Простая ли тема – свое поколение? На самом деле затруднительная. Человеку трудно быть откровенным до конца, и грешно от него это требовать. Но затруднительно и по другим причинам. Станиславский где-то говорит: я родился при крепостном праве, когда дома еще освещались восковыми свечами. Если меня спросят: «А вы?» Если так начать книгу, что бы я сказал? Что родился в провинциальном городе Симферополе, где воду развозили в бочках и продавали? Что во двор приносили горячие бублики с маком? Как-то невыразительно это все, правда? Я из мира, которого уже нет. Сам я по прихоти судьбы есть, а мира, который мой, где я вырос, где потерял лучших друзей и множество близких, – этого мира уже нет.
Когда я пытаюсь вернуться к точке Мира, которого уже нет и откуда я, – что там, в опустевшем, осталось? Все вычеты произвели: кто там, не финал ли феллиниевых «Восьми с половиной»? Уже не живые – тени, призраки, а посреди них мальчик играет на флейте. Заменим его мальчиком Мишей, играющим на пионерском горне. В пионерском отряде решили сделать костер из молитвенных книг, и он просит у бабушки отдать ее еврейскую молитвенную книгу… И моя мудрая бабушка, любя внука, отдает! Она сняла только старинный переплет, оставила себе на память. Ужаснуться, пожалеть этого мальчика с пионерским горном? Сказать следующим: глядите, какими они были, – на ваше счастье, их нет и уже не будет?!
Михаил Гефтер - 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским
Издательство Европа
Москва, 2017
ISBN 978-5-9739-0223-0
Михаил Гефтер - 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским - Содержание
От составителя
«Я марсианин». Революционное метапоколение
Часть 1. Революция и ее остановка
- 1. Революция глазами марсиан. Причина революции – незаданный Мир. Подрыв заданности
- 2. Вторичная заданность революций. Бухарин на Лубянке
- 3. Неутопический утопист как порода. От Homo novus к оборотням революции
- 4. Определение революций. «Черный ящик». Сотворение врагов и отказ от лояльности
- 5. Революция аномальна. Как ее останавливают? Термидорианцы и имперские нации
- 6. Октябрьская революция никогда не была остановлена. Русская проблема нормы. Ряд Утопия – Революция – История – Человечество
- 7. Изобретение смерти. Человек-убийца и его презрение к смерти. Рахметов, Ленин, Сталин
Часть 2. Русский пролог в пространстве экспансии
- 8. Орда – основоположница евразийской государственности. Пространство экспансии
- 9. Опричный царь. Управление охолопливанием. Рождение мирового негосударства
- 10. Ренессанс рабства. Холопские инновации
- 11. Форсирующая власть-гибрид. Самодержавная модернизация
- 12. Царь Петр и его модель. Империя распоряжаемых душ. Рабовладелец-европеизатор
- 13. Декабристы в семейном споре с империей. Антисамодержавный европеизм. Пестель: проект термидорианской революции
- 14. Пестель против Петра. Царь Николай, душеприказчик повешенных. Идея «второго Петра» – прообраз партии-авангарда
Часть 3. Кейс «русский XIX век»
- 15. Речевая революция XIX века. Дружеская переписка о Боге и пустяках. Русское слово стало поступком: Чаадаев и Герцен
- 16. Чаадаев ставит русский вопрос. Из невозможности – к соавторству Богу. Предреволюция одиночки
- 17. Страшная близость декабристов к народу. Два рабства, вертикальное и горизонтальное
- 18. Постдекабризм генерирует русскую политику
- 19. Страна под гнетом вопроса о себе. Мир России
- 20. Неприемлемый риск чаадаевского вопроса
- 21. Крымский провал социума власти. Смерть Хозяина. Модель «революции сверху»
- 22. Антирабская Россия. Мыслящее движение
- 23. Чернышевский и молодые. Изобретение «новых людей». Утопия добровольного ухода и аномальный лидер
- 24. Разночинец радикализуется. «Получите террориста». Ставрогин как Рахметов. Цареубийство – русский метод и первый ход
- 25. Другие «Бесы». Теология испытания. Элегия XIX века
- 26. Разночинцы представляют мир внутри России. Мыслящее меньшинство. Чернышевский против сверхзадачи, Ленин – за
Часть 4. Рождение харизматического лидера
- 27. Маркс, Ленин и Чернышевский – экзистенциальный треугольник
- 28. Ленин, потаенный и на виду. Вопрос расплаты
- 29. Ленин как человек XIX века. Плеханов и Ленин. Революция как техника раскрепощения
- 30. Ленин цензурирует Рахметова. Предчувствие лидерства
- 31. Два «Что делать?». Сетевая «Искра» – политический инкубатор. Новые люди социал-демократии
- 32. Имперская «азиатчина». Посткрепостное не переходит в буржуазное. Тайна среднего звена
- 33. Неклассическая модель революции
- 34. Революция для запуска эволюции. «Американский путь развития». Сделав дело, уйти?
- 35. «Внесение классовой борьбы в деревню». Класс-авангард перенастраивается на мужика
- 36. Новое демократическое сознание. Партия должна стать обществом. Победа над полицейским правительством – чья победа?
- 37. «Азиатчина» как верноподданство. Партия-европеизатор и агент глобализации
- 38. Прогресс, ведущий к рабству. Российская традиция недостаточности. Рабство как модерн. Формирование большевистской харизмы
- 39. Сдвиг Ленина к концепту крестьянской революции. «Черный передел». Ошибка Столыпина: мужик – утопист, а не консерватор
Часть 5. Столыпинская альтернатива
- 40. Петр Столыпин в истоках Великого Октября
- 41. Столыпинская альтернатива – утопическая контрреволюция. Столыпин и Ленин, два русских радикала
- 42. Имперская Россия против Столыпина. Подготовка к войне против подготовки к реформе
- 43. Столыпин изобрел абсолютизм правительства. Измена двора
- 44. Был ли Столыпин реалистом? Мужик-собственник и крах колонизации Зауралья
- 45. Столыпин против кулака. Границы полицейской утопии
- 46. Гершенкрон за Столыпина. Неполнота предвоенной модели модернизации
- 47. Как Сталин решил за Столыпина
- 48. Большевизм перед вызовом. Столыпинские колебания Ленина
- 49. Гершенкрон в поисках альтернативы
Часть 6. Последняя русская революция
- 50. 1917: революция, знавшая, кто она
- 51. Неокончательный Ленин. Кромвель, а не Робеспьер
- 52. Радикализм и промедления 1917 года. Взять власть не значит ее удержать
- 53. Утопия негильотинного регулирования. «Мы снова станем отсталыми»
- 54. Формула входа в революцию: «черный передел» плюс государственный капитализм
- 55. Тактика как стратегия, по Ленину и Марксу
- 56. Разрушение государственной формулы 1917 года. Национализация и военный коммунизм
- 57. Соблазн «коммунизма немедленно». Роды военно-коммунистической партии
- 58. Идея партии как фокусирующей силы по Ленину. Триумф Октября 1917-го и вход в сталинизацию
- 59. НЭП: политическое запоздание Ленина. «Рабочие себя сами термидоризируют»
- 60. Перманентная революция по Троцкому или по Ленину. Два термидора
- 61. Превращение революции в технологию. Техники слова
- 62. Страшный суд и революция. Несбывшееся воскресение мертвых. «Не с нуля, но с начала»
Часть 7. Русский внеземной коммунизм
- 63. Приход и уход идеи братства в России
- 64. Странности русского коммунизма. Почвенная ересь Владимира Ленина
- 65. Клады коммунистического проекта. Альтернатива 1920-х, здание ИМЭЛ, Союз передарил миру свою альтернативу
- 66. Катастрофа русской революции создала современную Европу
- 67. Множественные миры. Россия как полигон и прообраз миров в Мире
- 68. «Отсталость». Большевизм – не идеология догоняющего развития. Модернизатор Сталин
Часть 8. Тоталитарность
- 69. Государство отмирает. Рождается революционный Левиафан
- 70. Тоталитарный оборотень революции. Вторичный фашизм. Агенты собственного подавления
- 71. Три признака тоталитаризма
- 72. Власть неисполнимых программ. Застревание мировой революции в России. Российское отечество тоталитарности
- 73. Вовлечение людей в подавляющее их большинство. Атомы власти. Миродержавие
- 74. Вездесущая система. Недемократическая человечность. Наука – союзница тоталитарных систем
- 75. Потеря границ государством и наукой. Предельная беспомощность человека. Сахаров, «бифуркационный фаталист»
- 76. История против личности
- 77. Трагическое. Фигура протагониста. Протагонист Сахаров
- 78. Россия не доросла до трагедии. Сталинское выравнивание смертями. Русские недопоражения
Часть 9. Прекращение интеллигенции
- 79. Революция, интеллигенция и альтернативность
- 80. Интеллигенция перед задачей пересоздания России
- 81. Коммунизм ушел, пришли фарцовщики
- 82. Генезис русской интеллигенции. Борьба с властью за народ. Альтернативна ли постсоветская интеллигенция?
- 83. Тип интеллигентного экстремиста
- 84. Как исчезает интеллигент? Крах партии интеллигенции в России. «Кадеты»
- 85. Дрессировка сталинского интеллигента
- 86. Травма выхода из революционного взлета. Комикс «Россия, которую потеряли». Кремль как симптом
- 87. Сервисная лексика. Легитимность и единая неделимая
- 88. Интеллигентский миф приватизации. Потеря переходной повестки. К будущей фашизации
- 89. Присвоение власти как собственности. Новая модель фашизации и ее массовая база
- 90. Россию возвращают к распоряжению душами. Построение государства без общества
- 91. Мировая революция – это мировое могущество. Образ врага как революционный правопреемник. Фашизм вдохновляет
- 92. Съезд 1989 года как кульминация интеллигентского моноцентризма. Образ единого пути
- 93. «Иного не дано». Человек в гетто безальтернативности. Диалог об интериоризованной несвободе
Часть 10. Нескончаемый Октябрь
- 94. Русские предальтернативы – круги неостановленной революции
- 95. Попытка отмены революции реформой. Исчерпание реформистского ресурса
- 96. Атлантический континент экспансии. Русская идея остановить революцию. 1945 год – революция опять мировеет
- 97. Пробы остановки революции – опыт российских неудач. СССР остался без тираноубийцы
- 98. Сценарий термидора. Его неприменимость к России. Ленин, Сталин и управляемая Смута
- 99. Исчерпание истории и исчерпание термидора. Россия – революционная Атлантида. Черта невозврата к нормальности
- 100. Русская революция 1917 года – неостановленный победитель. Конец СССР не был остановкой революции. Финала холодной войны не было. Повреждение ума памятью
Приложение I. Абсурд и память в XX веке
- Абсурд
- XX век
- Жизнь памятью
Приложение II. «Генетическая вмятина». Разговор с М. Я. Гефтером в декабре 1994 года
Михаил Гефтер - 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским - От составителя
Этим – четвертым – сборником моих записей я думал было завершить публикацию разговоров с Михаилом Яковлевичем Гефтером[1], но встретил два препятствия. Первое: некоторые записи расширяют ранее опубликованные, и их уместно соединить в один сюжет. Но тогда надо заново пересмотреть прошлые публикации – трудоемкая задача, я к ней пока не готов. И главное: в новых записях разговоров о 1917 годе открылся забывшийся поворот сюжета – гефтеровская идея неостановленной Революции. Я поражен, как прочно забыта эта его важная мысль. (Не она ли в оранжевые дни Украины вырвалась из моего бессознательного глупейшим призывом «дать революции в морду»?)
Говоря о неостановленной революции, Гефтер скрыто цитирует название известной книги Исаака Дойчера The Unf nished Revolution. Но у Дойчера речь о неоконченной – дьявольская разница! Нескончаемой стремится быть всякая революция, проблема по Гефтеру в другом: кто ее остановит и удалось ли это ему? Уходящий историк думал, что России не удалось. Более того, и в 1994 году он полагал, что Революция 1917-го все еще остается неостановленной. И я решил собрать книгу вокруг этой проблемы.
Сюда не включены те гефтеровские диалоги об Октябре, что опубликованы мной ранее (среди них есть истинно великолепные). Пунктир фрагментов объединен одной мыслью-вопросом Гефтера: почему русская Революция не завершилась? Это связано со вторым вопросом: как вообще она могла сбыться? Мужицкая мировая коммунистическая Революция в городе Петрограде, метрополии Серебряного века! Во втором десятилетии XX века настал судный час континентальных империй. Российская империя шла повторить судьбу сестер – дуалистической Австро-Венгрии, рейха Гогенцоллернов и Османской империи. Но случилось нечто непредуказанное (термин Гефтера): пространство империи спаслось от распада, хоть и ценой империи. Русский мировой коммунизм – утопия открыла большевизму путь к сотворению Советской России. Небывалое русское государство возникло в оболочке глобалистской утопии, надорвалось, и его захватил Сталин. Имперская революция «в отдельно взятой стране» – монополия на власть, поддержанная ленинской новацией введения массы во власть.
Ге фтер не утверждал, что русская Революция какая-то неправильная, в отличие от «нормальных», – это мы обманулись иллюзией однократности. Революции не останавливаются, пока не предъявлена альтернатива нормальности – Термидор. Революция все обращает в ресурс чего-либо – ресурс утопии, ресурс процесса реформ, ресурс русского мира. И повседневная жизнь в ней тоже лишь ресурс. Нормальное взламывают ради нового, всегда «великого» и «мирового». Институты подменяют проектами – и nation building становится невозможным.
В каждой революции есть тенденция не прекращаться, проваливаясь к темным основаниям Homo historicus. Но произошло это только однажды в России. Жаловаться нелепо, и некому оплакивать дворянские поместья, где росли Ульянов, Набоков и Софья Перовская, с половиной отцов русской классики. Владимир Ульянов (Ленин) задумывал остановить Октябрьскую революцию, но не довел до конца скандально термидорианский проект. По Гефтеру, «самотермидорианец» Ленин пришел перед смертью «к идее освободить людей от Революции». Но не успел, и навряд ли смог бы. По его смерти все, от палача-душеприказчика Сталина до мужицкого мстителя Ельцина, искали, чем ее остановить. Национал-большевизм Дзержинского и Бухарина, «кировская» нормализация 1934–1936 годов и даже ежовщина были попытками термидора, однако сталинские термидорианцы всякий раз попадали в рабство к Революции. Из революционной материи Сталин воздвиг всемирную державу, которая поэтому не стала ни национальным государством, ни второй Российской империей.
Сталин сдерживает и консервирует Революцию «в модусе ее самоувековечивания. Когда революция уже не освобождает раба, а творит анти-Мир». Ответом на это извне пришел гитлеровский термидор плана «Барбаросса». Вторжение 1941 года – решительнейшая из всех попыток раздавить Революцию. Гитлер шел заканчивать большой сталинский террор и был уверен, что для этого ему хватит танкового coup de grace. Но русская Революция победила и тут: «Что теперь могло ее остановить?» – спрашивает Гефтер. Сдерживание Революции теперь неминуемо становилось целью послевоенного международного порядка. Родилась холодная война.
Эти размышления Гефтера инициировали ельцинские расстрелы: «Октябрь без термидора» еще раз вернулся в Россию 1993 года. Возникнув в те дни, сюжет Революции, не остановленной им, скорей был назван, чем развернут. Он переплетен с иными темами, волновавшими Гефтера под конец. Еще с прошлой книги я начал удалять из записей большинство чужих реплик и комментариев, включая свои. В жизни гефтеров ipsissime vox прерывался нашей злободневной политической болтовней. Храня речевую интонацию его мышления, я не забочусь, в каком из разговоров это рассуждение или реплика прозвучали, но сохраняю сложный ход его мыслей. (Немногие исключения – фрагмент 93, где я излагаю Михаилу Яковлевичу идею безальтернативности из статьи о «беловежском человеке» для сборника «Иное». И наш важный разговор о «генетической вмятине», он вынесен в приложение.)
От первой постановки вопроса о встрече Революции и России разговор ведет к истории возникновения Ленина из Ульянова, в его внутреннем диалоге с Чернышевским. Любимый XIX век Гефтер видел осевой эпохой русского мыслящего движения – антирабского, освободительного, сейчас бы сказали – либерального. Но освободительная харизма XIX века подытожилась харизмой лидера большевизма. Рассуждение о роли протагониста в истории дано здесь лишь применительно к А. Д. Сахарову (фрагменты, трактующие тот же сюжет в связи с Гамлетом, в этот сборник не поместились). Они переходят в тему русской интеллигенции, чью катастрофу Гефтер тяжко переживал в 1993–1995 годах. То, что он обсуждал ее и со мной, не отменяет факта, что бедственные симптомы он усматривал во мне также. Тема исторической альтернативы – из труднейших в историософии Гефтера. Здесь она хорошо проиллюстрирована на сюжете Столыпин – Ленин: крайние полюса аграрной альтернативы в империи предстают и соавторами Революции. Лучший русский премьер и безжалостный контрреволюционер Петр Столыпин невольно подстегнул мужицкую утопию черного передела. Ленин переиграл премьера на его поле и с его помощью. Без противоречивых реформ Столыпина сам Ленин остался бы вне игры. Безнадежным умником-одиночкой, как Роза Люксембург или – на другом конце спектра – националист Петр Струве, кумир Ульянова в молодости.
Читателя особенно затрудняет понимание гефтеровских размышлений о предальтернативах как генераторах истории (тема, которую у Гефтера особенно ценил А. М. Пятигорский). Предальтернатива – альтернатива едва наметившаяся, оставаясь невоплощенной. Она относится к неосуществленному и часто не могущему осуществиться. Но несбывшееся для потомков, для современников, действовавших тогда, часто выглядит реальным. Одни в этом видят дух времени и реальную ставку, другие – угрозу себе. Такая возможность, не найдя себе формы и языка, обычно забывается. Что не сбылось, того после будто и не бывало – ведь историки пишут от имени сбывшегося. А нам отсюда уже почти не понять, как несбывшееся порождало великих и чудовищных монстров истории.
Главный вывод Михаила Гефтера: мы и в новой России по сей день обитаем в ландшафте неостановленной мировой Революции, начатой петроградским обвалом Российской империи сто лет тому назад. Консервативная государственность РФ лишь видимость. Для Октября 1917 года свой термидор все никак не наступит, и важно понять: что именно удалось, когда русский термидор не удался? На каком такте неостановленной Революции Советский Союз рухнул, а мы застряли внутри? И к чему подходим теперь? В гефтеровском понимании Революция – антропологическая расселина, не имеющая причин, кроме себя самой и генезиса Homo historicus’a; ее духи могут вырваться снова. Но вряд ли тем красным знаменем интеллигентско-мужицкой утопии, которую Гефтер называет «марсианской», – утопией братства народов в едином человечестве. Сегодня вероятней выброс темной материи из той части спектра, куда «черный передел» сдвинул русскую великую и несчастную историю.
«Старик все пишет». Заканчивая путь жизни, Михаил Гефтер продумывал российский государственный проект 1990-х, с его неудачей на старте. Когда мы вели эти речи, Октябрь считали бесславно погребенным. Над Лениным ржали, на Революцию снимали фильмы-памфлеты Говорухин и Бортко, и глупым казалось к ней относиться серьезно. А еще через десять лет Кремль был занят проектами сопротивления Революции. Историческое событие развертывается, пока для него есть источники или что-то его не остановит. Революцию могли остановить много раз – и в двадцатые годы, и в тридцатые, и после Победы 1945-го… Кажется, Лаврентий Берия в Кремле 1953 года был последним, кто задумывал контр-Октябрь. Ельцин с людьми 1990-х ушел от своей термидорианской миссии – в эрзацы переименований, в самозванство звучно-ничтожных статусов. Государство ими не было понято как неотложная, немедленная задача. Оттого мы не живем в Российской Федерации. Мы бродим в лабиринте, в арсенале целей, средств и слов Революции – а та снова пытается восстать мировой. Но как ей стать мировой теперь, после смерти утопии, как не путем глобальной уничтожающей судороги?
Чрево еще плодовито.
Глеб Павловский Октябрь 2016
Категории:
Благодарю сайт за публикацию:
