Фондан - Встречи co Львом Шестовым

Впервые я встретил Шестова весной 1924 года у Жюля де Готье.Двумя годами ранее я опубликовал на румынском языке шесть хроник о его «Откровениях смерти» (это было последнее из его произведений, переведенных на румынский). Я понятия не имел, жив ли он еще, принадлежит он веку нынешнему или прошлому. Я никогда не мог и подумать, что он может быть где-либо, кроме России. И вот в старинной гостиной де Готье внезапно передо мной предстал этот высокий, даже долговязый пожилой человек.

Неожиданная встреча произвела на меня впечатление, и я думаю, что он это заметил.

Я предоставил де Готье и Шестову говорить друг с другом, и все, что я помню, это то, что де Готье было сложно понять французское произношение Шестова (которое он позже улучшил), а у Шестова были трудности с пониманием метафизики де Готье. У меня не было проблем ни с тем, ни с другим, и я переводил для де Готье то, что говорил Шестов, и объяснял Шестову то, что пытался выразить де Готье.

Я думаю, что Шестов был поражен моим обращением, а также энтузиазмом и боевым настроем, которые я привнес в дискуссию. Мы уехали вместе.

Впервые в жизни я испытывал страх. Его дочь Татьяна записала мой адрес, и было решено, что они пригласят меня к себе при первой же возможности.

В моих бумагах за 1924-1929 годы я нашел только одну записку от Шестова:

Улица Сарасате, 7; 3 мая 1924 года

«Мой дорогой друг, Завтра, 4 мая, в 4 часа пополудни у нас будет прием для наших французских и русских друзей. Мы будем очень рады, если вы тоже придете к нам. Сердечно жму вашу руку».

В большинстве случаев приглашения были написаны Татьяной Шестовой, которая звала меня сначала на улицу Сарасате, а затем на улицу Аббе-Грегуар, улицу Альбони, улицу Летелье. Я мало что помню об этих визитах. Для Шестова я был скорее другом Татьяны. Сам Шестов редко говорил со мной о философии, я очень редко беседовал с ним один на один, почти никогда. Он проявлял определенную симпатию ко мне, но без особой надежды. Особенно после одного разговора (кажется, это было на мосту Пасси), когда он прямо спросил меня, какой философ мне больше всего нравится. Я растерялся, потому что хорошо понимал недостаточность моего философского образования. В то время единственным философом, которого я действительно знал, был Жюль де Готье, и именно благодаря ему я открыл для себя Ницше периода «Рождения трагедии»1. Но я не хотел упоминать де Готье, так как мне было очевидно, что Шестов не очень высоко ценил его как философа.

Я ответил, что до сих пор учился философской мудрости у художников и поэтов, и упомянул Реми де Гурмона2, имя которого не было ему известно.

Я боялся назвать его самого, Шестова, хотя и был привязан к нему. Мне очень мешала та мысль, что, выбрав его, я бы едва ли его обрадовал: ведь я не знал никого, кроме него. Шестов был разочарован, я покраснел. Эта неудача преследовала меня долгое время, стала моим наказанием.

Только в 1926 году между нами установился хороший контакт. Он подарил мне экземпляр французского перевода его работы «Достоевский и Ницше (философия трагедии)», который был только что опубликован в издательстве La Pleiade3. Я написал ему благодарственное письмо4, в котором говорил в целом о том, насколько трудно быть его последователем, ведь, как он сам сказал, для того чтобы действительно понять его философию, нужно было пережить какое-то личное несчастье... А я добавил: какой человек захочет для себя таких бед ради любви к истине? Кто по собственной воле захочет стать его учеником?

Бенжамен Фондан - Встречи co Львом Шестовым