Средневековые реформаторы - в 2-х книгах

Всякий раз, как мы берем в руки календарь, глаза наши пробегают длинные столбцы имен мучеников; хотя и привык наш взор к именам этим, но за редкими исключенями читатель совершенно не знает, кто были эти мученики, память о которых сохраняется календарем. Читатель может еще дать кое-какие сомнительные и смутные сведения о Стефане, Петре, Павле и много-много об Игнатии и Поликарпе, но он никогда не слышал, кто были святые Ипполит и Вит, святые Пелагея, Марина, Маргарита, Порфирия, Таисья, святые Кришона, Эйнбеда, Варбеда и Виллебеда. Читатель может, однако, успокоиться, ученые также далеко несогласны между собой по вопросу об этих так называемых мучениках, что же касается только что названных святых, то можно даже подозревать, что первоначально они были языческими божествами, неискоренимый культ которых церковь обезвредила, перечеканив языческие предания в христианскую монету.

Католическая церковь и сделалась всемирной именно благодаря тому, что все, что считалось где бы то ни было священным, она включала в свои святыни, при чем нередко превращала языческого бога в христнского мученика. Так, например, Ипполит, пасынок Федры, разнесенный своими конями, в честь которого в Южной Италии совершались излюбленные игры, превращается в святого Ипполита, который за исповедание своей веры привязан был к хвостам диких лошадей; так, славянский бог Святовит, в честь которого устраивались пляски, превращается в святого Вита, который помогает от пляски святого Вита; в святых Марине, Пелагее, Маргарите, Порфире, как это видно из имен их, скрывается древняя морская богиня, родившаяся из пены морской Афродита; Таисья - это Изида, превращенная в христианскую мученицу; Кришона, являющаяся в Базель на колеснице, запряженной быками, - это Фригга, супруга Водана, покровительница земледелия; почитаемые в Вормсе три матери кельтов, из которых Варбеда дала даже свое имя городу, причисляются, как сподвижницы мученичества, к свите святой Урсулы, в которой нашли себе пристанище и дргие нимфы и феи.

Но, на ряду с этими мучениками, о которых никто не в состоянии дать правдоподобных сведений, в воспоминаниях благодарного человечества сохраняется еще память о других мучениках, которые со славой умирали за идею, но дни их кончины не занесены ни в один из календарей; эти мученики не окружены ореолом святости, и. слава их не провозглашается церковью, потому что они погибли в большинстве случаев как ее противники, если и не непосредственно именно от ее руки. Память о церковных мучениках сохраняется при помощи богослужений и молитвенников; нам тоже следует создать мартиролог наших мучеников, который свидетельствовал бы, каким образом высшая благородная часть человеческой природы проявляется в мужественных страданиях ради великаго дела.

Гаусрат Адольф - Средневековые реформаторы - в 2-х книгах - книга 1 - Пьер Абеляр - Арнольд Брешианский

М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2012. — 392 с. (Академия фундаментальных исследований: история.)

ISBN 978-5-397-02423-5

Гаусрат Адольф - Средневековые реформаторы - в 2-х книгах - книга 1 - Пьер Абеляр - Арнольд Брешианский - Содержание

Пьер Абеляр

Глава 1. Начало деятельности Абеляра
Глава 2. Абеляр и Элоиза
Глава 3. Монах монастыря Сен-Дени и собор в Соасонне
Глава 4. Параклет и Сен-Жильда
Глава 5. Аббат и аббатиса
Глава 6. Снова учитель и вновь лжеучитель
Глава 7. Сенский собор 1141 года
Глава 8. На склоне жизни

Арнольд Брешианский

Предисловие
Введение
Глава 1. Брешия
Глава 2. Арнольд во Франции
Глава 3. Арнольд в Цюрихе
Глава 4. Арнольд у кардинала Гвидо
Глава 5. Арнольд, народный трибун в Риме
Глава 6. Арнольд и Барбаросса

Гаусрат Адольф - Средневековые реформаторы - в 2-х книгах - книга 1 - Пьер Абеляр - Арнольд Брешианский - Начало деятельности Абеляра

Величайший поэт Запада представил картину своей жизни в виде пронесшегося мимо него веселого хоровода, который он озаглавил «Правда и поэзия» (Wahrheit und Dichtung). Он рассматривает свою жизнь, как естественный процесс, который он и описывает, не жалуясь на обстоятельства, не упрекая самого себя, с чувством чистой радости за существование, доставившее ему много прекрасного.

С таким ясным взглядом на вещи никто из служителей церкви не относился к своей жизни. Величайший богослов Запада видит в своей автобиографии униженное покаяние в грехах перед Богом; греческий патриарх Несторий дал своей автобиографии печальное заглавие «трагедия»; абеляр, встретивший на своем пути больше любви и славы, чем тысячи других людей, знает только то, жить – это значит страдать, и озаглавил свою биографию „Historia calamitatum mearum". В памяти его всего сильнее запечатлелись не его дела, а несчастья, и он заканчивает свою историю выразительным приглашением читателю ответить: была ли на земле скорбь, равная его? Пусть узнает из этого повествования друг, на груди которого он выплакивает свое горе, рассказывая ему печальную повесть своей жизни, насколько ничтожны его собственные испытания по сравнению с первыми. Ни в одну эпоху это сочинение Абеляра не нашло вполне удовлетворенных читателей. Одни указывают для объяснения непонятно тяжелой судьбы Абеляра на его проступок, испортивший его жизнь, другие – на меланхолическое настроение, благодаря которому Абеляр создавал воображаемые ужасы, которыми он сам и испортил свою жизнь; в общем же он во всяком случае перенес то благородное мученичество, которое приготовляет мир философу, которого мир не понимает, а также мученичество, которое возлагается на адептов науки односторонностью жизни ученных. Чересчур часто герои идеи растрачивают свою энергию во взаимных пререканиях и являются ненадежными, непоследовательными и слабыми борцами в общественных делах, потому что характер их занятий и тишина ученого кабинета не развили в них хладнокровия и спокойной уверенности в собственных силах, без которых нельзя обойтись в общественной жизни. Привыкнув к тишине и почету, они чересчур легко теряют самообладание, сталкиваясь с несправедливостью и неправдой. Страстная натура ученого легко раздражается, но непоследовательно также легко впадает в крайности; в этом именно и состоит часть мученичества выпадающего на долю людей науки; оно заключается именно в том, что благодаря односторонним занятиям ученые сами делаются односторонними и не вносят в такую борьбу ни мужество солдата, ни хладнокровия демагога.

Такого рода соображения неизбежно приходят на ум, когда читаешь автобиографию Абеляра; но соображения эти необходимы также и для того, чтобы составить себе правильный взгляд на человека, которого не только безгранично любили и которому безгранично удивлялись, но вместе с тем безгранично ненавидели и поносили, и который и к тому и другому подавал повод.