Гэтч - Эллинизм и христианство

Предисловие издетелей. Очерк Э. Гэтча (Hatch) под заглавием «Эллинизм и христианство» (английское заглавие: „The influence of greek ideas and usages upon the Christian church”; это лекции, прочитанные в серии Hibbert Lectures в 1888 г. и изданные после смерти лектора его другом Fairbairn’ом в 1890 г.; мы пользовались лондонским изданием 1904 г., но сочли более целесообразным сократить заглавие, следуя примеру немецкого переводчика).

 

О достоинстве этого труда достаточно сказано в критическом послесловии Гарнака к немецкому переводу Preuschen’a, приложенному также и к этому изданию.

 

Все же в основание русского перевода (переводчицы: А. И. Зелинская, М. И. Берг и С. В. Меликова) положен английский оригинал, а не немецкий перевод, который, вследствие недостаточного знакомства переводчика с английским языком, изобилует ошибками и местами прямо непонятен.

Разница между нагорной проповедью и никейским Символом, по форме и содержанию, должна поразить всякого, независимо от того, занимался ли он историей или нет? Нагорная проповедь есть провозглашение нового нравственного  закона; она требует веры, но не формулирует ее; теологические мысли, лежащие в ее основании, менее спекулятивного, чем этического свойства; метафизических там нет совсем. Никейский же Символ — это совокупность исторических фактов и догматических выводов. Метафизические термины, встречающиеся в нем, вероятно, были бы совсем непонятны первым ученикам Христа: этических терминов в нем нет. Нагорная проповедь была обращена к толпе сирийских земледельцев, никейский Символ — к миру греческих философов.

 

Разница между ними очевидна. И если полагают объяснить эту разницу, говоря, что первая есть речь, а второй — Символ, то на это можно ответить следующее: вопрос, почему этическая речь в учении Христа стояла на первом плане, а в христианской
церкви четвертого столетия на первом плане стоял метафизический Символ, — остается все-таки загадкой, заслуживающей ближайшего рассмотрения.

 

Этот вопрос достоин исследований, но еще не исследован. Конечно, есть работы, из которых многие привели к положительным данным, относительно причин отдельных изменений и преобразований внутри христианства, напр., относительно развития учения о Троице или относительно теории католической церкви. Но общий вопрос, на который я прошу вас обратить внимание, должен предшествовать всем этим исследованиям. Этот вопрос требует ответа не на то, как случилось, что христианские общины считали для веры одно положение важнее другого, но на то, как они вообще дошли до мнения, что одна или другая часть вероучения важнее другой, и почему принадлежность к общине стала зависеть от того, насколько ревностно исповедывались отдельные части учения.

Если заняться решением этого вопроса, то первое, что бросается в глаза исследователю, это то, что перенесение центра тяжести с жизни на веру совпадает с переходом христианства с семитической на греческую почву.

 

Таким образом, следует предположить заранее, что причина этого явления заключается в греческом влиянии. В следующих лекциях я докажу, что это предположение справедливо. Следовательно, главный предмет их: влияние греческого мира на христианство.

Трудность, заманчивость и важность этой темы обязывают нас подойти к ней с осмотрительностью. Поэтому необходимо, главным образом, вспомнить некоторые пункты, прежде чем мы займемся сущностью самого предмета. Вот почему я прошу
вас обратить внимание на два соображения, подходящие ко всем аналогичным явлениям развития и преобразования, па религиозной почве, а потому, надо полагать, и к тому специальному вопросу, который занимает нас.

Эти слова я написал для cTheol. Lit.-Ztg.», вскоре после того, как до меня дошла потрясающая весть о смерти любимаго друга. Сегодня я могу только повторить их, откликаясь на просьбу переводчика настоящаго сочинения — снабдить несколькими строками немецкое издание. Само это произведение вызывает во мне самыя радостныя и горестныя воспоминания. Летом 1887 года Гэтчъ посетил меня в Марбурге на несколько дней. Второй том моего руководства по истории догматов близился к концу; он же был занят планом этих лекций, которые являются теперь для нас как opus postumum.

Таким образом, одинъ и тот же великий предмет занимал нас обоих: влияние греческих идей и учреждений на христианскую церковь. С утра до вечера мы разсуждали об этом, и для обоих было удивительно, как совпадали наши суждения об этом предмете.
Одинъ учился у другого и все-таки не нуждался в переучивании; часто один сообщал другому вывод, которого тот еще не успел сделать. Мысли, являющияся мне при изучении его лекций о древнейшем устройстве церкви, я имел возможность повторить ему при личном обмене мнений, в живом, интимном разговоре; его слово действовало на меня как сталь на камень; но, с другой стороны, он взаимно награждал меня уверенностью, что и я не напрасно говорил. Он развивал тогда передо мною план предстоящих лекций не в бледных, поверхностных чертах, но отмечал их, по-своему обыкновению, кратко, отдел за отделом, выдвигая существенные вопросы, с тонкой улыбкой, как-будто сообщал тайну. Все-таки я был пораженъ выполнением этого сочинения. Я не ожидал такого богатства материала итакой уверенности в методическом исполнении. Эти лекции, без сомнения, — самое зрелое произведение Хэтча, и они навсегда останутся в церковно-исторической литературе.

 

Как и все его работы, они побуждают к новым исследованиям. В этих лекциях он преследовал одну цель, но, правда, одну из самых важных: проследить, как греческия идеи и обряды водворились мало-по-малу в евангельском учении и обществе. Если я не ошибаюсь, то надо проследить еще четыре пути развития, соблюдая тот метод, который он так блестяще применял, для того, чтобы начертать полную картину эволюции, наполняющей четыре первых столетия истории христианской церкви. Я позволю себе набросать их следующим образом.

 

Во-первых, надо изучить и изложить на ряду с греческим особое влияние римских идей и обычаев на христианскую церковь. То, что я изложил в первом томе моего «Руководства по истории догматов» ПОД  заглавием: «Katholisch und Romisch»; а также в различных местах всех трех томов — только начало; то, что предлагает Tschirn (Ztschr. f. K. Gesch. XII, S. 215 if.) отчасти очень неполно, отчасти, преувеличено и недоказано. Предстоит исследовать, главным образом, следующие пункты:

 

Это исследование надлежало бы вести в одном направлении, определяемом последовательностью идущих другъ за другом глав: Рим, Тертуллианъ — Рим, Киприан — Рим, Оптат и Августин — Рим и папы V века; притом следовало бы указать на то, как Рим, в силу своего устройства, а также значительности и последовательности в своей политике во время этого периода времени, шаг за шагом вторично завоевал мир, но на этот разъ христианский мир.

 

Во-вторых, надо исследовать: влияние позднейших иудейских религиозных идей на христианскую Церковь. Это в высшей степени щекотливая-проблема; так как Евангелие само явилось на почве позднейшаго иудейства, то очень трудно отделить его своеобразный характеръ от влияний иудейства. Однако, следует все-таки сделать и эту попытку, так как Евангелие, без сомнения, явилось как протест против религиозного  учения этого иудейства и в этом-то протесте и заключалась его сила; первоначально же оно обладало такими свойствами, которые идут в разрезъ с каждой позитивной религией. Вместо многократных безплодных исследований «еврее-христианского» или «языческо-христианского начала» в этой области,, является вопрос, какие иудейские элементы, помимо Ветхаго Завета, получили права гражданства в христианской церкви, ослабли ли эти элементы с развитием религии, или же некоторые из них укрепились по причине своеобразных комбинаций с греческими элементами.

 

Здесь я имею в виду учение о демонах и ангелах, взгляд на историю, все укрепляющуюся изолированность, фанатизм, а с другой стороны — культ и теократию, вылившуюся в правовыя формы.