Гребер - Пиратское Просвещение, или Настоящая Либерталия

Очень трудно оставаться объективным по отношению к пиратам. Большинство историков даже и не пытаются. Литература о пиратстве семнадцатого столетия по большей части содержит или романтические восторги — в популярной версии, или ученые споры о том, следует ли рассматривать пиратов как протореволюционеров или как обычных убийц, насильников и воров 10. Мне не хотелось бы сейчас ввязываться в этот спор. Так или иначе, пираты были разные. Иные из тех, кто остался в памяти в числе пиратских капитанов, на самом деле были благородными флибустьерами, каперами, официальными или неофициальными агентами того или иного европейского режима; другие могли быть самыми простыми преступниками — нигилистами; однако многие внесли свой вклад, пусть скромный, в становлении своеобразной протестной культуры и цивилизации, во многих смыслах безусловно жестокой, в рамках которой вырабатывался свой моральный код и свои демократические институты. Быть может, лучшее из всего, что о них можно было бы сказать, так это то, что по стандартам своего времени жестокость их отнюдь не беспримерна, между тем как их демократические опыты почти беспрецедентны.

 

Именно эта последняя группа — как раз этот вид пиратов наиболее высоко ценят радикальные историки — судя по всему, имеет также самое непосредственное отношение к тому, что происходило в семнадцатом и восемнадцатом столетиях на Мадагаскаре.

 

Небольшой экскурс в историю тут не помешает.

 

На ранних этапах пиратами редко становились вышедшие из-под контроля каперы, в большинстве же случаев пиратские команды рождались в бунтах. В порядках на борту европейского корабля семнадцатого века царили произвол и жестокость, так что у команды слишком часто были достойные поводы для мятежей; однако закон на суше был просто беспощаден. Поднявшие мятеж знали, что подписали свой смертный приговор. Стать пиратом означало — принять эту участь. Команда бунтовщиков словно объявляла войну «против всего мира» и поднимала «Веселый Роджер». Пиратский флаг, который существовал в многочисленных вариациях, уже сам по себе был красноречив. Обычно его считали изображением дьявола, однако кроме черепа или скелета на флаге часто помещали песочные часы, обозначающие не столько угрозу («ты умрешь»), сколько однозначное заявление о неповиновении («мы все умрем, это лишь вопрос времени»), из-за чего командам, разглядевшим подобный флаг на горизонте, надо полагать, он казался еще более устрашающим. Развевающийся «Веселый Роджер» был способом показать, что команда согласна с тем, что ее ожидает ад.

 

Возможно, стоит на мгновение задуматься о том, насколько серьезно эта форма неповиновения — не просто закону, но Самому́ Богу — воспринималась в мире Северной Атлантики семнадцатого века. Заключить сделку с дьяволом не было обычным делом. В нравах, царящих в то время на море, грабеж, насилие и жестокость были в порядке вещей; совсем иное дело было кощунство и систематическое отрицание религии. Между тем, речь матроса, как тогда, так и сейчас, славилась особой выразительностью, среди пиратов она превратилась в настоящую идеологию. Ад словно постоянно манил их. Разумеется, сторонние наблюдатели неизменно подчеркивали это. Вот как начинается рассказ Клемента Даунинга о пирате по имени Джон Плантейн:

 

Родился Джон Плантейн в Шоколадной Дыре на Ямайке, в семье англичан, которые озаботились с младых ногтей обучить сынка всему лучшему, что умели сами, а именно браниться, клясться и богохульствовать.

 

Москва: Ad Marginem, 2024. – 256 с.

ISBN 978-5-91103-759-8.

 

Предисловие

Часть I. Пираты и мнимые короли малагасийского северо-востока

Часть II. Пришествие пиратов с точки зрения малагасийцев

Часть III. Пиратское Просвещение

Заключение

Приложение. Пираты и Просвещение. Синхронистическая таблица

Послесловие научного редактора

Литература

Примечания