Эйкалович - Дело прот. Сергия Булгакова

Каковы tempora, таковы и mores. История Церкви знает разные отношения к инакомыслящим: от Павлового «подобает и ересям быть, чтобы выявились искуснейшие», до инквизиционного «пусть лучше тело сгорит, лишь бы душа спаслась». Отрадно отметить, что римо-католическая Церковь от крайности второго, инквизиционного, средневекового полюса снова вернулась к полюсу Павловому, толерантному.

 

На втором Ватиканском Соборе была выдвинута концепция позиции диалога по отношению к инакомыслящим и инаковерующим, выражающаяся, между прочим, по отношению к первым в том, что практика отлучения от церкви за инакомыслия — анулируется. На первый план выдвигается личное отношение к инакомыслящему, основывающееся на сознании, что каждый человек есть сын Божий, актуальный или потенциальный, к которому надо относиться с терпением, любовью, сожалением и сочувствием, а не с ненавистью, враждой и наказанием.

 

В мысль принципа — «кто не против вас, тот за вас» (Мак. 9:40). Связь времен с нравами имеет свое частичное отражение в явлении моды, которая проявляется не только в области одежды, но и в способе мышления.В области богословия были разные веяния или направления: гностиков, апологетов, патристики, схоластики... и для каждого из этих периодов можно найти их отличительные черты. Дух эпохи как бы налагает свою печать на все области жизни. В эпоху вселенских соборов в моде были богословские прения и обличения в ересях.

 

Этим занимались не только призванные к этому клирики и философы, но и цари, и торговцы на площадях, а иногда и остервенелые толпы малообразованных монахов-пустынников, физической силой пытавшихся убеждать оппонентов в их неправомыслии. Не всегда сила оказывалась на стороне истины (ср. историю александрийского монашества).Одним из излюбленных тогда приемов спора, когда не стало аргументов, и когда надо было устранить или «докончить» оппонента — было анафематствование. Анафематствовали друг друга православные святители, анафематствовали друг друга и главы восточной и западной церквей. История показала впоследствии цену некоторых анафем.

 

Но и тогда бывали случаи, что анафематствовалось учение, но щадилась личность, как например, в случае Оригена. На некоторых учениях до сих пор лежат анафемы, так сказать, по инерции, ибо произнесены они были в атмосфере злобы дня и накаленных страстей (напр. некоторые концепции Иоанна Италоса, XI века). Поносили друг друга и святители, канонизованные впоследствии Церковью. Но мы знаем также и отдельные мнения св. отцов и учителей Церкви, не осужденные ею, хотя и не совсем православные по существу. Истина Церкви шире отдельных учений. Если правдиво выражение, что интерконфессиональные перегородки не доростают до неба, то mutafis mutandis можно сказать, что человеческие анафематствования не долетают до Бога.

 

Издательстве «ГЛОБУС»

Сан-Франциско, 1980 г.

50 с.

Склад издания:
George Benigni P. 0. Box 78. Carmel Valley,
CA 93924 U.S.A.

 

 

Большую роль в «деле» прот. С. Булгакова сыграла психологическая установка его противников, на которую, в свою очередь, давила политическая обстановка, в которой обрелась русская по-революционная эмиграция. Духовенство русской православной Церкви, только что пережившее шок развала России, возникновения живоцерковничества и яростного наступления на церковь марксистского безбожия, испуганно стремилась занять охранительные позиции традиционного храмового благочестия и «синодального» богословия. Конечно, не все связывали дело Церкви с делом государства или династии, но «горячим» патриотам казалось, что между этими тремя реальностями имеется теснейшая связь, граничащая с отношением тождества. На фоне страшного настоящего и неведомого будущего невольно идеализировалось прошедшее.

 

При такой эмоциональной установке почти всякое проявление свободной мысли считалось нежелательным новшеством, новаторством, модернизмом и рассматривалось как измена церкви и родине. С самого начала двадцатых годов в эмиграции образовалась сложная обстановка в результате переплетения мотивов церковных, национальных, политических, личных... В результате — раскол на три церковных юрисдикции. Митрополит Евлогий, порвавший с Синодом Зарубежной Церкви, налаживает отношения с Московской патриархией, но затем порывает и с ней и переходит в подчинение патриарха Константинопольского. Тем самым он вооружил против себя Москву и Карловцы.

 

Все его начинания, а основание Св. Сергиевской Духовной Академии в Париже в частности, ветре- чаются с априори-неприязненной критикой идейных и административно-юрисдикционных противников. Положение усугубляет факт, что формально деканом, а фактически — главой Академии, известной также под названием Русского Православного Богословского Института в Париже, назначается прот. Сергий Булгаков, имевший многочисленных противников и недоброжелателей независимо от его богословских сочинений. Из-за его марксистского прошлого многие эмигранты осуждали его заранее, поступая в духе известной поговорки: «Берегись его: то-ли у нёго украли, то-ли он украл!». Бердяева называли большевиком, также Федотова, а Карташева считали опасным для церкви человеком.

 

Богословский Институт, объединивший в своем факультете лучшие богословские и философские умы эмиграции, был бельмом на глазах ретроградных кругов не только враждебного лагеря, но и своего.) Получалось ситуация, что удар по одной мишени — о. Сергию Булгакову, приходился ударом и по другой — митр. Евлогию (как раньше учили солдат: коли штыком, бей прикладом!). И если это делалось не всегда сознательно, то подсознательно — несомненно. На «деле» о. Сергия Булгакова, кроме всего вышесказанного, отразилась извечная вражда между двумя психологическими типами или установками: с сохранением должных пропорций ее можно сравнить с отношением фарисеев (ревнителей и саддукеев (вольнодумов) эпохи Иисуса Христа... Религиозная ревностность, сама по себе, явление положительное. Но, устанавливаясь на уровне инстинкта, она легко перерождается в страстность и, не преображенная духом любви, часто становится опасным фанатизмом).