Кокс - Мирской град

Пер. с англ. О.Боровой и К.Туровской. Под общей ред. и с примеч. О.Боровой.

Послесловие С. Лёзова

М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1995. ― 263 с.

ISBN 5-O2-017847-O

Центральный тезис «Мирского града» состоит в том, что Бог равно присутствует как в мирской, так и в религиозной сферах жизни и что мы неправомерно сковываем Божественное Присутствие, ограничивая его специально отведенным духовным или церковным пространством. Отсюда выводятся два следствия. Во- первых, это подразумевает, что людям веры вовсе не надо бежать из якобы безбожного современного мира.

 

А во-вторых, это значит, что не всякая религия хороша для человеческого духа. Конечно, моя идея не была оригинальной. В самом деле, о присутствии священного в профанном свидетельствует учение о Воплощении, которое новым никак не назовешь. А что касается подозрительного отношения к религии, то и Иисус, и еврейские пророки сурово бичевали некоторые проявления религии. То, что Бог присутствует в сфере мирского, ― мысль не оригинальная, однако ее приходится многократно повторять. И в частности сегодня.

 

Перечитывая «Мирской град» четверть века спустя, признаюсь, я порой улыбался его дерзости, подобно тому как отец посмеивается, наблюдая за выходками своего не в меру расша лившегося мальчика. Изложение и аргументация автора кажутся, мягко говоря, стремительными. К концу Введения читатель уже успевает совершить головокружительное путешествие ни больше ни меньше, как через всю историю человечества ― от племени до технополиса, от Софокла до Льюиса Мамфорда, от каменного века до Макса Вебера.

 

И все это еще до первой главы! Далее следует теологический портрет «грядущего» мирского града, где Барт, Тиллих, Камю и Джон Ф. Кеннеди теснят друг друга, оказавшись в таком близком соседстве, которое, вероятно, всех бы их удивило. Следующая часть книги посвящена тому, что я назвал революционной теологией, и многие в то время восприняли этот термин как фантастический оксиморон. Затем идет резкая критика «Плейбоя», который я назвал «антисексуальным» журналом. Эта глава вовлекла меня в бурную поначалу, а затем нудную дискуссию с издателем. В общем, многовато тем для книги в 244 страницы.

Последняя часть книги посвящена полемике с приверженцами популярной в ту пору теологии «смерти Бога».

 

Я обрисовал их, как мне кажется, правильно, утверждая, что они по- прежнему ― пусть в отрицательном смысле ― одержимы идеей классического бога метафизического теизма. Я говорил о Ком-то Другом, о таинственном и вечно ускользающем Другом Иисуса и пророков, который, подобно Жаку Брелю*, был вполне жив, здоров, хотя и жил в самых неожиданных местах. Я никогда не мог понять, почему некоторые любители клеить ярлыки и непременно относить каждого к какому-нибудь направлению упорно связывали мое имя с теологией смерти Бога, несмотря на резкую ее критику, содержащуюся в «Мирском граде».

 

Так или иначе, теология смерти Бога утратила популярность необычайно быстро. А те вопросы, за решение которых я взялся с жаром молодости, ― значение продолжающегося противоборства религии и секуляризации для людей веры ― по-прежнему вызывают горячие споры и волнуют исследователей. Будучи христианином, приведу более знакомые мне примеры этой проблемы. С одной стороны ― мать Тереза и Оскар Ромеро**, с другой ― Джим и Тэмми Бэккер***.

 

А когда мы говорим о папе Иоанне Павле II, что для нас важнее: его смелый проект будущей Европы без границ или организованный им по всему миру крестовый поход против противозачаточных средств? Во имя Бога делается (и всегда делалось) столько добра и зла, что предложение, которым я завершил «Мирской град» и которое тогда многим читателям показалось излишне радикальным, и сегодня представляется мне весьма уместным. Я писал тогда, что нам следует поучиться у еврейской традиции не произносить имя Всевышнего. Нам требуется какое-то время соблюдать почтительную сдержанность в разговорах о Боге и ждать, чтобы Дух открыл нам новый язык, не скомпрометировавший себя суесловием и злоупотреблением.

---