышь не обладают таким свойством. Вероятно, бог, создавая человека, догадывался, на какие муки его обрекает, и дал ему огромный запас сил и терпения.

Теперь не уходят из жизни, Теперь из жизни уводят. И если кто-нибудь даже Захочет, чтоб было иначе, Бессильный и неумелый, Опустит слабые руки, Не зная, где сердце спрута И есть ли у спрута сердце…

Борьба со злом! Но что есть зло? Всякому вольно понимать это по-своему. Для нас, ученых, зло в невежестве, но церковь учит, что невежество – благо, а все зло от знания. Для землепашца зло – налоги и засухи, а для хлеботорговца засухи – добро. Для рабов зло – это пьяный и жестокий хозяин, для ремесленника – алчный ростовщик. Так что же есть зло, против которого надо бороться, дон Румата? – Он грустно оглядел слушателей. – Зло неистребимо. Никакой человек не способен уменьшить его количество в мире. Он может несколько улучшить свою собственную судьбу, но всегда за счет ухудшения судьбы других. И всегда будут короли, более или менее жестокие, бароны, более или менее дикие, и всегда будет невежественный народ, питающий восхищение к своим угнетателям и ненависть к своему освободителю. И все потому, что раб гораздо лучше понимает своего господина, пусть даже самого жестокого, чем своего освободителя, ибо каждый раб отлично представляет себя на месте господина, но мало кто представляет себя на месте бескорыстного освободителя. Таковы люди, дон Румата, и таков наш мир.

– Мир все время меняется, доктор Будах, – сказал Румата. – Мы знаем время, когда королей не было…

– Мир не может меняться вечно, – возразил Будах, – ибо ничто не вечно, даже перемены… Мы не знаем законов совершенства, но совершенство рано или поздно достигается. Взгляните, например, как устроено наше общество. Как радует глаз эта четкая, геометрически правильная система! Внизу крестьяне и ремесленники, над ними дворянство, затем духовенство и, наконец, король. Как все продумано, какая устойчивость, какой гармонический порядок! Чему еще меняться в этом отточенном кристалле, вышедшем из рук небесного ювелира? Нет зданий прочнее пирамидальных, это вам скажет любой знающий архитектор. – Он поучающе поднял палец. – Зерно, высыпаемое из мешка, не ложится ровным слоем, но образует так называемую коническую пирамиду. Каждое зернышко цепляется за другое, стараясь не скатиться вниз. Так же и человечество. Если оно хочет быть неким целым, люди должны цепляться друг за друга, неизбежно образуя пирамиду.

Зло неистребимо. Никакой человек не способен уменьшить его количество в мире. Он может несколько улучшить свою собственную судьбу, но всегда за счет ухудшения.

... невежественный народ, питающий восхищение к своим угнетателям и ненависть к своему освободителю. И все потому, что раб гораздо лучше понимает своего господина, пусть даже самого жестокого, чем своего освободителя, ибо каждый раб отлично представляет себя на месте господина, но мало кто представляет себя на месте бескорыстного освободителя. Таковы люди, дон Румата, и таков наш мир.

Зерно, высыпаемое из мешка, не ложится ровным слоем, но образует так называемую коническую пирамиду. Каждое зернышко цепляется за другое, стараясь не скатиться вниз. Так же и человечество. Если оно хочет быть неким целым, люди должны цепляться друг за друга, неизбежно образуя пирамиду.

– Я сказал бы всемогущему: «Создатель, я не знаю твоих планов, может быть, ты и не собираешься делать людей добрыми и счастливыми. Захоти этого! Так просто этого достигнуть! Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем и все, что разделяет людей».

– Бог ответил бы вам: «Не пойдет это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему останутся нищими».

– Я бы попросил бога оградить слабых. «Вразуми жестоких правителей», – сказал бы я.

– Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их.

– Накажи жестоких, – твердо сказал он, – чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым.

– Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придется карать всех, а я не хочу этого.

– Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им.

– И это не пойдет людям на пользу, – вздохнул Румата, – ибо когда получат они все даром, без труда, из рук моих, то забудут труд, потеряют вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду впредь кормить и одевать вечно.

– Не давай им всего сразу! – горячо сказал Будах. – Давай понемногу, постепенно!

– Постепенно люди и сами возьмут все, что им понадобится.

– Да, я вижу, это не так просто, – сказал он. – Я как-то не думал раньше о таких вещах… Кажется, мы с вами перебрали все. Впрочем, – он подался вперед, – есть еще одна возможность. Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни!

Да, это мы тоже намеревались попробовать, подумал Румата. Массовая гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех экваториальных спутниках…

– Я мог бы сделать и это, – сказал он. – Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?

Международная репутация Стругацких сложилась благодаря их раннему дебюту в качестве научных фантастов. Критикам, следившим за развитием Стругацких в 1960-х и 1970-х годах, приходилось по-разному модифицировать стандартное определение, стараясь так или иначе уместить разноплановые творения Стругацких в рамки научно-фантастического жанра. В зависимости от рассматриваемого романа речь могла идти о «философской фантастике», «социополитической сатире», «сказке-перевертыше» [Csicsery-Ronay 1986] или, как предложили сами авторы, о «реалистической фантастике». Ни одно из этих определений не исключает других и не вызывает возражений. Просто их, за исключением последнего, невозможно использовать для решения поставленной задачи: однозначно поместить зрелые произведения Стругацких в тот контекст, в котором их читают на родине.

Изнутри, в мире авторов и читающих их соотечественников, произведения Стругацких можно воспринимать как еще одно явление в знаменитом ряду русских «реализмов». Возможно, русская литература более, чем любая другая современная литература, в течение полутора веков стремилась найти себя сквозь призму «реализма». В Ф. М. Достоевском и Л. Н. Толстом она видела «золотой век русского реализма». Более того, она не раз порождала «психологический реализм», «критический реализм», (советский) «социалистический реализм» и, с другой стороны, мистические откровения, иначе — «сквозящий реализм». Мне представляется, что для современного анализа творчества Стругацких правильнее называть их творчество «апокалиптическим реализмом», а не научной фантастикой.

Ивонн Хауэлл - Апокалиптический реализм - Научная фантастика Аркадия и Бориса Стругацких

(Серия «Современная западная русистика» = «Contemporary Western Rusistika»)

Бостон : Academic Studies Press ; Санкт-Петербург : БиблиоРоссика, 2021. — 192 с.

ISBN 978-1-6446945-2-7 (Academic Studies Press)

ISBN 978-5-6044709-2-3 (БиблиоРоссика)

Ивонн Хауэлл - Апокалиптический реализм - Научная фантастика Аркадия и Бориса Стругацких - Содержание

Введение и благодарности

Предисловие

Глава первая АПОКАЛИПТИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ

Жанр - Сюжет - Пространство действия - Система образов

Глава вторая ЛЖЕПРОРОКИ

Пестрый Дудочник - Откровение - Зверь Апокалипсиса - Лжепророк ислама

Глава третья АПОКАЛИПТИЧЕСКИЕ ПРОСТРАНСТВА

Круги Дантова ада - Метафизический пейзаж - «Котлован» Платонова - После Булгакова

Глава четвертая ЧУЖИЕ НАШЕГО ВРЕМЕНИ

Влияние Николая Федорова - Гностицизм и метафизический дуализм - Женщины - Дети - Вечный жид

Заключение

Приложение

Библиография

Указатель

А. А. Тарасенко - О древности и популярности жанра фантастики

Статья представляет собой главу из монографии «Идеализм и реализм вымысла: фантастика de jure и de facto» (в работе). Ее автор считает фантастику древним жанром и причисляет к создателям литературного вымысла не только великого аэда Гомера, но и его критика Платона, а также и других «серьезных» авторов – Цицерона, Лукиана и Апулея. Причиной критики Гомера автор считает профессиональную зависть к талантливому и популярному поэту. В статье использованы многие древние источники, в которых красочный вымысел использован как важный атрибут литературы, включая философскую. Он рассматривает Гомеровские поэмы в качестве скорее социальной или даже научной фантастики, чем фэнтези. В конце статьи помещена таблица, в которой сравниваются основные характеристики мифа, фэнтези и научной фантастики.

Было достаточно сказано о пренебрежительном отношении многих поклонников «серьезной» литературы к современной фантастике в целом. Теперь же следует дополнить сказанное несколькими замечаниями, чтобы далее развить тему, заявленную в названии этой главы. Подобное пренебрежительное отношение в немалой степени обосновано тем, что зачастую в фантастике чудесное вольно или невольно отвлекает внимание читателей от реальности бытия и жизненной драмы, уводит его в мир грез. (Именно поэтому фантастику считают формой эскапизма, однако здесь она не сильно отличается от всей художественной литературы, а также от религии, особенно тех ее форм, которые придают большое значение медитации.)

Прежде всего это определено самой природой фантастики, которой трудно обойтись без чудесного, а затем – низким качеством многих произведений этого жанра с точки зрения литературной критики, да и требовательных, вдумчивых читателей. Последнее же во многом связано с тем, что по мере развития печатного дела и домашних пишущих устройств, немалое число романтиков и фантазеров, искренне верящих в свое призвание, получили доступ к созданию идеальной и правдоподобной иллюзии. Со временем количество не переросло в качество, но лишь увеличило объем того, что прежде было метко названо «нуль-литературой». Люди, не обладающие ярко-выраженным писательским даром, пошли «по пути наименьшего сопротивления», то есть стали создавать фантастику в чистом виде, а не художественную литературу, доля вымысла в которой в незначительной степени превосходит ту меру, сверх которой в век технического прогресса и начинается фантастика.