Топологическая субъективность теоретически представлена в последовательной схематике формы, текста, дискурса и письма. Это точки латентного нарастания эстетического поворота и формирования homo aestheticus — вплоть до момента, когда внутри самого эстетического поворота произойдет жест сопротивления, — актуализация произведения и личности, свидетельствующей о топологической субъективности.
Текст понят прежде всего, как «социальное пространство» (Ж. Деррида): представленный посредством институций текстоцентризм очевиден: современность позиционирует себя в совокупности текстов, так задана определенная целостность.
Алексей Алексеевич Грякалов - Топос и субъективность. Свидетельства утверждения
Санкт-Петербург, «НАУКА» 2019 г. – 568 с.
ISBN 978-5-02-039649-4
Алексей Алексеевич Грякалов - Топос и субъективность. Свидетельства утверждения - Содержание
Введение. Собирание взгляда. Противодействовать «пространству без свойств»
Глава первая. Эстетика формы — остранение мест
- 1.1. Эстетическое в поисках места: топо-логика
- 1.2. Свидетельства одиночеств
- 1.3. Свидетель в пределах космоса: пространство формы
Глава вторая. У истоков топологической субъективности. Русский опыт
- 2.1. Космизм и субъективность: проект и событие
- 2.2. Антон Чехов: драматизация современности — свидетельства поверх времени
- 2.3. Лев Толстой: свидетельство-жест — утверждение веры
- 2.4. Василий Розанов: человек письма, или Автор-свидетель
Глава третья. Поэтическое и субъективность
- 3.1. Возвышенное как опыт субъективности: «новый субъект»
- 3.2. Авангард: «единый проект». От поэтического — к политике
Глава четвертая. Форма и субъективность
- 4.1. Реальное субъекта: язык и свобода
- 4.2. Между символическим и онтологией: когнитивная топография
- 4.3. Истина (человеческая) возможна. Субъективность и ответственность
Глава пятая. «Славянский структурализм»: эстетика творчества и субъективность
- 5.1. Эстетика Яна Мукаржовского: традиция как утверждение
- 5.2. Знаки-свидетели: значение и субъективность. Семантический жест.
Глава шестая. Бессознательное и субъективность
- 6.1. Свидетельства бессознательного
- 6.2. Субъективность: конечное и бесконечное
Глава седьмая. Опыт предела н экономика субъективности
- 7.1. Эрос божественного: экстазис и субъективность
-
7.2. Экстатическое возвышенное
- 7.2.1. Превращения фигур: актеры и письмо
- 7.2.2. Облачения фигур: жесты и маски
- 7.3. Эротический дискурс и субъективность: (не)возможность
Глава восьмая. Субъективность в набросках: вера/неверие — линия/плоскость — воображаемое/реальное
- 8.1. Субъективность веры: свидетельствовать письмом
-
8.2. Телесность и текстуальность
- 8.2.1. Телесность без места: поиски представлений
- 8.2.2. Гротескное тело и производство письма
- 8.2.3. Мистификации телесности и чертежи письма
- 8.3. «...Жизнь в расщепе пера», или Свидетельства возможных миров
Глава девятая. Подручное и близкое
- 9.1. «Монодрамы вещей»: свидетельства забвений и незабвенное
- 9.2. Ночное при свете дня: свидетельства тайного
Глава десятая. Топо-логос (пост)современности и производство субъективности
- 10.1. Текст и сообщества
- 10.2. Субъективность и диалог
- 10.3. Персонология и экософия субъективности
- 10.4. Этос свидетельства: ответственность и субъективность
Глава одиннадцатая. Герменевтика субъективности: от неопределенности к утверждению
- 11.1. Неопределенное и неопределенность: гетеротопики свидетельств
- 11.2. Событие и субъективность
- 11.3. Ценностная эпистемология: топологика и субъект
- 11.4. Свидетельства детства: топос и транспедагогика
Глава двенадцатая. Субъективность homo aestheticus: свидетельство в действии
- 12.1. Эстетическое и политическое
- 12.2. Память и эстезис: свидетельствовать о войне
Вместо заключения. Субъективность, свидетельство и настоящее
Библиография
Алексей Алексеевич Грякалов - Топос и субъективность. Свидетельства утверждения - Введение. Собирание взгляда. Противодействовать «пространству без свойств»
Мысль, как известно, имеет свою окрестность — стремится быть регионально, предметно и личностно конфигурированной, прильнуть к ландшафту, присутствующему переживанию, телесности, неопределенности или свидетельствованию смыслов. Концептуальный субъект — свидетель — имеет не только реальный смысл — семиотизированный «профиль», но и неисчерпаемый статус присутствия, выходит за пределы текста в топос произведения или личностный поступок.
В дискурсивные практики возвращается экзистенциальное в новом облике свидетельства и утверждения.
Ход имеет вполне ясное объяснение: внимание к субъективности соотнесено с наличной фактичностью — следы-смыслы и следы-ценности актуально сохранены и востребованы в пространстве различений. При этом экзистенциальная и личностная фактичность спроецирована в языки описания субъективности, когда законы литературного или философского письма предписывают субъективности порядок оформления. Внимание к топосу способно становиться свидетельством и утверждением: топос и рефлексия действуют как жесты организации смысла — особого рода социальные аппараты для производства мысли и субъективности. В актуальных формах экономики мысли формируется субъект-свидетель, стремящийся к утверждению существования. И даже в случаях предельного внимания к коммуникативным и дискурсивным практикам принуждения именно топологически определяемая субъективность способна противостоять универсализирующей глобализации.
В этом взаимодействии встает вопрос об эстетической достоверности сознания: форма в ее онтологическом измерении дает возможность говорить об определенной оформленной субъективности. Топологическое сознание глубинно соотнесено с темой уместности и действенности мысли: понимание предстает как желание мысли быть уместной.
В исследованиях конца XX века признания очевидны: эстетика, хоть чаще всего и со знаком вопроса, определяема как «первофилософия», логос — эстетически мифологизирован, эстетическое выступает «ключевой категорией нашего времени». Общее в разных схемах рефлексии указывает на тотальную эстетизацию знания, повседневности и экзистенциального жеста. В текстах дискуссии о постмодерне (Ж. Бодрийяр, В. Вельш, Ж. Деррида, У. Эко, Д. Кампер, Д. Ваттимо, А. Гелен, Ю. Хабермас, Ж.-Ф. Лиотар, П. Слотердайк и др.) философия постмодерна представлена как результат тенденции эстетики модерна. Трансэстетика (Ж. Бодрийяр) всеприсутствует, «эстетики существования» (Мишель Фуко) утверждают множественность «человечности бытия», «эстетики исчезновения» обращают к актуальности неопределенного. Эстетическое действует в стратегиях разделения чувственности («разделение-как-сопричастность» (Жак Рансьер), а персонаж-свидетель способен представить вечное в рамках семиотизированной сцены суда — историческое-произведение (Дж. Агамбен). Актуализирован поворот к вос-приятию — намечен ход от дескрипции опыта к чувственной и интуитивной природе постижения эстетического, что может быть сопоставлено с формированием этики человеческого вида (Юрген Хабермас).
Во всех приведенных позициях прямо или косвенно идет речь об усилии преодоления того, что было называемо нигилизмом или немощью (В. В. Розанов). И все-таки речь не должна идти об универсальной эстетике, или эстетизации, — это только «внешний эффект». Тотально рассеиваясь, эстетическое и эстетика заново восстанавливают, обретают и по-иному утверждают себя.
Категории:
Благодарю сайт за публикацию:
