Бонецкая - В поисках Неведомого Бога – Мережковский

Дмитрия Сергеевича Мережковского (1865-1941) не принято относить к сонму философов Серебряного века. В этом есть свой резон: ведь и проницательнейшие из его современников наделяли его лишь расплывчатым именованием «литератор». В 1900-е годы Мережковский уже прославился не только благодаря своим литературоведческим штудиям (прежде всего двухтомным исследованием «Л. Толстой и Достоевский», 1900-1902 гг.), но и романной трилогией о Христе и Антихристе («Юлиан Отступник», «Воскресшие боги», «Петр и Алексей»); он издал стихотворный сборник и разработал основы «нового религиозного сознания». Такая писательская многогранность возбуждала недоумение, подталкивала к раздумьям. Но на заре Серебряного века, когда еще не пришло время для полноценной рефлексии, даже и Н. Бердяев — весьма, как правило, точный в оценке коллег, мог лишь констатировать, что Мережковский, этот «слишком литератор», — «замечательнейший у нас литературный критик» и «своеобразный художник-мыслитель»”. При «открытии» сочинений Мережковского в 1900-х гг. в России он предстал перед новым читателем именно с ярлыком критика. — Об идентичности творчества Мережковского более напряженно, чем Бердяев, размышлял Андрей Белый. «Определите-ка его, кто он: критик, поэт, мистик, историк? То, другое и третье или ни то, ни другое, ни третье? Но тогда кто же он? Кто Мережковский?» — со страстью вопрошал уже в 1908 г. Белый. Ведь «лирика Мережковского — не лирика только, критика — вовсе не критика, романы — не романы»`. Белый глубже Бердяева понял Мережковского, увидев в нем «нечто неразложимое» на привычные творческие методы: «Он специалист без специальности. Вернее, <...> еще не родилась практика в пределах этой специальности. И оттого-то странным светом окрашено творчество Мережковского»".

 

Удивление Белого перед загадкой Мережковского побуждает, по Платону, к поискам. «Для уяснения ero [Мережковского] деятельности приходится придумать какую-то форму творчества, не проявившуюся в нашу эпоху»; но нам, кажется, уже не нужно гадать и придумывать. В нашу эпоху уже «проявилась» — уже обрела самосознание такая старинная форма философского мышления, как герменевтика. Более того, в трудах М. Хайдеггера, а в особенности его ученика и последователя Х.Г. Гадамера герменевтика в ХХ в. получила едва ли не универсально-философский статус. «Классическая дисциплина, занимающаяся искусством понимания текстов»°, герменевтика в её проблематике, по словам Гадамера, «относится к совокупности всего разумного» — ко всей области знания: ведь мир, с которым человек имеет дело, «не бывает первозданным миром первого дня»’, — он всегда в какой-то мере осмыслен и описан, а потому является текстом в широком смысле. Мы не станем поднимать здесь трудных проблем герменевтики, — например, размышлять о возможности её обобщения до всеобщей теории познания, приложимой и к сфере естественнонаучного опыта“. Наша задача проще, уже — попробовать применить понятие герменевтики для осмысления русской философии ХХ в. Герменевтика для нас — наука о духе, о познании неких текстов — текстов глубоких, чужих и таинственных.

 

Но чем же иным и занимался всю жизнь Мережковский-«литератор», Мережковский-книжник, «слишком культурный человек»”, как не герменевтическими исследованиями?! Разнообразные письменные источники; великие личности — от египетских фараонов до писателей XX века; ушедшие эпохи — древний Крит, поздний эллинизм, Возрождение, век Наполеона, петровская Русь и т. д. — суть предметы герменевтического анализа, принявшего у Мережковского жанровые формы литературоведческого трактата, монографии, романа. Мережковский был искуснейшим мастером именно такого анализа. Мы не согласны с расхожим мнением, по которому «любой из «героев» критики Мережковского — зеркало его собственной души, его самого»'°. Мнение это сложилось еще в Серебряном веке. В уже цитированном здесь очерке «Мережковский» Андрей Белый заявлял, что герои романной трилогии о Богочеловеке и Человекобоге — лишь куклы в костюмах нужной эпохи, за которых говорит Мережковский как идеолог «III Завета». Однако Белый тут же сам себя и опровергает, призывая искать, кто же этот человек со своим специфическим словом о мире.

 

СПб.: Алетейя, 2022. – 390 с.

ISBN 978-5-00165-412-4