Ковсан - Три пророка - Часть 3 - Иехезкэль

Сын человечий

 

Сын человечий, на ноги встань, Я буду с тобой говорить (2:1).

           

 

            Сын человечий. Этим именем Господь отметил, отделил пророка изгнания от предшественников. Чем Господь пророка-изгнанника наделил?

            Моше, Иешаяѓу и Ирмеяѓу пытаются «отговориться» от пророческой миссии, от обжигающего инстинктивно отпрянуть. Иехезкэль миссию-приговор принимает безропотно, словно ошарашивающее видение парализовало волю, отняв у человечьего сына человечьи инстинкты.

            Иехезкэль сообщил дату первого видения, случившегося в Бавеле, на реке Кевар: «в тридцатый год, в пятый день четвертого месяца» (1:1), это же «пятый день этого месяца,// это пятый год изгнания царя Иояхина» (там же 2). В этот день была на нем рука Господа. Это выражение, суть которого — избрание, у Иехезкэля встречается семь раз (1:3; 3:14,22; 8:1; 33:22; 37:1; 40:1).

            В этот день иерусалимский коѓен, изгнанник Иехезкэль был избран устами Господа, Его посланником народу Израиля. Иехезкэль не случайно указал две даты начала пророческой миссии. За пять лет до этого в его жизни и в жизни около десяти тысяч его соплеменников произошел не перелом — Катастрофа. То, о чем предупреждали предшественники, пророки Иешаяѓу и Ирмеяѓу, случилось.

            За пять лет до этого Иеѓояхин (Иехонъяѓу, Иояхин, Иехония) сын Иеѓоякима, вступивший на престол во время восстания против Бавеля в возрасте восемнадцати  лет и царствовавший около трех месяцев, зимой 598/97 г. до н. э. сдал Иерушалаим вавилонянам. Он был выслан в Бавель с матерью, семьей, приближенными, воинами и мастерами.

            Изгнанники из Шомрона, северного еврейского царства, уведенные в изгнание раньше, были расселены в западных провинциях Ашура (Ассирии) и на востоке — в Мидьяне (Мидии). Изгнанники из Иеѓуды были отправлены в сам Бавель, большинство — в Центральную и Южную Месопотамию, в пустовавшие после войн с Ашуром окрестности города Ниппур, расположенного по обеим сторонам широкого канала Евфрата.

            Эти места лежали в руинах. Тель на иврите: холм руин, и многие еврейские поселения имели в названиях это слово: Тель-Авив, Тель-Мелах, Тель-Харса. Основное занятие изгнанников — земледелие. Социальное устройство — поселения-общины, во главе которых стояли «старейшины Иеѓуды», «старейшины изгнания». Изгнанный царь живет при дворе, и царь Бавеля к нему относится благосклонно.

            Как ни старались изгнанники сохранить прежний уклад, но сделать это было почти невозможно. Новые названия месяцев, новый арамейский шрифт (с тех пор остающиеся у евреев) и даже новое печальное летоисчисление: по годам изгнания. В Бавеле под влиянием пророков религиозное сознание очищается от «гнусности», «скверны» язычества. Храм погиб. Жертвоприношения приносить невозможно. Основной формой служения Господу у изгнанников стала молитва. Местом служения Богу — дома народных собраний (по-гречески «собрание» — синагоге), которые названы в пророчестве Иехезкэля «малым Храмом».

            Мы не знаем, сколько длился путь из Иерушалаима до Тель-Авива, не знаем, сколько изгнанников умерло на этом пути, не знаем, что было с близкими Иехезкэля. Он не оставил об этом ни слова: в хронотопе пророчества нет места дороге. Изгнанник-коѓен ее прошел. А пророку Иехезкэлю, волей Господа в видениях в Иерушалаим, в Храм возвращенному, этот тягостный хронотоп ни к чему.

            Изгнанников-пленников обычно вели колонной, соединив их единой цепью, которую крепили к носу или к щекам пленников. Но Иехезкэлю и сотоварищам из первой волны изгнанников, видимо, повезло: они были ценным, «ученым» трофеем. Так сказать, философский корабль пустыни.

            Между сдачей города и первым видением Иехезкэля — около пяти лет. Сколько заняла дорога неведомо. Где жил Иехезкэль до появления в Тель-Авиве неизвестно. Чем занимался? Думал, отчаявшись, что навсегда пропала надежда? Или: Еще не погибла наша надежда,// надежда, которой две тысячи лет (современный гимн Израиля, основа текста которого — в стихотворении Нафтали Герца Имбера).

            Неведомо. Но известно: обращаясь к Иехезкэлю «сын человечий», Господь велит ему на ноги встать: Он будет с ним говорить. «Вошел в меня дух, когда Он говорил, меня на ноги поднял,// и услышал я Говорящего (2:2).

            Связанный, неподвижный, немотствующий, лишенный свободы, Иехезкэль-человек умирает. Рождается сын человечий. Раб Божий, Господни уста, посланник Всевышнего — имена-ипостаси пророков от Моше до предшественников Иехезкэля, пророков Крушения. Все до него — Божьи, Господни. Творец свободы выбора их не лишал. Его же Господь сыном человечьим, словно в насмешку, нарек, из духа-плоти свободу изъяв человечью.

            Пророчество Иехезкэля длилось около двадцати двух лет в Бавеле, в изгнании (593 — 571 гг. до н.э.). Иехезкэль — из всех посланников Господа самый несвободный, наделенный такой мерой ответственности за народ, которую до него ни на кого Всевышний не возлагал. Он — страж народа, народ  от Господа охраняющий. Но сколько ни сторожи, ни он, сын человечий, ни народ, раскаявшись и очистившись, сами в землю Израиля не вернутся, Храм не воздвигнут, сами сердце новое, сердце единое, не из камня сердце — из плоти, не сотворят.

            Творит Творец. Человек из сотворенного, случается, созидает.

            Сын человечий, за грехи народа ответственный, воле Бога безвольно покорный, лишен даже права молить Господа своей жене жизнь даровать.

            Сын человечий — последний пророк, знак и знамение изгнанным и забытым, знак и знамение: отныне Господь, не прекращая Творение, будет обращаться к народу (впоследствии — и к человеку) без пророков-посредников.

            Традиция утверждает: пророчество прекратилось не после разрушения Первого храма, но после крушенья Второго. Прекратилось! Добавим. После Иехезкэля, после последней вершины, пророчество под гору покатилось. Конечно, после него в Израиле были пророки, глыбы, подобные Зхарии. Но  вершина была достигнута.

            На Гору (Дерево-Камень, подножие Господа, алтарь, центр мира, опору Вселенной, источник воды оживляющей, дерево мировое, верх и низ единящее, прошлое с будущим, пространство и времена соединяющее) взошел он, сын человечий. Иные скажут, не сам взошел, его на плечах предшественники вознесли: многие их слова он повторил. В конце концов, все в мире через расстояния и времена в сходном себе отзывается, повторяется эхом, подобно принципу танахических текстов.

            Параллельный повтор — одна из основ танахической поэтики, излюбленный Иехезкэлем. Два примера, когда первое полустишие эхом отзывается во втором.

 

Сын человечий, лицо на юг обрати, проповедуй югу,

лесу юга пророчь

(21:2).

 

Сын человечий, лицо к Иерушалаиму обрати, святыням пророчествуй,

Земле Израиля ты пророчь

(там же 7).

 

            Обычно в ТАНАХе параллельны полустишия, реже — стихи. Но бывает, что параллельны и группы стихов (к примеру, там же 2-5 — там же 7-11). Во фрагменте, из которого взяты примеры, сходны мотивы, выражения, ритм стихов. Первая группа стихов содержит пророчество югу, т.е. всей Эрец Исраэль, находящейся южнее Бавеля, где пребывает в изгнании сын человечий. Вторая — содержит пророчество Иерушалаиму. Таким образом, Иехезкэль, в отличие от предшественников, видит и рисует картину от общего к частному. Вполне вероятно, что на такое видение оказывает влияние изгнание, ведь в Бавеле пророка не слишком интересуют малые подробности бытия: все осталось там, и все там, в Эрец Исраэль, Иерушалаиме, будет. Иехезкэль как бы постепенно фокусирует зрение, снимая кожуру пространства и времени, добираясь до сути, истинного, родного. В свете этого становится понятней и особенность пророческого зрения его предшественников (в особенности «очень земного» Ирмеяѓу), которым не просто увидеть нечто отличное от Эрец Исраэль и Иерушалаима.

 

            После разрушения Храма прежние — через пророка — отношения Господа с народом дали трещину. Новое время — новое сердце, из плоти, и пока еще робкий прямой диалог Всевышнего с народом, диалог без посредников. Народ на это решился. Господь его решимость признал. Поэтому

 

— Каждого по путям его, дом Израиля, Я буду судить

(33:20).

 

1

Мир как видение и подобие

 

Колесница

 

            Господь будет судить в тот день Свой народ судом справедливым, и — мера за меру — безжалостным. Это — будет. А после суда? Что в будущем обещает Господь? Новое сердце, новый союз, новую-старую землю, новый-старый народ.  

            Три первых стиха первой главы пророчества — заголовок, названы время и место увиденного и услышанного. Пророк увидел: «Бурный ветер надвинулся с севера, туча огромная, огонь полыхающий, сиянье вокруг,// в нем — словно свечение из огня» (1:4).

            Ветер, туча, огонь, сияние — четко, однозначно, определенно. Но  миг — четкость исчезла, однозначность пропала, определенность свечение поглотило. Сын человечий бурный ветер увидел? Это дело обычное: подмены одного чувства другим в ТАНАХе не редкость. Почему ветер надвинулся с севера? Роза ветров? Север в ТАНАХе — сокровищница потаенного,  кладовая Господня. Ветер? Именно ветру должно нести тучу и с нею огонь.

            У слова  רוּחַ в иврите два основных значения: ветер и дух. К примеру, «дух человека» (= внутреннее состояние, см.: 3:14). Во многих случаях, у Иехезкэля очень во многих, выделить одно из значений непросто. Может, в таких случаях стоит писать через дефис: ветер-дух?

            Теперь о втором полустишии («в нем — словно свечение из огня»), которое первому по закону танахической поэтики параллельно. Сперва кажется: обычное танахическое «длящееся дыхание», выдох глубокий, но уже в следующем стихе обнаружится «зарытый» в нем диссонанс: четкость исчезла, однозначность пропала, определенность свечение поглотило. Само слово «свечение» здесь ни при чем. Все дело в том, как, каким образом его сын человечий увидел. Слово «словно» совсем не простое. Оно у Иехезкэля, в отличие от четких и ясных предшественников, ключевое.

Из «словно свечения» — «подобие четырех живых» (числительное, указывающее на полноту, целостность), вид которых — «подобие человека» (1:5). Видение размывается, утопая в сравнениях, которыми пророк пытается явление уловить-определить. Пытается — и не может.

            То, что определено словом «живые» (обычно в переводах: «живые существа»), в оригинале חַיּוֹת, слово, обозначающее животных, хотя один раз отнесено и к человеку: «душа живая» (Вначале, Брешит 2:7). Четырехликие, четырехкрылые, с четырех сторон с человеческими руками (1:5-8), они, «не оборачиваясь, идут, каждый в направлении лица своего» (там же 9).

            Живые идут, движутся, но — куда? «Каждый идет в направлении лица своего,// куда дух идет — туда и идут, не оборачиваясь, идя» (там же 12). Четыре лица принадлежат одному целому, неразъемному, нераздельному. Куда же они идут, все вместе в разные стороны? Движутся, оставаясь на месте? Понятно? Или интеллектом образ не уловляем?

            Зачеркнем все вопросы. Вместо них точки поставим. Добавим: словно, будто, как бы и прочее, прочее, прочее.

            Каждая часть единого тетраморфа (греч. τετραμορφος —    четырёхвидный) движется. А вместе, куда движется живое-четырехвидное? Задать такой вопрос равносильно тому, что спросить: куда движется сотворенный Господом мир?

            Горизонтом ограничен взгляд человека. Пророку в видении бесконечно открыты четыре части подлунного мира. Пророк видит подобие лиц: «лик человека, лик льва — справа у четверых, лик быка — слева у четверых,// лик орла — у четверых» (там же 10).

            Пророк различает крылья, ноги и руки, «подобие живых — видения их, как уголь огненный, полыхающий, как видение факелов, он движется между живых» (там же 13). Это полустишие переведено практически буквально, от этого прозрачней не став. В стихе 10-ом говорится о подобии лиц. В этом стихе — о том, чему подобны тела живых.

            Вглядываясь, пророк различает детали видения, его взор находит частности в общей картине. Этот принцип видения — от общего к частному — сохраняется на протяжении всего пророчества. Постоянно подчеркивается «размытый» характер: «видение», «подобие», «словно» и «как».

            Словно всмотревшись, пророк у живых различает колеса: «Как камень хризолит, видения колес в движении, одно подобие у четверых,// и видения их в движении, словно колесо внутри колеса» (там же 16); ободья колес полны глаз (там же 18), и «дух живого в колесах» (там же 20). «Над головами живых — подобие небосвода» (там же 22).

            Вслед за зримым видением (там же 4-23) пророк слышит «шум крыльев» (там же 24), и над небосводом — голос (там же 25). Голос, голоса, шум, грохот гораздо привычнее увиденного на страницах ТАНАХа. «Подняли реки, Господь, голос возвысили реки,// реки грохочут» (Теѓилим, Псалмы 93:3); «Могуч голос Господень,// великолепен Господа глас. Голос Господень кедры крушит,// ливанские кедры глас Господа сокрушает» (там же 29:4-5).

            За голосами — снова видение, подобное знаменитому видению Иешаяѓу: «Видел я Господа, сидящего на престоле, возвышенном и величественном,// и края Его храм наполняли» (Иешаяѓу 6:1). Видит сын человечий, и становится ясно, откуда исходит «словно свечение»:

 

Над небосводом, который над их головами, как видение камня сапфира, — подобье престола,

над подобьем престола — подобие, словно видение человека, сверху на нем.

 

Увидел я, словно свечение, словно виденье огня вокруг него в раме — от видения чресл его вверх,

от видения чресл его вниз зрел я словно виденье огня, сиянье вокруг него.

 

Как видение радуги в облаках в день дождя, — вокруг него виденье сияния, это видение подобия славы Господней,

увидев, упал на лицо, и глас услышал вещающий

(1:26-28).

 

(Вслед или параллельно Иехезкэлю подобное видение было и Даниэлю: «Древний днями сидит,// одежда, как снег, бела, волосы на голове — чистая шерсть, престол — искры огненные, колеса — огонь пылающий» (7:9).

            Видение Иехезкэля — это зачин, тон задающий пророчеству, зачин, в котором пророк не только слышит голос Всевышнего, но и видит Его. Текст первой главы Иехезкэля, его видение с талмудических времен получил название меркава (колесница).

            Живые четырехликие у Иехезкэля имеют лица человека, льва, быка/керува, орла (1:10, 10:14). Кабала их называет «святые животные». В Средние века в «Зоѓаре» они обрели имена. Вряд ли какой-нибудь иной символ в ТАНАХе был в разные времена столь многообразно истолкован и переосмыслен.

            В Апокалипсисе это четыре существа, стражи четырех углов трона Господня и четырех пределов рая. Позднее они были истолкованы как символы евангелистов, так изображались Матфей в образе ангела (керува), Марк в образе льва, Лука в образе быка, Иоанн в образе орла. В них видели символы четырех сторон света, четырех времен года.

            Вероятно, живые четырехликие, благодаря пророку проникшие в самые потаенные углы культуры, своим происхождением обязаны изгнанию. Доказательство тому — у Даниэля, у него появляются схожие образы. В ночном видении мудрец-пророк Даниэль видит четыре ветра небесных, дующих к Великому морю, из которого выходят четыре огромных зверя, первый как лев с орлиными крыльями, второй на медведя похож, еще один — как пантера, и четыре птичьих крыла на спине, и четыре головы у него. Четвертый зверь — страшный, ужасный, с огромными зубами железными, и десять рогов у него. Пророк вглядывается и видит в роге глаза (Даниэль 7:2-8).  

            В Бавеле фигуры быков и львов, имеющих человеческие головы, а порой и две пары крыльев, устанавливались при входах в храм. На сохранившейся детали ассирийских ворот — бычий колосс, имеющий тело льва, бычьи копыта, крылья орла и лицо человека. В вавилонской мифологии бык — атрибут верховного бога Мардука (Юпитера), лев — бога войны Нергала (Марса), орел — бога ветра Нинурта (Сатурна), человек — бога мудрости Набу (Меркурия).

            Конечно, чужие образы, чужие мифологемы были лишь сырым материалом, из которого вдохновенная Богом фантазия вылепила бессмертные образы. Оскверненная почва ушла из-под ног. Вместо нее боговдохновенный пророк принесет народу-изгнаннику спасительную метафору. Не только земля, весь прежний мир, оставшийся за шеломянем, обратились в лежащую под толщей воды Атлантиду, которую не искать невозможно, которую невозможно найти. Прежний мир заместила метафора.

            Нет города? Он будет на кирпиче. Нет Храма? Есть видение, метафора Храма во всех представимых деталях. Нет обетованной Богом Земли, служившей предметом раздора, разбоя? Но вот же она, между коленами разделенная справедливо, с сердцевиной земли, народом Господу вознесенной. Нет земли, вечно от засух страдающей? Есть живая, святая вода, из-под порога Храма текущая.

            Нет мира живого? Есть живой мир отражений.

            Фантазия Иехезкэля родила меркаву, Божественную колесницу. Фантазией пророка порождена величайшая в истории человека метафора, перенос мира земного в иное, идеальное измерение. Она унесла и несет видение человека, из времени выпавшего, от времени ускользнувшего в вечно длящееся настоящее. Метафора-жизнь спасла и спасает народ-изгнанник от исчезновения. В иных качествах, в иных ипостасях пророк Иехезкэль — человек, обетованный всему человечеству. Спасительной метафоры творец и властелин, Иехезкэль — обетование народу Израиля.

            Если нет земли, на которой еврей может жить, то, подобно влюбленным Шагала, он счастливо и безмятежно над землей может парить.

            Сколь бы не казалось толкование видений изысканным, на поверку неизбежно оно будет грубым, сколь бы не казалось оно утонченным, будет оно примитивным.

            Почему все-таки колесница, ведь в пророчестве есть колеса, есть некое подобие, но не собственно колесница?

            В эпоху великих пророков, впрочем, долгое время и до и после, колесница была самым грозным оружием. В те времена и Египет и Ашур-Бавель, властелины древнего мира, обладали хорошо вооруженной, регулярной армией, ударную силу которой составляли именно колесницы. Грохот колесниц, гром колес, на солнце сверканье — сама гибель, наказанье Господне  несется на человека. «Неисчислимы Божии колесницы,// средь них Господь на Синае святом» (Теѓилим, Псалмы 68:18).

 

Делаешь крышею вышние воды, колесницею — тучи,

на крыльях ветра Ты выступаешь.

 

Посланцы Его — ветра,

слуги Его — огнь пылающий

(там же 104:3-4).

 

 

Керув и муж, в льняное одетый

 

Изгнав человека,// Он к востоку от сада Эдена керувов поставил, и — пламя вращающегося меча: охранять путь к дереву жизни (Вначале, Брешит 3:24).

 

         В каком возрасте было первое видение Иехезкэлю? Не знаем. Однако есть ощущение, что был он человеком немолодым. Во всяком случае, его активные предшественники представляются намного моложе: молодые пророки молодого народа, еще не ощутившего свое бытие бесконечным.

            Именно бесконечной ощущается история Израиля Иехезкэлем, который старше предшественников на одну бесконечную Катастрофу. В отличие от Иешаяѓу и Ирмеяѓу, у «старого» Иехезкэля нет ненависти к врагам. Потому ли, что вавилоняне отнеслись к первой группе изгнанников как к ценным, бережно хранимым трофеям? Потому ли, что «обычные», «не пророческие» чувства у «старого» Иехезкэля уже притупились? Или же потому, что ненавидеть бич в руке Господа невозможно? Если уж кого ненавидеть, то только себя, свой греховный, в блуде погрязший народ.

            Человека у Иехезкэля нет, только — люди, появляющиеся группами: старейшины в Тель-Авиве, семьдесят мужей, молящихся в Храме по направлению на восток, женщины, оплакивающие Тамуза. Все они как бы из одного измерения. Зато в ином (видение, притча) измерении у Иехезкэля одиночные, одинокие образы: керув и муж, одетый в льняное.

            Через год после первого видения, когда перед пророком сидели старейшины Иеѓуды, что свидетельствует о статусе Иехезкэля, возможно, духовного лидера вавилонских изгнанников, на него «опустилась рука Господа Бога» (8:1). Между первым и этим, вторым, видением Господь лишь обращается к Иехезкэлю. Второе видение схоже с прежним (1:27). И здесь Иехезкэля не отпускает любимое слово: «Увидел я образ, словно огненное видение, от вида чресл и ниже — огонь,// от чресл и выше — словно сияющее видение, словно сверкание» (8:2). Ветер поднимает пророка и переносит в Иерушалаим. «А там — слава Бога Израиля,// словно видение, которое он видел в долине (там же 4).

            В памяти Иехезкэля постоянно всплывают видения предыдущие, возвращающие его к видению первому, туда, на реку Кевар, когда впервые явилась слава Господня (3:23) — величие, чудо, мощь, потрясшая при одном ее приближении: «Как видение радуги в облаках в день дождя, — вокруг него виденье сияния, это виденье подобия славы Господней» (1:28).

            Ветер-дух переносит пророка в Храм, а там — мерзости, которые творит дом Израиля, изгоняя Всевышнего из святилища (8:6): стены украшены изображениями гадов и гнусных тварей, идолы вырезаны на стене (8:10); мужи кадят идолам, жены оплакивают Тамуза.

            И — голос могучий, мужей, в руках которых орудия истребления, призывающий. Среди них «один муж в льняное одет, чернильница писца у чресл его» (9:2). Такого же мужа, в льняное одетого, лицо которого, как видение молнии, глаза которого, как горящие факелы, руки и ноги сверкают, как медь, видим у Даниэля (10:5-6).

            Над керувом поднимается слава Бога Израиля, и Господь велит мужу, в льняное одетому, идти по Иерушалаиму, без жалости поражая, минуя лишь тех, у кого на лбу знак оставят, отмечая стенающих и вопящих о мерзостях, творимых в Иерушалаиме (9:4).

            Вслед за Авраѓамом, вслед за Моше, моливших Святого благословен Он помиловать грешных, пророки Израиля просили Всевышнего народ пощадить. У Иехезкэля этих просьб почти нет. Лишь вопль человечьего сына, потрясенного гибелью стариков и детей: «Ты убил всех уцелевших Израиля, на Иерушалаим ярость Свою изливая»  (там же 8).

            Во втором видении в первый раз появляется у Иехезкэля керув, с которым непосредственно связана слава Господня, Божественное присутствие в мире. Керувы отождествляются с живыми, увиденными пророком на реке Кевар.  

 

Я увидел — на своде, над головами керувов, словно камень сапфир, словно видение образа: престол,

видимый по-над ними

(10:1).

 

            Пророк слышит голос: мужу, в льняное одетому, войти «между колесами под керувом» и, «огненными углями ладони наполнив», бросить на город (там же 2). Слава Господня поднимается над керувом, дом облако наполняет, а двор — сияние славы Господней (там же 4). И — «шум крыльев керувов», «словно голос Всемогущего Бога» (там же 5).

У Иешаяѓу посвящение в пророчество производит один из срафим, в руке которого «уголь горящий, взятый с жертвенника щипцами» (Иешаяѓу 6:6).  Он касается уст, говоря: «Твоих уст это коснулось:// прегрешенье снято твое, твой грех искуплен» (там же 7).

            У Иехезкэля керув, протянув руку к огню, достает уголь и кладет в протянутую руку мужа, в льняное одетого (10:7). И — видение, подобное первому на реке Кевар. Одно исключение: у четырехлицых живых вместо лика быка — лик керува (там же 14).

 

У каждого четыре лица, четыре крыла у каждого,

и образ рук человека под крыльями.

 

Образ лиц их — лица, что на реке Кевар я видел, они и видения их,

каждый движется в направлении лица своего

(там же 21-22).

 

 

Гог из земли Магог

 

            Слово так захватывает человечьего сына, что появляется ощущение: не пророк властен над словом, оно властно над ним. Когда это случается, слово, вырастая из хаоса звуков, красок и линий, подчиняет себе все бывшее, случившееся, происшедшее.

Пророчество стремится к пределу: не смерть — тотальное истребление (от болезней и старости у пророков не умирают), не победа в войне над врагом — окончательная победа добра над злом, не возвращение изгнанников группами, одиночками — потоками, реками — не ручьями.

            Крайние пределы Иехезкэля: живая вода из-под нового Храма (в реальности на Храмовой горе был скудный источник), не исцеление раненых в битве — всеобщее возрождение (сухие кости обратятся в тела, в которые Господь внесет дух), и — последняя битва добра со злом, окончательная победа Божьего народа Израиля над язычеством.

            Для последней битвы, окончательной победы добра Господь пробудит могучий народ, у которого множество союзников и вассалов; их непобедимая армия поднимется «тьмой, тучей, закрывающей землю» (38:9), «на страну незащищенную»: «живут без стены, нет у них ни ворот, ни запоров» (там же 11). Цель могучих: покорить, убить и разграбить. Цель Господа? «В конце дней это будет, на землю Мою тебя приведу, чтобы Меня народы узнали…» (там же 16)

            Эсхатологический иудаизм прочитал «в конце дней»: страшный суд, родовые муки прихода Машиаха (Мессии). Это — толкование конца Второго Храма, до него еще пять веков. Вероятней всего, пророк и его современники видели некий конец старого и рождение нового мира не тогда, когда «кончатся дни», а спустя большой, очень большой, огромный временной промежуток.

            В этот день «возгорятся гнев и ярость» Его (там же 18), «на земле Израиля будет потрясенье великое» (там же 19). Перед Всевышним «содрогнутся рыбы морские, птицы небесные, зверь полевой, все пресмыкающиеся на земле, все люди на лике земли» (там же 20). Все живое Господь покарает мором, кровью, ливнем, каменным градом и серой, и — «Возвеличусь Я, освящусь, явлюсь перед глазами многих народов,// узнают, что Я — Господь» (там же 23).

            Имя вражеского властелина, избранного для последней победы Израиля, — Гог земли Магог, верховный правитель Мешеха и Туваля (там же 2). Именно так, в буквальном переводе первоисточника — пророчества Иехезкэля, именуется знаменитый правитель, война с которым закончится в конце дней окончательной победой над злом.

             С течением времени в разных источниках Гог земли Магог раздвоился, превратившись в привычное, но неверное: Гог и Магог. Впрочем, и у Гога из страны Магог, и у Гога с Магогом — одна, Иехезкэлем определенная роль: быть уничтоженными в эсхатологической дали в последней войне.

            В Откровении Иоанна сатана, вышедший из темницы, обольщать будет народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань (Апокалипсис 20:7). Эти народы окружат стан святых и город возлюбленный (там же 8). И — огонь, ниспосланный с неба, пожрет их (там же 9).

            Было множество в той или иной степени бездоказательных попыток отыскать на карте землю верховного правителя Мешеха и Туваля. Иосиф Флавий в этих поисках, умудренный римлянами, пошел дальше иных на север, отождествляя Магога с теми, кого греки называли скифами (Иудейские древности 1:6:1).

            По мнению немалого числа комментаторов, Гог земли Магог, корреспондируя с именами, встречающимися в ТАНАХе (Вначале, Брешит 10:2; Повести лет, Диврей  ѓаямим 1 5:4), ничего общего с реальными или мифическими именами не имел. В моем представлении Гог земли Магог — характерное литературное имя, плод фонетической фантазии автора, подобно народам Пекод, Шоа и Коа (23:23).

            Верный себе, Иехезкэль на подступах к следующей теме (судьбе земли Израиля после уничтожения Гога) в экспрессивных стихах сказанное повторяет. Мерцающий звук влечет, и, не в силах остановиться, пророк его догоняет, уловляя стремительным словом:

 

Поверну, пробужу, подниму с края севера,

на горы Израиля наведу.

 

Выбью лук из твоей левой руки,

из правой руки вышибу стрелы

(39:2-3).

 

            Гог из страны Магог разбит, его огромное войско, землю Израиля оскверняя, покрыло убитыми. Оружия на полях оставлено столько, что им будут обитатели городов семь лет топить (39:9), «не будут дрова с поля носить, в лесах не будут рубить» (там же 10).

            Господь даст Гогу место могилы в Израиле: к востоку от моря, которое одни отождествляют с Соленым (Мертвым), а другие, вслед за Переводом Ионатана — с Кинеретом. Нам неизвестны мотивы, по которым Перевод Ионатана, древний перевод на арамейский язык, расположил гигантское кладбище у Кинерета. Также невозможно привести какие-либо рациональные аргументы в пользу расположения кладбища у Соленого моря.

            У Иехезкэля нет «внешней» борьбы добра и зла. И добро и зло в самом народе, в самом человеке. Невухаднецар — не добро, он — карающий бич в руке Господа, он — зло, зло поражающий. Бич, сила ни в чем не повинны. Ирмеяѓу провидит, что зло, покаравшее зло (Невухаднецар), будет наказано. Иехезкэля будущее силы-бича не интересует. Его волнует в грязи язычества душа утонувшая, грязными душами попранный дух.

       Единственный случай внешнего проявления борьбы зла и добра — это война Израиля с Гогом. А также, на ином, символическом уровне, не война даже — победа живой, животворящей воды, из-под порога Храма текущей к стоячей мертвой воде Соленого моря, ее оживляя. Живая вода исцеляет мертвые воды. Где же им находиться, как не у огромного кладбища? Что важнее окончательного очищения от скверны, которое сразу после победы над Гогом начинает освященный Всевышним народ?

            Весь народ будет семь месяцев хоронить, от мертвых землю Израиля очищая, после чего назначенные обойдут землю:  «увидит кость человека — поставит отметку» (39:15). Долина, избранная для могилы, получит название Долины армии Гога.

            И — фантасмагорическая картина пиршества, полярного возрождению мертвых.

 

Соберитесь, придите, со всех сторон окружите закланное, что закалываю для вас — закланье великое на горах Израиля,

ешьте мясо, кровь пейте

(там же 17).

 

            Но, даже в землю Израиля возвратив, даже вражеской кровью насытив, Всевышний, помиловав, напоминает народу о его неизбывных грехах. Об этом говорилось и раньше: «Вспомните там все пути и деяния, которыми осквернились,// и будете себя презирать за злодеяния, которые совершили» (20:43), «Вспомнив пути ваши злые и деянья недобрые,// проникнитесь отвращением к прегрешениям и мерзостям вашим» (36:31). Напоминание о не забытых грехах — набатный рефрен:

 

Понесут они свой позор и предательство: Мне изменяли,

на своей земле жить будут спокойно, никого не страшась

(39:26).

 

Сухие кости и живая вода

 

            Человек всегда отождествлял жизнь с влагой, водой, а смерть — с отсутствием влаги. Сухая пустыня — смерть, дерево, посаженное у воды, — символ жизни. Древние греки, чтобы обеспечить душе жизнь, сухие кости пропитывали вином, о чем рассказал Гомер: в «Илиаде» о костях Патрокла, а в «Одиссее» о костях Ахилла. Шумерский вариант имени божества Тамуз (его оплакивают в Храме женщины, что среди прочих мерзостей показывают пророку, но он слов женщин не слышит, во всяком случае, их не приводит) имеет значение: истинный сын водной стихии. Тамуз — бог плодородия, значит, воды.

            То, что две с половиной тысячи лет назад не услышал или не передал пророк, мы можем услышать. Плач о погибшем Тамузе мог звучать так: «Ты, пастух, зерно посеянное, не пившее воды в борозде, не принесшее плода в поле, юный росток, не посаженный у источника воды, росток, чей корень подрезан, растение, не пившее воды в борозде».

            В Теѓилим (Псалмах) человек не раз сравнивается с засыхающей травой: «Утро: взошла, исчезла,// вечер: увяла, засохла» (90:6; см. также 129:6). У Иешаяѓу в призыв к Господу оживить мертвых вторгается голос самих мертвых, в котором два ключевых слова, символизирующих жизнь: «свет» и «роса». «Мертвые оживут, трупы восстанут,// пробудитесь, ликуйте в прахе лежащие, «роса света — Твоя роса», да извергнет земля мертвецов» (Иешаяѓу 26:19). О Господе, укрывающем в тени Своих крыл людей, сказано в Теѓилим (Псалмах): «Насыщаешь их туком в чертоге Своем,// рекою сладостною поишь» (36:9). И, наконец, спустя более полутысячи лет на острове Патмос в море Великом Иоанну покажут исходящую от престола Господа чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл (Апокалипсис 22:1).

            Самое знаменитое видение Иехезкэля — о сухих, иссохших, засохших костях, которые оживляет Господь. Бесконечно число толкований этого видения-притчи. С одной стороны, буквальное понимание: в конце дней все мертвые обретут плоть и дух, с другой — прочтение аллегорическое (к примеру, Рамбама).

            В чем этой притчей стремится Господь убедить человека, народ и народы? В том же, в чем стремится убедить всем Текстом. Узнаете: Я — Господь. Подобно тому, как сухие жилы животных сшивают листы пергамента в свиток, этот рефрен сшивает видения и пророчества в единую книгу.

            Без знания Бога любое здание рушится, прежде чем его возведут. Прежнее здание было волей Бога разрушено: фундамент подмыло, деревянные крепления сгнили. Новое надо строить на новом фундаменте, краеугольный камень которого — познание Господа.

            Смысл пророческой миссии Иехезкэля — очищение и возведение. Пророк дает «чертежи» нового Храма. Пророк убеждает людей, что прежнее знание неверно, ошибочно и порочно. Он выступает против стереотипов (см.: 11:3,15; 12:27; 33:10,24), подобных самому знаменитому: «Отцы виноград ели неспелый, а у сыновей оскомина на зубах» (18:2).

             Эта поговорка выражала суть народного сознания. Она звучит у Ирмеяѓу (31:28); в книге За что? (Эйха?) провозглашена та же мысль (5:7). Если поколение детей обречено страдать за грехи отцов, то: «Кости наши иссохли, надежда наша исчезла, кончено с нами» (37:11). Отвергая эту набившую оскомину народную истину, под обломками которой погребены праотцы, Иехезкэль говорит: в фундаменте здания нового Храма нет места предопределенности, есть место свободе воли, которой сам он лишен.

            Очищение, без которого возрождение невозможно, — это очищение душ и народного духа, очищение слова.

            Как и другие изгнанники, Иехезкэль унес на подошвах сандалий раскаленный песок родины, обращенной в пустыню. В иврите у слова «пустыня» немало синонимов. «Вода» — очень одинокое слово. У пророков по частотности оно несравнимо с «пустыней». Правда, «пустыня» Иехезкэля скорее литературного свойства, чем привычная картина пейзажа. И то сказать, пейзажа в обычном его понимании у пророков немного, а у Иехезкэля нет вовсе.

            Хорошая вода — вода чистая, а овцы Господни баламутят чистую воду. О проточной, столь значимой, воде реки Кевар не сказано ничего. Пророку чужая вода не интересна. Слышим у него, словно грозные отзвуки грома, и упоминания о водах могучих.

            Кедр и виноградная лоза растут у воды. Но сама по себе вода мало что значит. Важно — какая. Решающую роль играет контекст. Так, в отличие от кедра, виноградной лозе у пророка с водой не повезло. Только одна вода у него хороша, полезна, великолепна однозначно и безусловно. Это вода, текущая из-под порога Храма, несущая процветание берегам, полная рыбы, исцеляющая воды больные, соленые.  

            Положение земного Иерушалаима в контексте «вода-пустыня» весьма любопытно. С запада — относительно благополучные в смысле воды Иудейские горы, зато с востока — пустыня. В самом городе воды всегда было мало. На Храмовой горе был скромный источник.

            Что поразило изгнанников, принесших в Бавель горячий песок на подошвах сандалий? Что стало знаком изгнания? Река, вода, растения у воды.

 

У рек вавилонских, там сидели мы, плакали,

Сион вспоминая.

 

Там на ивах

киноры мы наши повесили

(Теѓилим, Псалмы 137:1-2).

 

            И у Иехезкэля упомянута ива (17:5), и в первом же стихе — река (1:1). Вода у него такая же, как у других пророков, такая же, как в других книгах ТАНАХа, противопоставленная пустыне амбивалентная сущность: оживляет и умерщвляет. В пророчестве изгнания мы слышим и воды, обильные, могучие, шумящие, гремящие и грохочущие. Воды у Иехезкэля подобны тем, о которых сказано в Теѓилим (Псалмах): «Подняли реки, Господь, голос возвысили реки,// реки грохочут. Но и вод великих, и волн могучих сильнее// в высях могучий Господь» (93:3-4).

            Первый стих Текста: время и место видения. Время — по исчислению евреев, место — река. Шелест крыльев живых, пророку явившихся, сравнил он с грохотом вод и голосом Божьим (1:24). Что пожелали б изгнанники перенести из Бавеля в обетованную Господом землю? Об этом последнее видение, ради которого провожатый возвращает пророка к входу Дома Господня: течет из-под порога вода.

            Первое, что видит пророк, возвращенный к входу Дома, — вода, текущая на восток, к жертвеннику струящаяся (47:1). Провожатый выводит пророка к наружным воротам дорогой, ведущей к востоку, «и — с правой стороны хлещет вода» (там же 2). Через тысячу локтей они уже идут по щиколотку в воде (там же 3), еще через тысячу — в воде по колена, затем провожатый, отмеряв тысячу, повел пророка по бедра в воде (там же 4). Еще тысяча — и поток, через который не перейти: «поднялась вода, вода — чтобы плыть, поток — не перейти» (там же 5). Затем сын человечий видит на берегах потока «много деревьев» (там же 7) и слышит: «Эта вода в восточную область течет, струится в пустыню,// льется в море, и, изливаясь из моря, вода исцелится» (там же 8).

            Комментаторы по-разному определяли направление потока. В Тосефте (Сука 3:3) море, куда впадает поток, называется Морем Тверии (Кинерет) и Великим (Средиземным) морем. Однако наиболее вероятен другой путь. Вода из-под порога Храма течет на восток, в пустыню и впадает в Соленое море, исцеляя (опресняя) воды его.

 

 

Будет: все живое, кишащее, где льются потоки, оживет, и — великое множество рыбы,

ибо эта вода, протекая, все исцелит, и все там, где разольется поток, оживет.

…

Над потоком с обеих сторон плодовые деревья поднимутся, листья вянуть не будут, плоды не иссякнут, каждый месяц будут они созревать, ибо течет вода из Святилища,

для еды будут плоды, для целения — листья

(там же 9, 12).

 

            Или на эсхатологическом языке пророка, родившегося в Бавеле, в изгнании: «Потечет живая вода из Иерушалаима, половина — к морю восточному, к морю западному — половина,// будет летом, зимой (Зхария 14:8). Этот стих, повторяющий знаменитый образ Иехезкэля, — из ѓафтары, фрагмента из Книги пророков, который мудрецы установили читать в праздник Сукот, праздник воды. Более пятисот лет после Иехезкэля в Мишне (Сука 4:9) была описана великолепная церемония возлияния воды в этот праздник.

            Золотой сосуд наполняли водой из источника Шилоах, находившийся недалеко от Храма. От источника процессия, коѓены и народ, направлялась к Водяным воротам, одним из южных ворот Храма, название получившим именно потому, что через них вносили в Сукот воду для возлияния. Момент вступления процессии в Храм сопровождался трублением: «Черпать воду с радостью будете» (Иешаяѓу 12:3). Удостоенный чести совершить возлияние, коѓен поднимался по пандусу, при этом не так, как обычно, по правой стороне и, обойдя жертвенник, спускаясь по левой, но — поднимаясь и спускаясь по той же стороне пандуса. Почему? Если бы он шел обычной дорогой вокруг огня, пылавшего на жертвеннике, существовала опасность, что в воду попадет гарь, и кристально чистая вода могла стать непригодной для возлияния. На юго-западном углу жертвенника были две чаши: восточная — для вина, западная — для воды. Туда выливал воду коѓен, воплощая мольбу о дожде, урожае, благополучии Израиля и народов мира: Творец ведь покрыл землю, как платьем, водами (Теѓилим, Псалмы 104:6), Он их укротил (там же 8-9). И с тех пор, укрощенные, воды зверя в поле поят (там же 11), насыщаются ими кедры ливанские (там же 16).

            Строго говоря, не все тексты Иехезкэля, о которых шла речь в этой главе, можно отнести к видениям. Но притчи-пророчества о Гоге из земли Магог и о живой воде, из-под порога Храма текущей, столь зримо пластичны, что их можно было только увидеть пророческим зрением. Хотя жанр видений мы встречаем задолго до Иехезкэля (вспомним посланцев Господа, явившихся Авраѓаму), но у него видения не менее значимы прямого слова Господня.

            Вслед за Иехезкэлем Зхария в своих видениях, подхватывая его образы, их развивает. Зхарии в видении открыты четыре рога, рассеявшие Израиль (2:1-4). Ему показан золотой светильник, знак появления Зрубавэля, с которого начнется возвращение Израиля в свою землю (там же 4:1-10). Видит пророк и свиток, летящий, символизирующий проклятье, на землю идущее (там же 5:1-3). Во всех видениях Зхарии действует посланец Господа, толкующий пророку знаки и символы. Зхарии явлена картина, ставшая знаменитой: Господень посланец, Главный коѓен, а по правую руку посланца — сатан (там же 3:1-10).

            У Иехезкэля и Зхарии видения были частью пророчества. Но со временем они обрели жанровую самостоятельность, особенно в мистических текстах Средневековья, восходивших к видениям пророков.

 

            Сапфировые кристаллы в картине Шагала «Ворота еврейского кладбища» (1917). Изгнание. Витебск. На воротах — стихи Иехезкэля.

 

Отворяю могилы, вас, Мой народ,  из могил подниму,

в землю Израиля вас приведу

(37:12).

 

Свой дух в вас вложу Я — живите…(там же 14)

 

2

Узнают они: Я — Господь

 

Свиток     

 

            Воплощаясь в творящемся времени, история как замысел Бога оставляет меты, в которых потомки, близкие, дальние, увидят знаки, знамения. Современник их не заметил, не увидел, не осознал. Не поверил ни слову, ни крику, ни поступку пророка.  

            В отличие от предшественников, Иехезкэль, четырнадцать раз сообщив даты видений и других событий собственной жизни, очень точно вписал пророчества в воплощающуюся историю. Первый поступок-знамение, посвященный судьбе Иерушалаима, совершен в промежутке между пятым и шестым годами изгнания царя Иеѓояхина, т.е. за годы до разрушения Храма.  

            Господни знаки — предупреждения. Пророк Всевышнего, поставленный стражем, дозорным, трубит во всю мочь своих легких в шофар — не слышат. Он рисует осаду, день за днем лежит связанный на боку, пьет мало, ест скудно — не видят, не слышат, не понимают.

            История учительница жизни. Эта латинская поговорка — осколок знаменитого пассажа Цицерона: «История — свидетельство времен, свет истины, жизнь памяти, учительница жизни, вестница старины…» («Об ораторе»)

В иврите слово «история» — пришелец недавний. Главное ивритское слово, наиболее полно соответствующее греческому «история»: толдот. Толдот ам (история народа), толдот эношут (история человечества). Такая, еврейская, «история» сохраняет корневую связь с толада — «потомок», «результат», «порождение», «происхождение», а потому не обязательно связано исключительно с человеческими деяниями:  «Это родословие (толдот) неба и земли…» (Вначале, Брешит 2:4) Толдот — цепь результатов, цепь порождений, с одной стороны, бесконечность (для иных ограниченная приходом Машиаха-Мессии), с другой — не-изначальность: у первого следствия, первого порождения был первотолчок, который порождения породил.  

            Заключим: «Язык не только дверь в историю, но и сама история» (О. Мандельштам, «О природе слова»). Таким «языком» у пророка Иехезкэля в гораздо большей степени, чем у предшественников, стал поступок.

            У земного Ирмеяѓу свиток, на котором записывает пророчества Барух, — один из важнейших героев. По нему читает Барух в Храме пророчества. По велению царя по частям свиток сжигают. По велению Господа  пророк диктует свиток второй, «исправленный и дополненный». У небесного Иешаяѓу и свиток небесный. У него «истлеет небесное воинство, небеса, как свиток, свернутся» (Иешаяѓу 34:4). Эта эсхатологическая метафора станет достоянием мировой апокалиптики на все времена.

            Книга-свиток Иешаяѓу начинается с привычного обличения: Господь обращается с упреками к народу, предавшему Его, оставившему Учение, законы презревшему. Книга-свиток Ирмеяѓу начинается с инициации: Господь посвящает коѓена из Анатот в пророки. И в этом случае для читателя, знакомого, к примеру, с избранием пророка Шмуэля, нет неожиданностей.

            Текст Иехезкэля, самый литературный из всех пророческих текстов ТАНАХа, начинается с потрясения. Видение на реке Кевар трудно с чем-то сравнить. Выбор начала определил весь строй текста, движущегося от потрясения к потрясению. Иехезкэля вместе с читателем поднимает на гребень огромной волны, которая, откатываясь, обнажает то, что не видели раньше. И пророк, вглядываясь в обнажившееся дно, рассказывает читателю об увиденном.

            Сравнивая свиток Иехезкэля со свитками предшественников, нетрудно заметить, что все элементы их текстов есть и у него, одни из них редуцированы, объем, значимость, роль других, напротив, растет. Вот, вслед за началом, за видением-потрясением следуют два фрагмента. Первый напоминает вступление Иешаяѓу, в нем Иехезкэль выступает в редкой для него традиционно пророческой роли — обличителя. Второй напоминает инициацию Ирмеяѓу.

            В первом из этих фрагментов Господь заповедует Иехезкэлю идти к сынам Израиля, к коленам бунтующим, против Господа восстающим (2:3), упрямым, жестокосердным (сердце из камня), подобным своим отцам (общее место у обличителей-пророков). Но, в отличие от предшественников, Иехезкэль не получает заверение в защите, как Ирмеяѓу: «Их не страшись:// Я с тобой, чтобы спасать тебя, — слово Господа» (1:8). Вместо этого он слышит не слишком утешительное:  «А ты, сын человечий, не бойся, слов их не бойся, крапивой, колючкой будут тебе — на скорпионах сидишь,// слов их не бойся, их лиц не страшись: дом мятежный они» (2:6).

            Главный герой второго, параллельного инициации Ирмеяѓу, фрагмента  — свиток. В нем у человечьего сына слово, минуя звучание, сразу на пергамент ложится. Свиток Иехезкэля, в отличие от обычного, исписан с двух сторон (так же с двух сторон исписан летящий свиток у Зхарии, 5:2-3). От этого свитка тянется тонкая нить к таинственному писцу с чернильницей у чресл (9:2). В этом свитке записаны плачи, стон и стенание. От них тянется ниточка к плачу о горах и правителях Иеѓуды, о странах-соседях, которые разграбит вершитель воли Господней, с севера надвигающийся.

            Короткий рассказ о свитке, который пророк по велению Всевышнего должен съесть, — притча, нередко встречающаяся у пророков, однако, в таком количестве и в такой важной сюжетообразующей роли — лишь у Иехезкэля.

 

Я открыл рот,

и Он накормил меня свитком.

 

Сказал мне: Сын человечий, насыть живот, чрево свитком, который даю Я, наполни,

съел — во рту стало сладко, словно от меда

(3:2-3).

 

Гордыня

 

            И Первый и Второй храм евреи могли спасти ценой собственной независимости, ценой смирения и покорности Бавелю и Риму, властно утверждавшим мировое господство. В обоих случаях возникает вопрос: почему, в иные времена, в иных обстоятельствах покоряясь мощи властителей мира, спасая Храм, дважды евреи выбирали путь, ведущий к неминуемой катастрофе? Ответ пророков: гордыня, над Господом вознесение, которой у Иехезкэля подвержены не только люди, но и животные, и деревья. Обуянные гордыней, евреи Учение, законы, наставления Господни забыли, имя Его осквернили, против Бога восстали. Тем же грехом обуяны соседи. Их гордыня у пророков, особенно у Иехезкэля, явлена в тонах возмездия, хотя их грехи, их преступления не столь, по мысли человечьего сына, огромны, как грехи и преступления собственного народа.

            У Иехезкэля гордецов-соседей гораздо больше, чем у предшественников, к тому же, они куда более дальние, а пророчества о них намного подробней. Историческим фактам гибель почти в одно время с Иеѓудой народов-соседей отнюдь не противоречит. Нашествие с севера, осознанное пророками наказанием Всевышнего за грехи, постигло все народы и племена региона. Невухаднецар несет народам меч, голод и мор, ибо он — карающий бич: «Злейшие народы Я наведу, они домами их завладеют,// гордыне сильных конец положу, они осквернят их святыни» (7:24). Слова эти заставляют вспомнить съеденный пророком свиток, на котором записаны плачи, стон и стенание (2:10).

            Иехезкэль в своем тель-авивском изгнании провидит соседей Иеѓуды, которых грабит, уничтожает Невухаднецар. Более всего занимает пророка судьба Цора, государства самого богатого в регионе, и судьба гиганта Египта, совсем недавно пытавшегося меряться силой с северной супердержавой: сначала с Ашуром (Ассирией), а затем с Бавелем (Вавилоном). И Цор и Египет, по слову пророка, будут разграблены, разбиты, унижены в наказание за гордыню. Их судьбе пророк посвящает подробный рассказ, их падению — плачи.

            Цор радуется падению Иерушалаима, конкурента в торговле, в результате чего сам будет он богатеть. Цор (Тир) — древнейший город-государство, упоминавшийся в египетских документах конца 19 в. до н.э. Находился на побережье Средиземного моря к югу от современного Бейрута, около двадцати километров северней современной границы Израиля и Ливана. Греки называли его Финикией. Язык финикийцев был близок к ивриту и, вероятно, внешним обликом и одеждой они были схожи с евреями, с которыми в период Первого храма поддерживали тесные политические отношения. Так, женой царя Ахава была Изевэль, дочь царя Цидона (Цари 1 16:31), на который распространялась власть Цора. Царь Шломо для строительства Храма и дворца просил прислать ему мастеров-финикийцев. Знамениты финикийцы и созданием письма. Но более всего — мореплаванием и торговлей, чему посвящены многие места у Геродота, Страбона. Азиаты-финикийцы приложили массу усилий, знаний, талантов, чтобы приуготовить появление гегелевского афоризма: «После кругосветных путешествий мир стал для европейцев круглым».

            Славился, славился Цор своими мореплавателями и купцами. Имел колонии в различных местах Средиземного моря. Власть Цора распространялась на ряд городов и кроме Цидона. Описание торговли Цора поражает обилием фактов двух видов. Во-первых, тем, что Цор торгует со странами, расположенными не только близко, но и очень от него далеко во всех четырех концах света. Во-вторых, обилием товаров. Цор можно назвать величайшим торговцем своей эпохи. Поражают знания пророка, в деталях описавшего торговые связи Цора. Иехезкэль с дотошной подробностью рассказывает о множестве народов и стран, торговых партнерах, об изобилии товаров, золота и каменьев, роскоши, которые в Цор везли корабли.

            Кораблю и сам Цор уподоблен. Его суда предназначались для перевозки грузов на дальние расстояния. Представители разных народов Цор защищали, кормили, одевали, строили и ремонтировали его суда. Лишь кормчими были на кораблях жители Цора. Его корабли сравниваются пророком с караванами, служившими для сухопутной торговли.

            Но грядет, надвигается возмездие за гордыню. Будут повержены знаки гордыни и мощи — идолы Цора, возможно, столбы в храме Геракла, описанные Геродотом: «Святилище, богато украшенное посвятительными дарами. Среди прочих посвятительных приношений в нем было два столпа, один из чистого золота, а другой из смарагда, ярко сиявшего ночью» (2:44).

                Цор поражен за то, что радовался сокрушению Иерушалаима (26:2). За это богатство его отберут, «товары разграбят, стены разрушат, дома прекрасные разобьют,// камни, деревья и землю в воду швырнут» (там же 12), за это будет он в скалу голую обращен (там же 14), будет покрыт Господом множеством вод (там же 19), в страну подземную низведен (там же 20). Станет Цор ужасом: «Искать будут тебя — вовек не найдут, — слово Господа Бога» (там же 21).

            Исполняя Господню волю, пророк возносит по Цору плач, сравнивая былую силу его, великолепие, зависть соседей с настоящим: бессилием перед врагами, убожеством, насмешками злорадствующих соседей. «Плач, рыдание по тебе вознесут, скорбно оплачут:// кто Цору подобен, кто с ним в море сравним?» (27:32)

            В прошлом, совсем не далеком, Цор был «исполнен мудрости, красы совершенства» (28:12), но огромный торг его злодейством наполнил, и он согрешил (там же 16). Цор, подобно другим грешникам, сам себя убивает, переполняясь грехами: «Извлек Я огонь из тебя самого — и пожрал он тебя» (там же 18).  

            Наказание постигнет Цор за гордыню, ибо он возомнил себя не только мудрее посланца Божия Даниэля, но сердце его вознеслось, и сказал: «Я бог, на престоле божьем в сердце морей воссел» (там же 2-3). «Поэтому больше не будет в округе у дома Израиля его презирающей колючки едкой, занозы болезненной» (там же 24).

            Величие, могущество, пиршество красоты принесли Цору его корабли, соединившие с ним берега Великого моря. Но чем выше покоренная круча, тем страшнее крушение.

            Повествование и плач о Египте построены по той же модели, что и о Цоре. С той разницей, что слово о Цоре безлично, а обращенное к Египту адресовано его царю Паро (29:2). Словосочетание «царь Паро» избыточно: паро и есть по-египетски нарицательное: царь. Дословно: большой дом, вероятно, сокращение: большой дом царя. Это слово со временем превратилось в титул египетского верховного властелина. Такое избыточное словосочетание, вероятно, возникло из-за того, что пророк обращается в первую очередь к изгнанникам, для которых слово паро могло уже быть мало знакомо.

            Египет — могущественная держава — в период, отраженный в пророчестве Иехезкэля, потеряла свое положение в регионе, проигрывая северному соседу Израиля — могущественному Бавелю. Подобно Бавелю, поразившему изгнанников реками, Египет воображение евреев поражает Рекой, которая играла государство образующую роль в жизни Египта на протяжении всей его древней истории. Важнейшее существо, обитающее в реках Египта, обожествленный египтянами крокодил, — один из богов египетского пантеона. Большим крокодилом Господь именует Паро, в гордыне сказавшего: «Это река — моя, я сам себя сотворил» (29:3). За гордыню, за то, что Египет был «тростниковой опорой дому Израиля» (там же 6), Господь бросит Паро-крокодила в пустыне:

 

В пустыне брошу со всей рыбою твоих рек, в поле свалишься — не подберут, не поднимут,

зверю земному, птице небесной отдам тебя пожирать

(там же 5).

 

            Обуянный гордыней Египет сравнил себя с кедром ливанским — Ашуром-Бавелем, избранным Господом быть бичом, которого воды взрастили, бездна которого вознесла (31:4). В больших водах был корень этого кедра (там же 7), «в Эдене, саду Божьем, ему все деревья завидовали» (там же 9). И в заключение притчи звучит мораль-заключение: аллегория переходит в плоскость реальности:

 

Чтобы все деревья не возвышались, в облаках крону свою не раскидывали, не возносились в гордыне все пьющие воду,

ибо все назначены смерти — внизу, на земле, среди людей, в могилу сходящих

(там же 14).

 

            Сделаем отступление, процитировав еще один стих о кедре: «В ветвях гнездились все птицы небесные, под ветвями все звери полевые рожали,// в тени его все народы великие обитали» (там же 6). Этот стих — из притчи о кедре-Ашуре.

            Притча (машаль) и ее толкование (нимшаль) чрезвычайно распространена в древней литературе Востока, ТАНАХ не исключение. Как правило, машаль и нимшаль отделены друг от друга. Между ними — ощутимый барьер, преодолеть который — задача слушателя/читателя. Спорадически Иешаяѓу, Ирмеяѓу барьер между аллегорией (притча и есть развернутая аллегория) и толкованием, «увлекаясь», преодолевали. У Иехезкэля это преодоление становится постоянным.

            Первое полустишие стиха — притча о кедре, возвышающемся над всеми деревьями (кстати, реальный ливанский кедр может достигать высоты в тридцать метров). Второе — из толкования. Оба полустишия — гиперболы (бывают, хоть и намного реже, литоты).

             В первом речь идет обо всех птицах небесных и всех зверях полевых. Во втором — обо всех народах великих. Полустишие-толкование «вдвинуто» в ряд стихов, развивающих образ самого могучего, самого высокого, самого прекрасного кедра.  

            В стихах, в которых говорится о наказаниях, грядущих Египту, рекам настойчиво противопоставляется иссохшая пустыня (29:9-10), Господь обещает сделать землю Египет пустыней среди пустынных земель, среди народов рассеяв, по странам развеяв (там же 12), обратить реки в пустыню (30:12).

            Сорок лет шел по пустыне еврейский народ, выведенный Господом из Египта. Сорок дней, день за год несет пророк вину дома Иеѓуды (4:6), и через сорок лет, собрав из народов, Господь изгнание Египта возвратит из народов, гордыню мощи его унизив (30:6), приведет «в землю Патрос, в их исконную землю,// будут там царством униженным» (29:14).

            Патрос — название южного, верхнего Египта, откуда египтяне распространились на север. Господь в будущем, вернув египтян в их исконную землю, умалит их силу и влияние на Израиль и весь регион. И перед тем, как скрупулезно описать последнее обиталище Египта и других поверженных — шеоль (подземное царство мертвых), пророк заключает:

 

Этот плач дочери народов, оплакивая его, проплачут,

Египет, народ весь оплачут, — слово Господа Бога

(32:16).

 

Пастырь и/или пастух

 

            И еще родила Ѓевеля, брата его,// Ѓевель был пастухом овец… (Вначале, Брешит 4:2)

 

            Слова «пастух» и «овцы» в ТАНАХе из самых употребительных. Не удивительно: долгое время, всю эпоху праотцов евреи занимались исключительно скотоводством, чем отличались от соседей-египтян, рядом с которыми и среди которых жили. Иосеф говорит отцу и братьям, жить идущим в Египет: «Будет: если позовет вас Паро// и скажет: 'Какие занятия ваши?' Скажете: 'Скотоводами рабы твои были с юности до сих пор, и мы, и наши отцы'…» (Вначале, Брешит 46:33-34)

            Связка «пастух-скот» в ее метафорическом бытии издревле характерна и для шумеров, и для народов, изъяснявшихся на аккадском и на египетском.

            В русский язык Библия вошла древнеболгарской, старославянской походкой. Стихия высокого церковнославянского штиля так никогда с обычной языковой стихией и не смешалась. Пример: пастырь-паства, пастух-скот. Как передавать неразъятость пастыря-пастуха по-русски? А если — передать, что чему предпочесть? Изначально выбрав путь максимально возможного следования оригиналу, должно предпочесть «пастуха», возвращая «русский библейский» к истокам, до вторжения близкой, но не родной южнославянской стихии. Читатель услышит в этой фразе гиперболу и будет прав. Заметим, Иехезкэль сам по себе гипербола, равной которой нет в тексте ТАНАХа. Во всем идет дальше предшественников, в нагнетании излюбленных слов в том числе.

            В 34-ой главе «пастух», «пасти» и производные встречаются 34 раза. Слова, обозначающее мелкий скот и его виды, встречаются 20 раз. Эта глава — развернутая аллегория, в которой доступным всем языком излагается новое теократическое общественное устройство: царем будет Всевышний, а правителем — потомок Давида.

            Устами пророка Господь обращается к пастухам, пасущим себя (34:2),  овец не пасущих: слабых не укрепляющих, больных не лечащих, раненых не перевязывающих, потерянных не возвращающих, пропавших не ищущих, властвующих силой (там же 4). Без пастухов их пасущих разбредаются овцы, становясь пищей для зверей полевых (там же 5). И, как это особенно часто бывает у Иехезкэля, сказанное повторяется:

 

Жив Я, — слово Господа Бога, — без пастуха на хищение отданы овцы Мои, полевому зверью — на съедение, не разыскивали Моих овец Мои пастухи,

себя пастухи пасли, овец Моих не пасли

(там же 8).

 

            Так было, но больше не будет. Больше пастухи овец не будут пасти. Господь их отыщет, Господь о них заботиться будет, разыщет отбившихся, «из всех мест, куда разбрелись, в день мрачный, туманный» спасет их (34:12). Их, овец, Господь уведет, соберет, приведет, будет пасти и судить, союз мира с ними заключит, покой им дарует, дождь даст им в срок, не будут знать они ни голода, ни позора

 

Вы — овцы Мои, овцы пастбища Моего, люди вы,

Я — ваш Бог, — слово Господа Бога

(там же 31).

 

Этот день

 

            Даруя землю Израиля народу Израиля, Бог велит, бросив жребий разделить ее между коленами, а внутри колен — между родами. Таким образом, предопределена неотчуждаемость земельных наделов, крепостная зависимость — не свободного человека от властителя, но земли — от свободного человека.

            Вместе с тем, Учение предусматривает и возможность продажи-покупки поля, наследственного удела: «Если, обеднев, брат твой продаст из владения своего,// то выкупающий самый близкий, придя, выкупит то, что брат его продал» (Воззвал, Ваикра 25:25). Такая продажа была последней возможностью свободного человека сохранить свое главное достояние — свободу, после чего до последней черты оскудевшему оставалось одно: продать себя и семью в рабство. Но «купить» наследственное поле, равно как «купить» раба-еврея значило, по сути, аренду. Раба можно было «купить» до истечения семилетнего срока, до субботнего года, а «продажа» надела согласно закону (там же 13) была действительной вплоть до наступления иовеля (пятидесятилетия), после чего земля возвращалась продавцу или его наследникам.

            Понятно, что покупке земли должен был радоваться покупатель и печалиться продавец. Особенно радуется выкупу родового надела пророк Ирмеяѓу. Господь сообщает: придет обедневший родственник, вынужденный продать свой надел, объявляя, что на Ирмеяѓу — обязанность выкупа. Пророк выкупает, составляется купчая, отвешивается серебро. Ирмеяѓу, исполнив заповедь, рад, потому что «будут еще покупать дома и поля, и виноградники в этой стране» (32:15). И еще раз повторяет Господь:

 

За серебро будут поля покупать, писать купчие, запечатывать, свидетелей ставить в земле Биньямина, вокруг Иерушалаима, в городах Иеѓуды, в горах и долине, на юге,

ибо Я изгнанников возвращу, — слово Господа

(там же 44).

 

            У всех пророков звучат слова утешения. Все они пророчат возвращение изгнанников. Ирмеяѓу, пророк Крушения, верит: Господь простит, все вернется очищенным на круги своя. Иехезкэль, пророк изгнания, утешая, говорит о сердце новом и новом духе, новом Исходе, новом разделе земли, в центре которой воздвигнут новый Дом Господа.

            Если Ирмеяѓу верит в достаточно скорое возвращение (традиционное понимание: семьдесят лет), то Иехезкэль о сроках не думает, и порой кажется, что его пророческий взор устремлен к возвращению, подобно взору Иешаяѓу, провидящему утопические времена, когда народы перекуют мечи на плуги, когда, словно вол, лев есть будет солому.

            Ирмеяѓу и Иехезкэль — современники. Почему же столь отлична реакция на происходящее? Вероятно, дело здесь не во времени, а в пространстве. Крушение происходит на глазах непосредственного участника событий Ирмеяѓу, а Иехезкэль узнает о происшедшем со слов уцелевшего беглеца, который спустя месяцы добирается до Тель-Авива.

            Покупатель Ирмеяѓу рад. А Иехезкэль? Сказал пророку Господь: «Земле Израиля — всё, конец» (7:2), «теперь конец тебе!» (там же 3)

            «Вот, этот день! Вот, наступил!» (там же 10)

            «День настал, время пришло: покупатель не радуйся, продавец не печалься» (там же 12). «Продавец к проданному не вернется, хоть и выживут» (там же 13).

            Перелагая откровение в земные слова, пророк, не дорожа любовию народной, охапками швыряет слова-камни, словно побивает ими преступного грешника. Без разбора швыряет из пращи слова, подобно Давиду, побивающему Голиата.

            Порой экспрессия перехлестывает через край, «отрывистый», «пунктирный» синтаксис, нередкий в ТАНАХе, не позволяет понять текст без «дополняющих» слов (что было сделано еще в Переводе Ионатана) или без комментария.

            Сказав «этот день», пророк толкнул первый камень, отнюдь не самый тяжелый.  Тот, дрогнув, скатился, и мгновение — обвал, грохот, крушение. Несутся слова, ведомые движением, влекущим себя самое. Звуки приводят слова. Аллитерация, которую в переводе передать невозможно, предопределяет и направляет движение слов.

            «Никого из них, ни их племени, ни их самих не оплачут» (там же 11). Ключ к пониманию стиха — аллитерация, повторение מ и ה, что пытается передать переводчик, повторяя н, х, пл.

            Пророк швыряет слова, от которых не убежать, не увернуться. Меч, голод, мор, трепет, стыд, вретище, плешь. Вслед за гибелью — траур, за которым осмысленье-похмелье: на улицах золото, серебро, не спасшие в этот день от «неистовства Господа; души свои им не насытят, живот не наполнят» (там же 19).

            «Злейшие народы» (там же 24) — орудие наказание в Господней руке — разграбят богатство, завладеют домами, осквернив святыни, в изгнание уведут.  Потому — «сделай цепь» (там же 23). Ею в колонну пленников соединят, прикрепив к носу пленного или щекам.

 

Придет за бедою беда, весть будет за вестью,

вопросят прорицание у пророка, Ученье у коѓена пропадет, а у старейшин — мудрость.

 

В трауре будет царь, рубище наденет вельможа, задрожат руки простого народа,

по их путям им воздам, по их судам буду судить, и узнают, что Я — Господь

(там же 26-27).

 

3

Притча

 

Точка взрыва

 

            Пророчество в малом времени просто немыслимо. Пророк мыслит эпохами, живет временами. У всех больших пророков, пророков крушения и изгнания, точка взрыва, рождения нового пространства-времени — приближающаяся, совершающаяся, совершившаяся Катастрофа, Шоа — тотальное истребление.

            Временная среда обитания Иешаяѓу — от начала времен, от создания мира и человека до воплощения идеального мира и идеального человека, от Ган Эдена бывшего до Ган Эдена будущего. У земного Ирмеяѓу эпохи земные: от Исхода и до Исхода, от конца изгнанья египетского и до конца изгнания вавилонского.  

            Рамки истории у пророка видений и притч сходны с рамками  Ирмеяѓу. Но у Иехезкэля немало отличий. Во-первых, он не слишком привязан к точке взрыва, словно всеобщая катастрофа унесла в неведомый мир звуки, краски, запахи настоящего. Горизонты туманны, детали не прорисованы. И впрямь, на боку лежа день напролет, много ль увидишь? Есть ли кто-либо рядом с вечно лежащим, странным, немым человеком? Жена умерла, кому нужен несчастный? Тем более, рот открывая, швыряет слова, от коих не увернуться, не уберечься: обжигают, пронзают.

            День сегодняшний, современность, река Кевар, Тель-Авив — не настоящее, временное, преходящее. Осознание значимости изгнания еще не пришло, зияние боли невыносимо. Истинное пространство не здесь, но — Иерушалаим, Иеѓуда, Кинерет, Соленое море и Великое море. Он там, а не здесь, где времени нет и никогда, сколь годам не тянуться, не будет.

             Потому, минуя зияние пространства и времени, Иехезкэль ведет отсчет, как Ирмеяѓу, от Исхода и до Исхода. Еще две тысячи лет до рождения Иеѓуды ѓа-Леви, на западе жившего, чье сердце было далеко — на востоке. Еще две с половиною тысяч лет до рождения человека, игрою случая родившегося в Бучаче, на самом же деле уроженца Иерушалаима. Но и они, и поколения их соплеменников, соизгнанников уже родились в Иерушалаиме, и сквозь зиянье-шоа вернулись в него, почти все — после смерти.

            Иехезкэль чрезвычайно тщательно расставляет вехи своего изгнаннического существования. По большей части ведет отсчет по-прежнему, по годам царствования Иеѓояхина, который был царем и для него царем и остался. Эта хронологическая скрупулезность, возможно, вызвана стремлением не совсем вырваться из физически определенного ему, Иехезкэлю сыну Бузи, конкретного времени, ведь только в нем находясь, пророк способен жить в большом времени от Исхода и до Исхода. В этом физическом тель-авивском времени он говорит со старейшинами, в нем совершает поступки, расставляя знаки, давая знамения. Деталей мало, их почти нет: лицо, фигура пророка, рядом с ним — скудный хлеб, малая мера воды. Ни одно лицо не выступает из фона, смазанного, туманного. Ни плеска воды, ни лунного блеска — река. Ни полей, ни трав — но равнина. Ни острых камней, ни пиков, ни скал — но горы. Не отчужденность от физического тель-авивского бытия, но — отрешенность.

            Художник Иехезкэль предпочитает большие полотна, огромные фрагменты пространства, глыбы времен. Грядущий Израиль он расселяет на карте, расчерчивая по линейке уделы колен, пространство, Израилем Господу вознесенное, пожертвованное Храму, коѓенам и левитам, земли правителя и земли для города. Все точно отмеряно, все симметрично.

            И только одно нарушает симметрию, деля уделы колен на неравные части: семь колен к северу, пять колен к югу от города, от Храма Господня. Будет отстроен, тогда возродится центр времени и пространства Израиля, а значит, и мира. Только одни детали интересуют пророка: детали устройства Храма, иерархически организованного, от стен двора внешнего к центру всего мироздания — святому святых.

            Мир Иехезкэля гомогенен, однороден, иерархичен. Потому его интерес к Тель-Авиву, временным и пространственным задворкам мироздания, вовсе ничтожен. Тель-Авив, Бавель, где-то там еще северней — царство Гога из далекой страны Магог.

            Иехезкэль не пренебрегает реалиями. Только физическая реальность для пророка-жреца обязана быть освященной. Ее в отстроенном Храме он видит, ее он осязает, он дышит размерами в локтях, пядях, тростях измерительных. Он вдыхает благоухание будущих жертв, его взор выхватывает жертвенные столы с кровью животных, принесенных им, коѓеном и пророком, Всевышнему.

            В этой картине каждая деталь увидена и прописана, каждое мгновение остановлено. Пуантилист Иехезкэль пишет Храм крошечными мазками, но тотчас меняет кисть, говоря об ином. Широкий малярный мазок — тысячелетие, еще один — готова эпоха.

            Пророк реален и точен, физически скрупулезен. И он же в притчах, которые естественно, без щербинки переходят в исторический реализм, сгущает эпохи с именами, событиями, отчетом о торговле, как в главах, посвященных падению великого морского торгового центра на море Великом.

 

Котел и виноградное дерево

 

            В современном понимании притча — произведение аллегорическое. Но это только одно из значений этого слова в ТАНАХе, среди которых: пословица, афоризм, сентенция, пророчество, философское и морализаторское рассуждение, ироническое и саркастическое высказывание. Притчи — дидактическое сочинения — во всем многообразии древних значений этого слова были на древнем Востоке предметом изучения в школах мудрости, в которых получали воспитание юные отпрыски из семей элиты. Не исключено, таким образом, что Иехезкэль в детстве и ранней юности причастился этой учености.

            Книга Притчи (Мишлей) составлена в значительной части из учебного материала школ мудрости, ее адресат — юноша, молодой человек, ученик, постигающий мудрость. Задачи определены уже в начальных стихах: «Познавать мудрость и поучение,// слова разума понимать. Принимать поучение, разумение,// праведность и правосудие, и справедливость» (1:2-3). Традиция приписывает авторство книги Шломо, мудрость которого «была больше мудрости всех сынов Востока,// всей мудрости Египта», Шломо, изрекшего три тысячи притч (Цари 1 5:10,12).  

            Притча — один из важнейших жанров ТАНАХа. Иехезкэль любит притчу. Можно добавить: любит больше других пророков. Во всяком случае, их у него больше, чем у предшественников. Не случайно сказано в Вавилонском талмуде (Брахот 56б): увидеть во сне Иехезкэля — к мудрости. Особое пристрастие коѓен-пророк испытывает к поговоркам, в особенности отражающим уходящую реальность. Ведь то, что случилось в его поколении, не могло не отменить многое из прежних представлений о мире.

            У Ирмеяѓу есть притча о кипящем котле, к северу обращенном (1:13). Иехезкэль, подхватывая и развивая образ предшественника, создает притчу о котле и мясе. Котел, в котором отбросы и грязь, — это город, погрязший в грехах. Поэтому Господь велит, выварив мясо, поставить котел на огонь пустым, чтобы медь раскалилась, расплавилась нечистота, грязь уничтожилась (24:1-13).

            Другая притча о виноградной лозе, которая названа деревом, чтобы «попасть» в отведенный сюжетом сравнительный ряд с лесными деревьями, главное достоинство которых — их древесина. В отличие от них, древесина виноградного дерева ни на что не годится. «Для ремесла ее древесину берут?» (15:3)

            Ни на что негодное раньше, виноградное дерево, выгорев, тем более для ремесла не годится. Понятно, что лоза виноградная в качестве дерева никому не нужна, ни на что не пригодна. Но она не лесное дерево, иное у нее назначение, о чем в притче не сказано. Лоза виноградная сама выбрала путь, пожелав стать, как все деревья лесные: служить идолам, камню, каждому дереву зеленеющему (последний образ встречается практически во всех книгах ТАНАХа, это общее место). Если виноградная лоза сама выбрала быть как все деревья лесные, то она их судьбу и разделит: «Как виноградное дерево среди деревьев лесных отдал Я пламени — пожирать,// так отдал Я обитателей Иерушалаима» (там же 6).

 

Кедр, лоза и орлы большекрылые

 

            Замечательную непринужденной естественностью притчу, сочетающуюся с реалистически достоверным рассказом, встречаем в 17-ой главе. Масоретский текст разделил  главу на четыре части: вступительная (17:1-2), первая (там же 3-10), третья (там же 22-24) — это притча, охватывающая реалистически точный рассказ о современности (вторая часть главы, там же 11-21). Первая часть — то, что было, недалекое прошлое. Вторая, серединная, — что совершается. Третья, последняя, — то, что случится. Обращаясь к пророку, Господь «определяет жанр» текста, с которым тот обратится к дому Израиля: «Загадай загадку и притчу скажи» (там же 2).

            Первая часть. Два героя: один — большой орел, большекрылый, узорчато густоперый, другой — большой орел, большекрылый и густоперый. Определение «узорчато», как видим, единственное отличие первого орла от второго. Первый орел, появившись в Ливане (на севере от Эрец Исраэль), сорвав верхушку побегов кедра, переносит ее в Кнаан (название Земли обетованной до появления там евреев), где семя ливанского кедра посадил у обильных вод, словно иву (там же 5). Из семени выросла виноградная лоза. Когда появляется другой герой, лоза протягивает к нему корни, простирает ветви свои. И дальше в духе Иехезкэля следует повтор-уточнение: лоза была посажена на добром поле первым орлом, а, протянув ко второму корни и ветви, «она преуспеет?» Если второй орел, корни обрежет, плоды оборвет  — «она не зачахнет?» (там же 9)

            Вторая часть. Разделение на то, что было, и то, что происходит сейчас, в этой части весьма условно. Вначале сказано коротко: пришел царь Бавеля в Иерушалаим, «взял царя и вельмож, к себе, в Бавель их увел» (там же 12), «взял из семени царского, с ним союз заключил» (там же 13). Отметив «рифмующееся» повторение слова «семя», последуем за рассказом. Поставленный царем Бавеля на царство, не названный по имени («семя царское») восстает на царство поставившего: «Восстал на него, послов в Египет послал — дать коней и много народа» (там же 15). На царство царем Бавеля поставленный союз нарушил, клятву (данную именем Бога!) он обесчестил. За это следует наказание: «Сеть на него Я накину, в Мою западню будет пойман,// в Бавель приведу, буду судиться с ним за вероломство, с которым Мне изменил» (там же 20).

            Третья часть. Если в первой части говорится, что из семени кедра выросла в Кнаане стелющаяся по земле виноградная лоза, то в третьей — из могучего кедра вырастает на горе Израиля кедр.

Персонажи первой части — орлы, демонстрирующие садоводческие качества. Герой второй части — Господь. Под кедром, посаженным Им, будут все крылатые обитать, в том числе, и орлы (третья часть).

            Главная идея всех трех великих пророков: разрушение разрушенного, крушение сокрушенного. Прежняя история закончена. Искупленная страданиями изгнания, она будет иной: очищенной от греха, от человеческой скверны, залогом чему царь новый, царь истинный — Всемогущий Господь.

            Все три части выверенно организованного текста создают единую картину истории с прологом, рассказывающим о причинах крушения, и эпилогом — прорывом в пророческий идеал. Серединная часть обращена в первую голову к современникам, живущим со времени изгнания Иеѓояхина и приближенных его (среди них и сам Иехезкэль) на берегу Кевара и в других местах империи Невухаднецара. Им, живущим вдали от центра событий, неизвестны подробности измены царя Цидкияѓу, который, опираясь, на одного из орлов — Египет, поднял против Бавеля восстание.

            Один из героев притчи — кедр, высокое и крепкое дерево, символ мощи. Ливанский кедр был использован царем Шломо при строительстве Храма. Поэтому в переносном значении: кедр — Храм, а верхушка кедра — элита Иерушалаима во главе с царем, угнанная Невухаднецаром, взошедшим на престол, когда борьба за территории бывшей Ассирийской империи между Бавелем и Египтом была в разгаре. В конце 601 г. до н. э. Невухадрецар предпринял попытку вторгнуться в Египет, но потерпел неудачу, что побудило государства региона, включая Иеѓуду, к восстанию против его владычества.

            В первой части рассказывается об орле. Он сорвал верхушку побегов, в которой нетрудно увидеть намек на юного царя Иеѓояхина, воцарившегося во время восстания против Бавеля в возрасте 18 лет и царствовавшего около трех месяцев.

            Если первый орел притчи — царь Бавеля, то другой орел, большой, большекрылый и густоперый (17:7) — египетский фараон, на помощь которого напрасно рассчитывал Цидкияѓу. Когда в 598/7 гг. Невухаднецар вторгся в восставшую Иеѓуду, царь Иеѓояхин был вынужден капитулировать. Невухаднецар возвел на престол Матанию, имя которого было изменено на Цидкияѓу. Акт изменения имени был символическим выражением его вассального положения. Цидкияѓу, которому во время восшествия на престол был 21 год, был склонен следовать совету пророка Ирмеяѓу не восставать против Бавеля, однако не сумел противостоять требованиям своих военачальников и в 589/8 гг. бросил вызов Бавелю.

            Осада Иерушалаима вавилонянами длилась два с половиной года. В Иерушалаиме начался голод. В месяце тамуз 586 г. до н. э. городская стена была пробита. Цидкияѓу бежал, но был схвачен, его сыновья убиты. Пророк так обращается к клятвопреступнику: «А ты, мертвец, злодей, властитель Израиля» (21:30). Цидкияѓу был ослеплен и отправлен в цепях в Бавель, где и умер.

            Аллегории и притчи мы находим почти во всех книгах ТАНАХа, в немалом числе — у Иешаяѓу и Ирмеяѓу. Но только у Иехезкэля они столь органично сочетаются с «реалистическим» текстом, прорастая в него корнями.

 

Единый посох

 

            Посох — символ власти и символ чуда. Ударив посохом по скале, Моше извлекает воду, которой утоляет жажду разуверившаяся в своем лидере община Израиля (Имена, Шмот 17:6, В пустыне, Бемидбар 20:9-11). Не меньшим чудом может стать и объединение расколотого на два царства еврейского народа.

            Вслед за видением о сухих костях, волей Всевышнего оживающих, следует пророчество о вековечном стремлении к единству Израиля и Иеѓуды, которые после смерти Шломо при потомках его разделились на два перманентно враждующих царства. Когда Иехезкэль будет в грядущем колена землями «наделять», он по-новому «перемешает» наделы южан и северян. А пока вслед за знаменитым видением следует слово прямое, прозрачный поступок-знак. 

            Господь велит пророку взять два посоха, на одном написать, что это посох Иеѓуды и колен, с ним единенным, на втором — что это посох Эфраима и всего дома Израиля, с ним единенным. Святой благословен Он велит пророку посохи друг к другу приблизить, сделав единым (37:17), а на вопрос удивленных ответить: «Вот, Я беру посох Иосефа, который в руке у Эфраима, и колен Израиля, с ним единенных,// и к посоху  Иеѓуды его приложу, единым посохом сделаю, в моей руке одним они станут» (там же 19).

            Когда из народов Господь заберет сынов Израиля, очистившихся от скверны язычества, и в их землю их приведет, Он сделает их единым народом: «двумя народами больше не будут, на два царства больше они не разделятся» (там же 22), и раб Господень Давид «одним пастухом будет над всеми» (там же 24).

            Смысл притчи: старый мир, когда еврейский народ жил в двух царствах, воевавших друг с другом, разрушен. Будущий мир, когда Господь вернет искупивший грех вражды севера с югом народ, будет миром единого еврейского царства, у которого будет пастух из рода Давида. Тогда Господь со Своим народом заключит завет мира, который станет вечным заветом (там же 26).

            И в заключительных стихах главы звучат знаменитые рефрены, «прошивающие» книги пророков. Дважды — рефрен, впервые прозвучавший в книге Воззвал (Ваикра 26:12):

 

Будут они Мне народом, а Я буду им Богом

(37: 23, 27).

 

            А также:

 

Я — освящающий Израиль Господь

(там же 28).

 

Мать-блудница и сестры-блудницы 

 

            Великие страдания рождают великие тексты. Во время великих страданий великие тексты и перечитывают.

 

Мать родила тебя ночью в полях,

Пуп не обрезала и не омыла,

И не осолила и не повила,

Бросила дочь на попрание в прах...

Я ж тебе молвил: живи во кровях!

(М. Волошин, Видение Иезекииля, 1918)

 

            Блуд. Прямой смысл: об изменившей мужу жене (проститутки, храмовые в том числе, находятся на семантической периферии). Переносный смысл: о народе, предавшем Бога. Слово с высокой частотностью встречается в ТАНАХе. У Иехезкэля две, одна другую дублирующие, притчи о блуде. В обеих он чередует фрагменты аллегории и толкования. Так, притча о блудной жене начинается со слов Господа, которые пророку велено передать Иерушалаиму: «Твой род, твоя родина в земле Кнаан,// твой отец — эмори, твоя мать — хитит» (16:3).

            В Учении читаем: «Подобное делам Земли египетской, в которой вы находились, не совершайте,// и подобное делам земли Кнаан, куда вас веду, не совершайте, по законам их не ходите» (Воззвал, Ваикра 18:3). Евреи, ушедшие из Египта, идущие в землю Израиля, находятся между молотом и наковальней. Путь назад, в Египет закрыт, а в земле Кнаан живут народы, которые Господь за их грехи изгонит, чтобы дать землю евреям (Слова, Дварим 7:1). Изгоняемые в блуде погрязли, перед евреями — опасность блудом язычества от них заразиться. Как видим, Земля обетованная — дар не простой, дар-испытание: изгнанных за блуд замещая, им не уподобьтесь. Предостережение действия не возымело. Среди греховных народов: эмори (аммореи) и хитим (хетты). Вот, в их потомков евреи и превратились. После такого сравнения слово «блуд» прокалывает весь текст, словно шило.

            Новорожденную, не омытую и не спеленатую, которую, не сжалившись, бросили в поле, подбирает прохожий-Господь, предрекая: «В крови своей будешь жить» (16:6). Спаситель-Господь прикрыл ее наготу, вступил в союз с нею, выросшей, в прекрасные одежды одел, украшениями украсил, кормил тонкой едой.

            А она? Благодаря красоте пошло ее имя в народы, ведь Господь ей даровал совершенство и великолепие (там же 14). Она, «уверившись в красоте, своим именем стала блудить,// на каждого идущего блуд изливая» (там же 15). Из дорогих одежд, подаренных Господом-мужем, делала возвышения, на которых блудила, из золота, серебра, которые дарил, «мужские изваяния делала и с ними блудила» (там же 17, очевидно, эти изваяния — фаллические символы). Тех, с которыми, изменяя, блудила, кормила едой, от мужа полученной, и — намек на жертвоприношения Молеху, проведении детей через огонь в долине Бен Ѓином:

 

Брала сыновей, дочерей, что Мне родила, в жертву их приносила — им на съедение,

блуда мало тебе?

 

Закланию Моих сыновей предавала,

перед ними проводить отдавала

(там же 20-21).

 

            Блудница, ведомая голосом необузданной плоти, открывается всем, не стыдясь своей страсти. Притче важней всего утвердить верность Господу-мужу, и в этом она сурова и беспощадна. Склонный к повторам, которые волнами, повторяя движение, следуют одна за другой, Иехезкэль повторяет и повторяет: блуд, кровь, злодеяние.

            Он видит помосты на перекрестках: она «перед каждым идущим ноги раскидывала» (там же 25). С сыновьями Египта блудила (там же 26), не насытившись, блудила с сынами Ашура (там же 28). Ее же любовники блудницу забросают камнями, изрубят мечами (там же 40). Господь-муж утолит ярость лишь тогда, когда ревность отступит (там же 42).

            Идиомы и поговорки, укоренившиеся в народной речи, пророку чрезвычайно важны, ведь многие из них выражают предубеждения. Даже если когда-то истину отражали — теперь устарели. Крушение многое отменило и изменило. Если народ нуждается в новом сердце, то в новых поговорках нуждается и подавно.

            Блудница-мать в этой притче, вероятно, древний, на два царства еще не разделенный Израиль. Но «какая мать, такая и дочь» (там же 44). Дочь-блудница — вероятно, Иеѓуда. К ней человечий сын обращается: «Ты дочь своей матери, питающей отвращение к мужу и детям своим,// сестра сестер, питающих отвращение к мужу и детям своим; мать ваша — хитит, отец — эмори»  (там же 45).

            Иеѓуда-блудница — сестра блудницы Шомрон, с дочерьми от нее слева (на севере) живущей. Иеѓуда — сестра блудницы Сдом, с дочерьми от нее справа (на юге, точнее, на юго-востоке) живущей. Но хуже, чем ее сестры-блудницы, Иеѓуда-блудница пути свои извратила (там же 47).

            Не сейчас, то хоть в будущем блудницы раскаются? В раскаяние их Иехезкэль не верит. Да и как поверишь, если необузданная природа блудницы во всей мощи на протяжении истории проявлялась. Потому Господь-муж не требует, не надеется, но дает блудной жене новое сердце, не из камня — из плоти, и ее, несущую свой позор, на родину возвращает.

            Этому тексту параллельна притча о сестрах, дочерях одной матери, с детства блудивших в Египте. У обеих притч есть предшественница, в которой говорил Ирмеяѓу: «Было: шумом блуда землю она оскверняла,// распутничая и с камнем и с деревом» (3:9).

            Во втором притче Иехезкэля — две блудницы-сестры. Старшая — Оѓала (дословно: «ее шатер», т.е. «ее Храм», Израиль). Младшая — Оѓалива (дословно: «мой шатер», т.е. «мой Храм», Иерушалаим). Даже Господними став, родив сыновей и дочерей, они не прекратили блудить, распутничая с сыновьями Ашура, их идолами оскверняясь, не переставая и с Египтом блудить. За распутство предаст их Всевышний любовникам, те с них одежды сорвут, нос и уши отрежут.  

            Оѓала и Оѓалива творили множество мерзостей, они, «заколов идолам сыновей, в тот день в святилище» Господа «приходили — его осквернять» (23:39). За это праведные мужи будут судить распутных сестер «судом блудниц и судом кровь проливающих» (там же 45).

 

Толпа их забросает камнями, уничтожит мечами,

убьет сыновей, дочерей, в огне дома их сожжет

(там же 47).

 

Плачи о львице и лозе виноградной

 

            В пророчестве Иехезкэля условно можно выделить четыре жанровых группы. Кроме прямого слова Господня, передавая которое Иехезкэль выступает Его устами, это видения, притчи и плачи. При этом чаще всего видения можно рассматривать и как притчи, а плачи являются притчами-плачами.

            В главе 19-ой объединены два небольших по объему плача-притчи, обращенные к властителям Израиля. Первый плач-притча — о матери-львице, второй — о матери, которая сравнивается с виноградной лозой.

            Львица? Статус, не требующий пояснений: царица. Иное — лоза виноградная, которая может быть удачной, ветвистой и плодоносной, а может быть совершенно бесплодной. «Наша» — «от вод обильных плодоносная и ветвистая» (19:10).

            Львица-мать львенка вскормила, тот вырос, научился добычу терзать, и — «в яму попался, в цепях в страну Египет его отвели» (там же 4). Взяла львица-мать львенка другого, тот вырос, «от рычанья его страна и всё, что в ней, опустело» (там же 7). Но и он в яму попался, в клетку, на цепь его посадили, в Бавель к царю отвели (там же 8-9).

            Надежда матери-львицы оказалась напрасной. А лоза виноградная, чьи мощные ветви были для жезлов властителей (там же 11)? Это в прошлом. Ныне — в пустыне она. «Из отростка ветви вышел огонь, пожрал плоды, ветви мощной не стало — жезла властителя» (там же 14). В отличие от плача о львице и львятах, которая породила немало разнообразных толкований и комментариев, притча о виноградной лозе достаточно очевидна. Лоза — Иеѓуда, ветвь мощная  — царь, от потомка которого (отросток ветви) выходит огонь, пожравший плоды и саму мощную ветвь — жезл властителя.

            Нетрудно в львятах, взращенных царицей-львицей, увидеть последних царей Иеѓуды, ставших изгнанниками и пленниками царя-победителя. Мудрецы Талмуда и комментаторы ТАНАХа разных поколений находили в этом плаче-притче прямые исторические параллели. Мать-львицу было принято отождествлять с Иеѓудой, взрастившей пленников-львят. В благословении праотца Яакова Иеѓуда названа львенком (Вначале, Брешит 49:9). Первого львенка отождествляли с Иеѓоахазом, царствовавшим три месяца и захваченным в плен фараоном Нехо. О нем сказано, что был в плен уведен в цепях. Так или не так поступили с царем-неудачником, но пленных в древности обычно вели позорной колонной скованными одной цепью.

            В плаче-притче о попытке львицы-Иеѓуды вырастить могучего льва сказано: «Увидела — не сбылась, пропала надежда,// взяла одного из львят — сделать льва из него» (19:5). Возражение на утверждение это («пропала надежда») прозвучало спустя почти две с половиной тысячи лет в гимне современного Израиля: «Еще не пропала наша надежда».

            Со вторым львенком, из которого львица-мать пыталась вырастить льва, отождествляли царя Иеѓоякима (Иоакима), царствовавшего в Иеѓуде в 609–598 гг. до н. э., посаженного на престол фараоном Нехо, который захватил в плен его младшего брата Иеѓоахаза. В течение первых трех лет его правления Иеѓуда была вассалом Египта, а после разгрома вавилонянами египетских сил при Кархемише в 605 г. до н. э. подпала под власть Бавеля, что продолжалось в течение трех лет, а затем восстала против чужеземного господства.

           

            О Катастрофе, о разрушении Иерушалаима, гибели Храма Иехезкэль узнал приблизительно спустя год после случившегося.

 

4

От первого лица

 

Гора, стена и исчезнувшая дорога

 

            Гора, стена и дорога. Начнем по порядку. С конца.

            Говорить о времени, изменяющемся, текущем, которое отражается в тексте пророчества, почти невозможно, хотя сын человечий временные вехи расставляет очень тщательно, скрупулезно. Их в пророчестве много — четырнадцать. Большинство из них смысловой нагрузки почти не несет, раньше-позже, и всё.

            У пророка две временные экзистенциальные исходные точки: Изгнание — Катастрофа. С изгнанием народа его личное изгнание во времени слегка разминулось, потому все же исправим: Катастрофа — Изгнание.

            Катастрофа поглощает все бывшее ранее, осмысляя его временем накопления преступности и греховности, истощения терпения Господа, к Катастрофе приведшее. То, что будет после того, как народ Израиля будет на родину возвращен и Храм будет отстроен, Иехезкэль не описывает. Недостаточно разве, что живые воды, из-под порога Храма текущие, воды мертвые исцелят, и возвращенный и исцеленный народ землю от загрязняющих трупов армии Гога очистит? Цитируя, скажем: времени больше не будет. Добавим: и не было. Со времен больших пророков накануне, во время и после любой другой Катастрофы еврейство, как в зеркало, в них вглядывается.

            Взрыв, крушение-изгнание, Катастрофа — это воронка, в которую проваливается, исчезая, не только Храм и народ, но и время. Ведь если погиб Израиль, к чему остальной мир, какой смысл в самом времени, ergo Творении?

            Таким образом, о времени применительно к нашему тексту говорить трудно, наверное, невозможно. Что и как о вечности = безвременье скажешь?

            Но минус-время не отменяет пространство, делая его, однако, дискретным. Изначально задана точка  в пространстве: Тель-Авив, селенье изгнанников на вавилонской реке. Эта точка подобна воронке, пожравшей время, в пророчестве отраженном. Из этой точки рождаются пространства видений. Видение живых, видение Господа — всё это здесь, не на небе. В видении Иерушалаима — Святое святых, центр мироздания, из которого вырастают Храм, Город, Страна.

            Израиль пророк именует «на пупе земли обитающим» (38:12), а Иерушалаим — «ворота народов» (26:2); о  нем говорит: «Среди народов его поставил,// вокруг него — страны (5:5).

            Таким образом, лежанка, на которой искупает грехи народа пророк, дом, где находится эта лежанка, поселение, в котором находится это изгнанническое жилье, расширяется от точки — до мира. От скромного поселенья евреев-изгнанников — до всей тогдашней цивилизации, которая видится евреям-современникам Иехезкэля страной Израиля со своими соседями, ближними, дальними.

            Такой большой взрыв.

            В обычном, не пророческом, не провиденном мире, существующем во времени, текущем, как реки, точки пространства соединяет дорога — сакрально значимая часть пространства, с жизненным путем соотносящаяся.

            Дорога — стержень пространственно-временного континуума. Даже не покидавший Иерушалаим Иешаяѓу без нее не обходится, ведь перед ним шагреневой кожей сжимается пространство, отделяющее бич карающий в Господней руке от города и страны, которые тот надвигается поразить. Дорога, таким образом, у Иешаяѓу имеет не только и не столько пространственное измерение, сколь временное. У земного Ирмеяѓу и дорога земная, приводящая его из разрушенного Иерушалаима в еще не пораженный бичом Египет.

            У обоих предшественников Иехезкэля «дорога», «путь» — слова, столь склонные к употреблению в переносном смысле, встречаются часто и в прямом значении и в качестве тропов. Очень часто встречаются. Инерция ожидания, продолжения — того же ждешь и от Иехезкэля: прямое значение, значение переносное, но у него у «дороги» прямого значения нет.

            Казалось бы, у кого, как не у него, прошагавшего в первой «партии» угнанных по дорогам, покрывая огромные по тем временам (да и сегодня пешком путь не легкий) расстояния, в самом прямом смысле этого слова быть дороге, властвующей над пространством?

            Обмануты ожидания. Не шел. Не шагал. Не тащился. В кровь сбитые ноги не волочил. Не изнемогал в ожидании спасительной ночи. Но — чудесным образом перенесся из Иерушалаима в Тель-Авив. Не было дороги, не было покоренного ногами пространства. Не было времени перехода. Дороги не было, значит, не было ни пространства, ни времени.

            О Иехезкэле можно сказать: самый статичный пророк. Неподвижный. Не передвигается, не перемещается. Был в одном месте, оказался в другом? Значит, был переведен, перемещен, перенесен. Господь на долгие дни обрек его — знак, знамение, назидание — на неподвижность.

            Может, это знамение более широкого свойства: не только знак несомого им наказания за грехи Израиля и Иеѓуды, но и знамение статики, парализованности, неподвижности — сколь бы долго оно не продлилось — тель-авивского бытия, выпадения из реального времени?

            Когда почва ушла из-под ног, Иехезкэль утратил четкое виденье реального, до горизонта прозрачного мира, расплывшегося перед глазами.

            Из времени-пространства пророка дорога изъята. Реально, физически она появляется в пророчестве один только раз, но в самом значимом своем проявлении — перепутья, перед которым останавливается Невухаднецар, решающий идти покорять или Иеѓуду или Рабат (21:25).

            Слова «дорога» и «путь» у Иехезкэля встречаются не реже, быть может, и чаще, чем у предшественников. Но всегда — исключительно в переносном смысле. Вероятно, такова природа изгнания: человек выпадает из единственно реального (иерусалимского) времени и пространства.

            При этом погруженность в условность бытия не является врожденным свойством пророка. Напротив. Он, земной Иехезкэль, тщательно фиксирует, отмечая даты чаще других, происходящее с ним. Он скрупулезно конкретен в перечислении стран и товаров, с которыми и которыми торгует довольно далекий и от Иерушалаима и тем более от Тель-Авива Цор. Похоже, что подобно тому, как перед пророком не Иерушалаим (даже воскресающий в памяти), но его карта, которую по Господню приказу, он начертал на глине, мир (близкие и далекие соседи Израиля) для него вовсе не существует. Вместо него — карта, заметим, очень подробная.

            Мир Иехезкэля условен. Дорога условна. Условны будущий Храм, Иерушалаим, Эрец Исраэль, распределенная человечьим сыном между коленами. Условен окружающий мир, физически скукожившийся до точки пространства, которой вовсе не существует, ведь не пометишь на карте лежанку в домике скудном в случайном поселении Тель-Авив на берегу реки с чужим названием.

            Мир условен. Слово условно.

            Но — голос Господа, видения Бога.

            Но  — провожатый по Храму, муж, в льняное одетый.

            Но — живые с колесами, в ободьях которых — великое множество глаз.

           

            Важнейший элемент пространства — стена. Ее основная функция — отделять: дом — от города, от людей — человека, город — от мира, святое отделять от профанного. У Иехезкэля огромное количество стен, которые отделяют будущий Храм от профанного мира, стен внутренних, которые структурируют  в Храме пространство, отделяя части его по степени святости.  

            Стены Храма и Города — важнейшие стены Израиля. Город пророков, Иерушалаим, реальный у Иешаяѓу и Ирмеяѓу, в видении явленный Иехезкэлю, обнесен надежными стенами. Эти стены охраняет Иешаяѓу, разрушенными видит их Ирмеяѓу, у Иехезкэля со стенами более сложные отношения, хотя и у него говорится об обмазывающих стену обмазкой негодной, лжепророках, пророчащих несбыточный мир (13:10-16).

            Но главное отличие Иехезкэля не в стенах, но в дырах в стене. Приведенный в Храм видит сын человечий отверстие в стене и слышит голос Всевышнего, призывающий подкопать эту стену, увидеть жуткие мерзости, которые за нею творят (8:7-8). Предзнаменуя изгнание, пророк по велению Господа на глазах горожан стену подкапывает (12:4-5). Иехезкэль предвещает пролом, падение стен.  

            Осада Иерушалаима длилась два с половиной года. В месяце тамуз 586 г. до н. э. городская стена была пробита. Царь Цидкияѓу бежал, был схвачен, ослеплен и отправлен в цепях в Бавель, где умер.

            Если главная функция стен — отделять, защищать, то функция другого элемента пространства  ворот — границу между своим и чужим, между своим городом и миром чужим отпирать и запирать. Ворота — необходимое, но самое слабое, уязвимое место в стене. Именно у ворот враг ставит тараны. Поэтому в древнем Израиле, как и во всем регионе, обычно ворота представляли собой массивные сооружения с комнатами охраны и сборщиков налогов. В таких воротах обычно было двое дверей, заслоны, преграждавшие путь гостю непрошеному.

            Подобно тому, как мировое пространство, словно из семени дерево, произрастает из ложа в тель-авивском доме пророка, подобно тому, как повествование Иехезкэля развивается, обрастая деталями, словно ветвями, так из точки пространства — Святого Святых — вырастает Храм. Он окружен внутренним двором, за ним — постройки Храмовой горы, с которой соседствуют участки коѓенов, город, владенья правителя. Всё вместе — это возношение народа, получившего в дар от Всевышнего землю Израиля.

            Семь колен к северу от территории, Израилем Господу вознесенной. Пять колен к югу. Таков далекий от сложившегося раздел земли Израиля по Иехезкэлю — раздел теологический. Участок, наделенный большей степенью святости, стенами защищен от соседа и соединен с ним воротами. Примеры. На территорию, куда вход доступен одним только близким к Господу коѓенам, потомкам Цадока, не смеет ступить даже правитель. Если он приносит жертвоприношение, то перед ним открывают ворота, но порог он не переступает. Не смеет коѓен выйти к народу ни с едой, приготовленной из жертвы, положенной есть только ему, ни в жреческих одеждах, которыми он может народ освятить.

            Таково пространство по Иехезкэлю, которое развертывается от лежанки пророка, вопиющего молчаньем своим.

 

            Из пространства Иехезкэля выпадает дорога. Нет дороги — нет у человечьего сына горизонтали пространства. Но в нем произрастает гора — вертикаль, связывающая верх и низ, небо и землю. Выделяясь в пространстве, гора — свойственная практически всем народам и религиям мифологема. Гора — в центре мира, там, где проходит его ось (axis mundi). У греков Олимп и Парнас. У северных буддистов Эверест-Джомолунгма. У евреев горы отмечают движение времени, саму историю: Арарат, Синай, Мориа, Сион.

            В одном из первых обращений пророку велено передать слова Господа: «Горы Израиля, слушайте слово Господа Бога,// так сказал Господь Бог горам и холмам, равнинам, долинам»:  Меч на вас наведу, высоты ваши Я уничтожу» (6:3). Жертвенники уничтожены будут, идолам трупы сынов Израиля брошены будут (там же 4-5).

            Иехезкэлю, жителю Иерушалаима, горы были близки: гора, на которой раскинулся город, горы его окружающие, горы, тянущиеся на запад к приморской долине. Ему были прекрасно знакомы террасы на склонах гор, переплетенные виноградными лозами. С этих невысоких, близких к небу, к Иерушалаиму овцами сбегающих гор в дни, когда виноград давили, крики радости раздавались по всей округе (Ирмеяѓу 25:30). Возгласам в самые радостные дни в году противопоставляет Иехезкэль этот день: «срок приходит, день смятения близок — не возгласы с гор» (7:7).

            Заключая притчу о кедре, пророк, говорит о побеге с вершины высокого кедра, который посадят «на горе высокой-высокой» (17:22). Там, «на горе святой, великой горе Израиля», на этом месте весь дом Израиля Господу будет служить (20:40). В этом стихе Иехезкэль вторит Иешаяѓу: «Будет в конце времен: утвердится гора дома Господня вершиной всех гор, всех выше холмов,// и все народы к ней устремятся» (Иешаяѓу 2:2).          

            Наконец, в видении Господь приводит пророка в землю Израиля и опускает его «на очень высокой горе, на которой — словно строение города» (40:2). Храм расположен на горе, и пророк вместе с провожатым идет по нему, поднимаясь. Иехезкэль в своем повествовании движется от общего к частному, так же действует и в описании Храма. Внутренняя часть Храма располагалась на самой вершине горы, поэтому необходимо было все время, идя внутрь, подниматься. При этом пространство Храма по мере движения постепенно сужалось.

            Храмовая гора — центр земли Израиля, дарованной Господом народу Израиля. Он, прощенный, в Землю обетованную возвращенный, возносит Творцу возношение — «священное от земли» (45:1). Святой участок земли, отделенный-вознесенный Господу, составляет тринадцатую часть всей Эрец Исраэль в границах, определенных пророчеством Иехезкэля. В центре святого участка — Храмовая гора. Она должна быть выделена из территории, отделенной-вознесенной Господу, а вокруг нее — «нейтральное» пространство, отделяющее наиболее святую часть от остальной отделенной земли.

            Обратим внимание: Господь заповедует отделить-вознести, но само действие должно быть совершено Израилем. Так замыкается круг причинно-следственной связи, определяющей отношения Творца с избранным Им народом: будете Мне народом, а Я буду вам Богом.

 

Поступок

 

            Время, породившее великих пророков, рождало великое множество лжепророков. Предшественники Иехезкэля с не меньшей энергией, чем язычество, обличали пророчивших народу лживый желанный мир. Иехезкэль в гораздо меньшей степени, чем предшественники, человек инвектив, но и он передает Господни слова о «пророках, пустое пророчащих, лживое ворожащих», они «записаны в книгу дома Израиля не будут, в землю Израиля не придут» (13:9).

            Лжепророк прорицает то, что готов народ услышать и рад принять. В иудаизме истинный пророк, изрекающий слово Господа, передает народу неприятные истины, которые Израиль принять не готов, в истинности которых убеждается только по прошествии времени, и слова утешения в горе.

            Это и готовность к поступку отличает истинного пророка. Когда лжепророки обмазывают стену обмазкой негодной — не устоит такая стена — Господь велит Иехезкэлю стенать, не мир, но беду предвещая. «Спросят, о чем ты стенаешь,// скажешь: От вести пришедшей растают сердца, руки ослабнут, дух омрачится, колени водой изойдут, пришла она — сбудется, — слово Господа Бога» (21:12).

            Человек не властен над временем, поэтому единственный раздел между пророком истинным и пророком ложным ни интеллектуально, ни чувственно непостижим. Пророчество предельно абстрактно, вещь в себе в понимании философии Канта.

            Для современника, услышавшего от пророка «обычное пророческое»: сбудется, сказанное истиной не является, ведь его не проверить. Скажи: сбудется там и тогда, — может быть, и поверю. Поэтому в «диалоге» с не верящим пророкам Господь «уточняет» время свершения.  

            Слова, как известно, для общения необязательны. В простейших случаях можно обойтись мимикой, жестами. Но самый действенный инструмент убеждения — поступок, особенно сопричастный трагедии. Пограничье между жизнью и смертью, тем более гибель, обращает в символ все ей сопричастное.

            Была ли в истории человечества такая эпоха, когда к слову человека не относились скептически? Слово? Слова, слова, слова. Потому не слово — но слово, именем Бога скрепленное. Клятва. Сам Господь не раз слово, обращенное к народу, к пророку, клятвой скрепляет: Жив Я.

            Клятвопреступник нарушает не только данное слово, он совершает преступление перед Господом. Царь Иеѓояхин царем Бавеля пленен и вместе с семьей, придворными, элитой в плен уведен, где проживал, не зная нужды, своим присутствием трон Невухаднецара украшая. Поставленный вавилонянами Матания-Цидкияѓу клятву нарушил, поднял восстание — от клятвопреступника Господь отступился. Судьба клятвопреступника была очень печальной.  

            Если слово — слова, слова, слова, как относиться к слову выдающего себя за пророка? Если сбудется, то когда? А верить, не верить надо сейчас: в грозные дни промедление смерти подобно. В такие дни пророков не счесть, пойми, кто из них Господень посланец.

            Всевышний через человечьего сына говорит с народом, от слов уставшим, слову не верящим. Потому Он обращается к самой действенной коммуникации. Коль скоро Иехезкэль пророк нового времени, иной меры ответственности человека за поступки свои, то и Господь все реже нуждается в слове: не поймут, не поверят — слова, слова, только слова. Господу ведома жестоковыйность народа, к которому Он посылает пророка:

 

Не к народу с языком неясным и темной речью ты послан —

к дому Израиля.

 

Не к могучим народам с языком неясным и темной речью, чьих слов не поймешь,

не к ним тебя Я послал, они бы послушали

(3:5-6).

 

            Господь посылает пророка со словом, которое народ заведомо слушать не станет, которому заведомо не поверит. Зачем? Затем, что и Моше Он посылает к Паро, который народ Израиля не отпустит. Потому, вероятно, что Иехезкэль послан не только к ним (которые слушать не станут) и сейчас, но и к тем и тогда, когда Его слово услышат. К тому же, Святой благословен Он неуслышанным словом убеждает человечьего сына в необходимости, неизбежности тяжкого, мучительного знака-поступка — неподвижности, немоты. Страдающий пророк — необходимость, неотвратимая неизбежность.

 

Ты, сын человечий, узы на тебя возложат и свяжут,

из них ты не вырвешься.

 

Язык к нёбу приклею, онемеешь, не будешь их обличителем:

они — дом мятежный.

 

Буду с тобой говорить — рот отворю, и скажешь: «Так сказал Господь Бог»,

будут слушать — услышат, не будут — не будут: они — дом мятежный

(3:25-27).

 

            И далее Всевышний велит Иехезкэлю, взяв кирпич (вариант перевода: глиняная табличка), вырезать осажденный Иерушалаим: вокруг города вал, тараны у стен, дозорная башня, чтобы осаждающие видели, что внутри городских стен происходит (глава 4). Как обычно: общее, детали потом.

            Пророк будет лежать на левом боку триста девяносто дней, день за год неся вину Израиля, и сорок дней на правом боку, день за год за вину дома Иеѓуды. Для обитателей Эрец Исраэль традиционно левая сторона — это север, а правая — это юг. Стоящий лицом к востоку обращается налево — к северу, к царству Израиль, вправо — к югу, к царству Иеѓуда.

            В узах, с боку на бок не поворачиваясь, будет лежать Иехезкэль все дни осады. Есть будет хлеб, испеченный из разных видов растений, в том числе и таких, из которых обычно хлеб не пекут, — знамение голода. Вес еды — «двадцать шекелей в день,// в сутки» (один шекель — 9.6 грамм, т.е. 192 грамма в сутки; 4:10). Господь добавляет, чтобы развеять сомнения: в сутки. Воду назначено пить мерой, всего около 1.2 литра в день. Иехезкэль молча принимает испытание-наказание, знак, знамение, предупреждение о крушении, в которое из всего народа верит один только он.

            Если на «виртуальную» осаду успокоенные лжепророками жители города могут внимания не обращать, то человечий сын ее ощущает физически. Испытание-наказание наглядно, явственно, очевидно. Но это не все. «Лепешку ячменную будешь есть,// в человеческом кале на их глазах испеченную» (4:12), — в знак того, что «сыны Израиля есть будут нечистый свой хлеб// среди народов», там, куда Господь их изгонит (там же 13). В ответ на мольбу человечьего сына Бог наказание облегчает, позволив навоз «вместо человечьего кала,// на нем хлеб будешь готовить» (там же 15). И все это в знак того что, когда «оскудеют у них хлеб и вода», они «сгниют пораженные своим преступлением» (там же 17).

            Волосы — средоточие жизненных сил человека — символизируют множество, богатство, изобилие. В магии отрезанные волосы замещают самого человека. С волосами можно отнять у человека здоровье и силу. Согласно Учению, назир (назорей) все дни обета не смеет брить голову (В пустыне, Бемидбар 6:5). Далила отрезала волосы назиру Шимшону. Их потеряв, он силу утратил.

            Город Храма Иерушалаим освящен присутствием Господа. В будущем Храме, описанном Иехезкэлем, у Иерушалаима будет видимо обозначенный статус, его территория будет примыкать к территории Храма. Иерушалаим — город Всевышнего, и, уничтожая осквернившийся языческой мерзостью город, Святой благословен Он велит пророку совершить поступок-знамение: «взяв острый меч, как бритвою брадобреев», обрить им голову, бороду (5:1). И сжечь треть волос в городе (имеется в виду рисунок, начертанный на кирпиче), треть вокруг города мечом изрубить, по ветру треть развеять (там же 2), малую часть взять и бросить в огонь, «от них выйдет огонь на весь дом Израиля» (там же 4).

            Так от огня и меча погибнет осквернившийся город-назир, а, погибнув, зажжет весь Израиль. Оставшееся, уцелевшее, подобно изрубленным волосам, будет рассеяно по ветру.

            Начертанная на глине осада, усиленная немотой, неподвижностью, голодом, — это знак. Но сбритые, изрубленные, сожженные волосы — акт магический. Точнее сказать, магический рудимент. Магические действия, совершаемые с волосами, — момент удивительный, ведь «пророческая религия иудеев была освобождением от магии, вещной трансценденции, освобождением столь радикальным, как нигде в мире»[1]. Что это, знамение людям с определенным уровнем понимания? Коль такое творится, значит, несомненно, случится?

            Пророк-страж, не остерегший народ, несет вину за его преступления. Но Иехезкэль пророческий долг ведь исполнил?

            Пророк наказан страданием? Наказан страданием — избран?

            Избран быть жертвой? Избран быть наказуемым, и — наказующим?

            Быть покаранным избран? Избран — карать?  

            С кем, он, пророк? С кем он, сын человечий? В отличие от предшественников почти никогда не обращающийся с молением к Господу?   Потому что свободы лишен? Потому что уверен: этот народ на этой земле существовать больше не может?  

            Пророк во все времена — между молотом гнева Господня и наковальней сопричастности народной судьбе. Похоже, что последний великий пророк, сын человечий ближе других к молоту гнева.

            Нет сил народ защищать. От ноши он изнемог. Чаша жалости опустела.

            Господь возлагает на человечьего сына не только ответственность за грехи и преступления его народа Израиля, но и обязанность выбора. Невухаднецар — бич в руке Господа — стоит на перекрестке: одна дорога ведет к сынам Амона в Рабат, другая — в Иеѓуду, Иерушалаим. «Куда мечу царя Бавеля идти»? (21:24)

            Впервые пророк должен исполнить подобную миссию. Впервые Господь на человека подобное возлагает. Не защищать, не молить о прощении, но — карать, бич карающий направлять.

            Перед мечом = царем Бавеля — дорога (физическая, реальная, единственная такая в пророчестве). По воле Всевышнего Невухаднецар должен покарать народы, переполнившие чашу терпения Господа.

            Стоя на распутье, царь-язычник «в начале двух дорог жребии ворожит:// трясет стрелами», «печень разглядывает» (там же 26). Все, что было начертано на кирпиче, теперь перед глазами пророка — грубо, зримо, неотвратимо. В правой руке карающего бича, над душами занесенного, — Иерушалаим, который начертавший его сын человечий, волосы изрубивший и сжегший, должен волей Господней пощадить или же уничтожить.

            Иехезкэль видит и слышит: осуществляя выбор, его собственный выбор осуществляя, ставят тараны к воротам, вал насыпают, возводят дозорную башню, возносят трубление (там же 27).

            А они, соотечественники, сограждане, соплеменники, они за защитной стеной, от чужих ограждающих, успокоенные лжепророками, они внутри стен беспечны, уповая на клятву, которой скрепили царь Бавеля и царь Иеѓуды союз. Забыли беспамятные и беспечные, что их царь «клятву клятв» (там же 28), скрепленную именем Господа, нарушил, презрел.

            Слово — знак, иногда знак слишком явный и грубый. Иногда — слишком вялый, невнятный. Часто такой, который нетрудно проигнорировать, не услышать. Не увидеть поступок-знамение гораздо трудней.

            Господь предваряет веление человечьему сыну совершить поступок-знамение словом двойного удара: «Глаза у них видеть — не видят, уши слышать — не слышат: дом мятежный они» (12:2). О ком это сказано? О жителях Иерушалаима, разумеется. Только ведь точно так не раз говорилось о языческих истуканах: «Есть у них рот — безмолвны,// глаза есть — не видят. Есть у них уши — не слышат,// есть нос — не обоняют» (Теѓилим, Псалмы 115:5-6).

            Пророк на глазах соотечественников подкапывает стену и выносит вещи, с которыми уходят в изгнание, укладывает их на плечо, и на вопрос, что он делает, отвечает, как велел ему Бог, «это пророчество о правителе в Иерушалаиме и всем доме Израиля» (12:10). Так и случилось с царем Цидкияѓу, который бежал из города, когда в проломленные стены ворвались воины Невухаднецара. Обратился явью поступок-знамение. Сбылись слова Господа: «Сеть на него накину, будет пойман в силки,// в Бавель его приведу, Землю касдим не увидит — там он умрет» (там же 13).

            Ждет пророка и новый поступок-знамение, а перед ним и вовсе безмерное:

 

Сын человечий, отраду глаз мором у тебя отбираю,

не скорби и не плачь, слеза твоя не прольется.

 

Молчи — не стенай, не верши траур по мертвым, голову повяжи, на ноги обувь надень,

до усов не закутывайся, хлеба людей не ешь

(24:16-17).

 

            Жена пророка вечером умерла. Сыны Иерушалаима перешли последний предел, и — знамение — Господь велит Иехезкэлю после смерти жены не соблюдать обычаи траура. Не соблюдающий траур, он — знак: некому будет ни хоронить, ни оплакивать. Утром в ответ на вопрос удивленных его поступком (о предыдущем поступке-знамении не сказано, что народ странным поведением пророка интересовался) пророк передает слова Бога: «Будет вам знаком Иехезкэль» (там же 24).

            В этот день, предрекает Иехезкэль, Господь отберет у непокорных евреев «мощь, радость великолепия,// отраду их глаз, души вознесение — сыновей и дочерей» (там же 25). В этот же день Господь снимет наложенный Им в самом начале пророчества запрет говорить. В этот день из Иерушалаима пришедший беглец сыну человечьему возвестит:

 

В тот день при беглеце уста твои отворятся, молчать больше не будешь,

будешь знаком для них, и узнают, что Я — Господь

(там же 27).

 

 

Сторож брату своему

 

            Сказал Господь Каину: Где Ѓевель, твой брат? Сказал он:  «Не знаю, сторож я брату?» (Вначале, Брешит 4:9)

 

            В отличие от предшественников, Иехезкэль не политик, не общественный деятель. Его не преследуют ни царь, ни народ. От людей не страдает. И, тем не менее, своей судьбой подтверждает: великие тексты рождает великое страдание.

            Пророк — знак, символ, знамение. Он замещает народ, ставший мякиной, как было предсказано, по странам (в бывшей могучей державе Египет и нынешней — в Бавеле) рассеянный, по землям развеянный. Пророк, наделенный сердцем из плоти, наказан за прегрешенья народа с каменным сердцем. Пророк эпохи, наступившей после крушения, за грехи народа наказан неподвижностью, голодом, немотой, демонстрируя жестокосердным, что их ждет, если они не раскаются.

            Пророки Израиля не предсказатели. Господь перед ними приоткрывает завесу грядущего, но главное все же не в этом. Еврейским пророкам открывается идеал, не столько то, что обязательно будет, сколько то, каким быть должно. Идеал-аллегория Иешаяѓу вряд ли доступен разуму-скепсису. Но исчезновение такого грядущего, его выпадение из настоящего сделает действительность до последнего предела разумно невыносимой.           Действительность, которую на подошвах сандалий уносит пророк в Тель-Авив, включает и земной идеал Ирмеяѓу и идеал небесный Иешаяѓу. Если попытаться «исчислить» в пророчестве Иехезкэля составляющие, доставшиеся ему от предшественников, то придется признать, что едва ли не в равной степени он обязан обоим.

            Иешаяѓу — пророк до крушения, которое он пытается предотвратить. Ирмеяѓу — пророк Катастрофы, которую он пытается пережить. Иехезкэль — пророк народа, из-под ног которого выбили почву, он учится жить в новом мире, на новой земле, в новом времени, с новым, не каменным сердцем.

            В новом времени не будет пророков. Царь-Господь, правитель, коѓены и народ — на своей земле, в своем Городе, в своем Храме. Это — будет. А ныне сын человечий, подобно предшественникам, — Господни уста, передающий Слово народу. Но главное, в отличие от них, пророк — страж, Богом поставленный дому Израиля. А миссия стража: «Из уст Моих слово услышав, их от Меня остережешь» (3:17).

            Остережешь? Защитишь? От Бога народ? Прощение для грешника вымолишь? Но, за редким исключением о прощении грешника Иехезкэль Бога не молит, ведь Всевышний его уста затворил.

И дальше — необходимое объяснение. Задача пророка-стража не в том, чтобы человека остерегать от Всевышнего, но остерегать злодея от пути нечестивого (там же 18), а праведника от того, чтобы не согрешил. Действия Господа лишь ответ на деяния человека: за свои грехи грешник умрет, раскается — будет жить. Праведник будет жить, а согрешит — умрет, былая праведность не спасет. Роль пророка? Предупредить, предостеречь, человека от себя самого греховного уберечь.

            Об этом подробно рассказали предшественники Иехезкэля. Но они не были стражами. Он — первый сторож-пророк, не предостереженный пророком злодей смертью умрет, а — внимание! — кровь его Господь взыщет с пророка.

Справедливо по отношению к согрешившему? Справедливо по отношению к стражу-пророку?

            У пророка в новое время иная мера ответственности и иная, самостоятельная и опасная, роль в эпоху возросшей ответственности человека. В том, что отцы виноград ели неспелый, сыновья невиновны. Но и то, что отцы-праведники виноград ели созревший, индульгенцией не является.

            Время после крушения напоминает о реальности после Потопа, ведь библейский рассказ не только о гибели, но и, прежде всего, возрождении человечества. Потоп — средство, не суть Трагедии. Ее суть в несоответствии человека образу и подобию Бога, потому-то животворящая вода обращается в умерщвляющую. Рассказ о Ноахе, о потопе близок к аналогичным вавилонскому и греческому. Но в отличие от них, в Учении акцент сделан на переломном историческом событии: прошлое (развращенное человечество) осознано причиной Трагедии, а будущее — ее последствием. Потому — какие уроки может извлечь человечество? Именно этот вопрос (а не сам Потоп) — суть библейского повествования.

            После Потопа Господь принимает на Себя обязательство никогда не уничтожать все живое, даруя жизнь всему на земле, каким бы греховным не стало в дальнейшем. Парадоксальное решение! Человека, уже совершившего преступление, мы вправе в гораздо большей степени подозревать в возможности совершить новое, по крайней мере, аналогичное. Но пути Господа — не пути человеческие. Тотальная развращенность, повлекшая тотальное уничтожение, — то, что никогда не должно и не сможет еще повториться.

            Перед Господом — два пути: ограничить свободу человека, и тем самым его ответственность, или увеличить ее. Человек наверняка выбрал бы первый путь. Господь выбирает второй, увеличивая меру свободы человека, неотъемлемой частью исторического опыта которого становится и память о страшном наказании-преступлении.

            В рассказе о Потопе впервые на страницах Учения появляется слово «союз». Господь считает, что Его прежние отношения с человеком более не соответствуют историческому опыту, сущность которого — тотальная трагедия. Союз даже между неравноправными сторонами — это все равно отношения, характер которых можно определить как партнерство. Отныне человек не только творение, пусть даже наделенное свободой выбора, он — партнер Господа.

            На страницах Учения запечатлены союзы, заключенные Господом с праотцами Авраѓамом, Ицхаком, Яаковом и их потомками, союз с народом Израиля, заключенный на горе Синай, знаком которого становится дарование Торы. Чему это учит? Тому, что союз есть вечно обновляющаяся форма отношения Бога  со всем живым миром, человеком, народом. 

            После Крушения Господь увеличивает степень свободы человека и его независимости от прошлого. Заключает Всевышний и новый союз — союз мира: «Союз мира с ними Я заключу, злого зверя в стране истреблю,// спокойно жить будут в пустыне, в лесах спать они будут» (34:25).

            Повтор — излюбленное средство Иехезкэля. Прозвучавшее в начале текста о страже-пророке повторяется (33:7-9) в главе, завершающейся сообщением о беглеце, принесшем весть о гибели Города (там же 21). Словно умирающий город был причиной его немоты, запрет молчания снят. Теперь Господь уста его отворяет (там же 22).

            Стихи об ответственности стража-пророка Иехезкэлю чрезвычайно важны. Он не просто их повторяет. Повторяющимся стихам предшествует «увертюра», после них следует развитие темы личной ответственности человека, в которой Господь вступает с народом-заложником предубеждений в ранее немыслимый диалог.

            В «увертюре» — прозрачнейшей аллегории — говорится об избранном народом дозорном, задача которого при приближении надвигающегося на страну меча предупредить об опасности звуком шофара.

            Текст о дозорном завершается знакомым: страж-дозорный, увидев надвигающийся меч, «в шофар не протрубил — народ не остережен, меч придет, возьмет его душу,// она за прегрешенье взята, с дозорного кровь Я взыщу» (там же 6). И — диалог с пророком, выступающим представителем народа:

 

Сыновья твоего народа сказали: «Путь Господа невозможен!»

— Это их пути неверны.

 

От праведности праведник отвратится, несправедливое совершит —

за это умрет.

 

От злодейства злодей отвратится, будет справедливо и праведно поступать —

будет он жить.

 

Говорите: «Невозможен путь Господа!»

— Каждого по путям его, дом Израиля, Я буду судить

(там же 17-20).

 

5

Разве Я смерти злодея желаю?

 

Оскомина

 

Вначале сотворил Бог небо и землю. И земля была полой, пустой, и над бездною тьма, и над водой дух Бога веет. Бог сказал: Будет свет, был свет (Вначале, Брешит 1:1-3).

 

            Катастрофа Израиля, Катастрофа, поставившая народ перед угрозой исчезновения, не могла не задеть самих основ народного сознания. Более того, изменение этих основ стало необходимейшей предпосылкой народного выживания. В час выбора между тотальным изменением сознания и образа жизни и тотальным исчезновением Господь постоянно устами пророков говорит с народом Своим, именно в этот час посылает Иешаяѓу, Ирмеяѓу, Иехезкэля и Даниэля.

            Все пророки без устали говорили не только о преступных властителях, но и о косном народе, ответственности избегающем, требующем простого и ясного. Народ требует от пророка Шмуэля поставить царя, чтобы судить его, как у всех народов (Шмуэль 1 8:5). Согласно Учению, царь не является идеалом правления. Цари грешные и преступные привели народ к Катастрофе. Народ Израиля, созданный «не как все», став, как все, выбирает путь исчезновения: «Будем мы, как народы, племена земные, служить дереву, камню» (20:32). Добившись желанного, оказались они перед выбором: быть, как все, и исчезнуть, среди всех в изгнании растворившись, или, оставшись самими собой, выжить, очиститься и волей Всевышнего возвратиться на родину. Господь не оставил и не оставит избранный Им народ. Храм погиб? В изгнании Израилю будет дарован храм малый, синагога, место собрания, место молитвы.

            Следование истинам прописным в эпоху перемен, слома, катастрофических изменений опасно. Слепо привычным ведомый становится заложником прошлого. В неизбежности, необходимости, жизненности перемен народ убеждают пророки.

            Судьба всех пророков печальна. «Узнают, что пророк был среди них» (33:33). В будущем, не сейчас. А сейчас слово не слышат, поступок не видят.

            Голос народа — глас Божий?  

            Голос народа: «Дни продлятся — прорицание любое исчезнет»  (12:22).

            Глас Божий: «Дни приблизятся — и прорицание любое исполнится» (там же 23).

            Голос народа: «Прорицание, что он прорицает, на долгие дни,// на времена отдаленные он пророчил» (там же 27).

            Глас Божий: «Впредь слова Мои не отсрочатся,// скажу слово — исполнится» (там же 28).

            Храма нет, жертвоприношения не приносятся, грехи совершаются — как искупить? Пророки: жить по Учению, законы Всевышнего исполнять, наставлениям следовать — грехи искупать. Никто и ничто твой выбор не определит, твой грех не искупит. Человек, лишившийся Храма, остался один на один с Божественной силой, не видимой, не слышимой, наказующей. Ребенок наедине с мирозданием: ни есть, ни пить не умеет, и, что самое страшное, бессильно осознает, что этому необходимо учиться. Не научишься, не выберешь жизнь — выберешь смерть.

            Распалось всё: связь с Богом, с людьми, распалась и связь времен: прервалась традиция. Человек жив ожиданием грядущего прошлого, а тут — больное грядущее настоящее. Ни судьи, ни закона, ни царя, ни вельмож, ни рода. Все строится заново. Не построится — рухнет и погребет. Перемены одна за другой, точнее, все вместе, все разом.

             Нет царя, и, пророк говорит, что не будет. Нет раздела земли между коленами. И самой земли, родового удела нет и боле не будет. В стране не своей какие родовые уделы? Правят меч, голод и мор. За грехи Всевышний опору хлебную уничтожил, отдал на разор и позор. И пророк об этом твердит: Господь всё и вся истребит, останутся трое мужей: Ноах, Даниэль, Иов, которые «праведностью души свои спасут» (14:14). Если эти праведники души свои спасут, то твой единственный шанс выжить — быть с ними схожим.

            Ноах. Праведник, спасенный Господом от потопа, — стать продолжателем человечества. Чем Ноах заслужил милость Господню? Тем, что был не похож на остальных. Когда преступление перестали считать преступлением, следовал законам Всевышнего.

            Даниэль. Пророк-праведник, за веру брошенный на растерзание дикому зверю. Верил в Господа — был Им спасен. Молва разнесла среди вавилонских изгнанников рассказы об испытаниях, выпавших на долю пророка и его трех товарищей при дворе правителей Бавеля, их чудесном избавлении, а также о видениях Даниэля.

            Иов. Праведник, великий страдалец, лишенный Господом права на смерть от страданий, обретший право на жизнь без страданий за бесконечную веру, сомнения преодолевшую.

            По привычке «человек после Храма» готов искать спасение в ком-то, но не в себе, слабом, безответственном и никчемном. Три имени названы, следовательно, именно в них его ждет спасение? Спасение от зверя, мора, меча. И — «человек после Храма» слышит ответ-рефрен:

 

Трое этих мужей в ней — жив Я, слово Господа Бога — ни сыновей, ни дочерей не спасут,

лишь сами спасутся, а земля эта станет пустыней

(14:16, 18, с небольшими изменениями — 20).

 

            Сами спасутся. Ни они, праведники, никто, кроме самого человека, его не спасет.

            Голос народа: «Отцы виноград ели неспелый, а у сыновей оскомина на зубах» (18:2).

            Глас Бога: «Все они — души Мои, душа отца, душа сына — Мои,// умрет душа грешная» (там же 4).

 

            Голос народа ясен, понятен, привычен. Иехезкэль в точности повторяет Ирмеяѓу (31:28). В За что? (Эйха?), плаче о Катастрофе, который Традиция приписывает Ирмеяѓу, сказано то же иными словами: «Отцы наши грешили — их нет,// а мы страдаем за их прегрешения» (5:7).  

            Глас Господа неясен, непонятен и непривычен. Он не воспринимается прямым ответом-опровержением народного голоса. Отрицая утвердившееся в народном сознании представление о предопределенности, Господь не отменяет ее. Значит, справедлив голос народа? Справедлив, но недостаточен. Лишь предопределенность и личная ответственность, два принципа вместе могут определять новое мировосприятие.

            Новая действительность. Новое сердце. Служение Господу новое.

            Праведник, человек следующий законам Всевышнего, установленья хранящий, истинное творящий, «жил и будет он жив» (18:9), но злодей, его сын, жить не будет, «смертью умрет, на нем его кровь» (там же 13). Сын грешника не грешивший за вину отца не умрет, «жил и будет он жив» (там же 17).

           

Разве я смерти злодея желаю, — слово Господа Бога, —

а не того, чтоб от путей своих отвратился и жил?

(там же 23)

 

            В этом стихе Традиция увидела наиболее характерное выражение темы греха и воздаяния, включив его в молитву Неила (Закрытие) в Иом Кипур (Судный день), в центральной молитве, в разделе Исповедь.

 

            Если отцы виноград ели неспелый, то необязательно, что на зубах сыновей будет оскомина. Более того, если сам человек, раньше евший неспелый, раскаялся, от зла отвратился, на его зубах не будет оскомины. А у согрешившего праведника на зубах оскомина будет.

            Во многих стихах подробно перечислены заповеди, которые нарушает злодей, смерть себе уготовивший, заповеди, которые праведник соблюдает, жизнь выбирая. Все эти заповеди — из тех, которые мы вслед за мудрецами, благословенна их память, называем «между человеком и человеком», т.е. заповеди характера нравственно-социального. А что же заповеди между человеком и Богом? Они не отменены, хотя их количество в связи с отсутствием Храма и ограничено.

            Тогда и такое услышав слово Господне, снедаемый скепсисом перед новым, народ воскликнул: «Возможен путь нашего Господа?» На это Всевышний ответил: «Не Мой путь невозможен, дом Израиля, невозможны ваши пути!» (там же: 25, 29)

 

Все преступления, которые совершили, от себя отшвырните, сотворите себе новое сердце и новый дух,

зачем вам, дом Израиля, умирать?

(там же 31)

 

            Сравним со сказанным ранее:

 

Дам вам сердце единое, дух в вас новый вложу,

сердце каменное извлеку, дам сердце из плоти

(11:19).

 

            Крушение: народ полый, пустой, и над бездною тьма.

            Изгнание: сотворение нового неба, новой земли, нового света.

 

            После разрушения  Второго храма сказал рабби Акива:

 

Все предвидено, и свобода дана,

и добром мир судится,

и все — по  множеству дел

(Авот 3:15).

 

            Свобода выбора — дана человеку. Все предвидено — Господом.

 

 

Преступление-наказание

 

            Не через запятую или союз — через дефис, означая: сотворил Господь мир, а в нем человека, сотворил для праведности, не для греха, не для смерти — для жизни, даровав Учение, Землю и Храм. И выбор между добром и злом, праведностью и греховностью, жизнью и смертью даровал человеку.

            Через дефис означает: за преступлением неизбежно следует наказание. Господь может простить, с наказанием повременить, но переполнится чаша гнева Его — наказание неотвратимо.

            Из формулы выпадает: праведник и плохо ему. Во-первых, человеку мера праведности не открыта. Во-вторых, в исключительных ситуациях всеобщей греховности следует коллективное наказание: даже безгрешные дети и праведники будут наказаны. Возможный аргумент: в таком обществе детям безгрешным не вырасти, а праведнику не выжить. В-третьих, казус Иова. Ни объяснений, ни аргументов — пути Господни.

            Предложенная формула точно охватывает то, что трудно понять, осмыслить и объяснить. И еще: она недостаточна. Если ее не продолжить, то все бы ограничилось Адамом и Хавой: явившись в мир, согрешили.

            Поэтому: преступление-наказание — искупление и прощение.

            Внутри этой схемы человек выбирает праведность-жизнь. В ней — связь с Богом (святость) и связь с людьми (мораль): не распадается космос, превращаясь в хаос, народ в противостояние всех каждому и каждого всем не впадает, человек не предается отчаянию. Человечество, народ, человек должны знать о существовании запредельного, знать: за границей Всевышним очерченного — смерть, избранная человечеством, народом и человеком. Этому знанию служат инвективы Господни, переданные пророками: предупредить, спасти, отвратить. Предшественники Иехезкэля преступление-наказание не предотвратили, поэтому за  грехи народа несет страж-пророк наказание голодом, неподвижностью, немотой.

            Тире и союз требуют комментария. Тире: если преступление влечет «автоматическое» наказание, то между первой и второй парой диаметрально противоположных по смыслу понятий всегда — временной зазор.

            Союз. Указывает на причинно-следственную связь между деянием человека и действием Бога. Заметим, движение всегда начинается человеком. Определив законы природы и человека (святость — по отношению к Богу; мораль — по отношению к человеку), Господь не изменяет законы, в исключительных случаях за Собой оставив право на чудо, на которое, как скажут мудрецы эпохи Талмуда, человек не в праве рассчитывать.

            В каждую эпоху законы преступления-наказания, воздаяния наполняются содержанием, исторически предельно конкретным. В еврейском клочке «осевого времени» (К. Ясперс) эта схема может быть представлена так:

 

Преступление (против Бога и человека)-наказание (изгнание) —

искупление (страданием изгнания) и прощение (возвращение)

 

            Иехезкэль в самом начале заявляет основные мотивы пророчества. Об изображении осады на кирпиче (здесь и звучат повеления, обрекающие пророка на ужасающее отчуждение) мы читает в 4-ой главе. По мере движения Текста страшное знамение набухает новым смыслом и содержанием, охватывая время большее, эпоху большую, обозначая весь период изгнания, который — Вселенная расширяется — охватывает всю историю Израиля до наших дней. Изгнание — неподвижность, безмолвие, голод.

            Не согласившись со сказанным: что же делать с плодами изгнания, скажем, с Талмудом, зачеркнуть, замолчать, позабыть?  На гипотетический вопрос не грех дать такой же ответ: изгнание со всеми плодами — очищение для жизни праведной и плодотворной по берегам потока живой воды, истекающей из-под порога Храма.

            Не согласившись: быть может, еще уход семьи праотца Яакова в Египет стал спасением не только от голода, но и исчерпанности, ведь вернулась уже не семья — народ? Точно такой же моделью было изгнание вавилонское?

            Никто, самые праведные праведники грешника не спасут. Таков закон бытия человека. Таков закон народного бытия: «Сын человечий, если вероломно передо Мной земля согрешит, Я руку к ней протяну, опору хлебную Я разрушу,// голод нашлю, человека и скот истреблю» (14:13).

            Бог праведен абсолютно. «Плод праведника — дерево жизни» (Притчи, Мишлей 11:30). «Человек в злодействе не утвердится,// корень праведников неколебим» (там же 12:3).

            Праведность — смысл и свет бытия. Греховность — удаленность от Бога, осквернение образа и подобия, с Творцом расподобление. Греховность есть несвобода.

            Праведность — греховность: гармония — дисгармония.

            Прощать, миловать может только Господь. Он, помиловав, в страну Израиля народ Израиля возвратит. Но, в отличие от предыдущей Традиции, у Иехезкэля народ, согрешив, против Бога восстав, всегда будет нести отметину совершенного и прощенного: стыд за деяния. Прощая и возвращая, Господь говорит брошенной, чистой водой не омытой: «Чтобы, вспоминая, стыдилась, рта от стыда не открывала,// когда прощу тебе все, что натворила, — слово Господа Бога» (16:63). О том же — народу:

 

Вспомнив пути ваши злые и деянья недобрые,

проникнитесь отвращением к прегрешениям и мерзостям вашим.

 

Не ради вас совершаю, — слово Господа Бога, — знайте,

совеститесь, дом Израиля, путей ваших стыдитесь

(36:31-32).

 

Это место престола

 

            Что было с Иехезкэлем сыном Бузи, коѓеном из рода Цадока до того дня, когда вместе с царем Иеѓояхином был уведен в Бавель, где на реке Кевар ему было видение?     

            Был летний зной и проливные дожди зимой, был предвечерний с запада ветер, несущий с далекого моря ливень или прохладу. Был голос радости и голос веселья, голос его, жениха, и голос его невесты, голоса, сернами скачущие по горам Иеѓуды.

            Было ежедневное служение в Храме. Его, как и других отпрысков коѓенов, приучали к службе с раннего детства. Были трапезы коѓенов, жертвенный хлеб и мясо жертв поедавших. Было огромное стечение народа по праздникам и цари, один другого сменявшие. Был Главный коѓен в одеяниях великолепных.

            И были голоса, слухи и шепотки об угрозах стране и народу — с юга огромный могучий Египет, с севера Ашур, а затем надвигавшийся тучей Бавель. И — было падение. Не уберег город Господь. Переполнилась чаша терпения. Даже в Храме — идолы. Предав Господа, им служили: им курили, им возлияли.       Многое в жизни сына Бузи произошло такого, что из памяти не изгладится, и счастливое, и печальное — то, что никуда никогда не уйдет, не сотрется, не позабудется. Ведь память, как глина: на сырой начерти, обожжешь — не сотрешь, разве что разобьешь.  

            Был стыд унижения, когда их у городских ворот собирали: воинов, коѓенов, мастеров, писарей с семьями и царских вельмож, даже тех, кого доводилось ему лишь изредка видеть издалека. Всех их вместе с молодым царем, его матерью и семьей в Бавель повели.

            Шли долгие месяцы. Даже самые молодые и сильные не выдерживали. Умирали от болезней и холода, растерзанные диким зверьем погибали. Он прошел эту дорогу, которую никто из них никогда не сможет забыть. И вот, они на этой реке начали новую печальную жизнь, ежесекундно вспоминая свой город, страну и Храм.

            Сыном став человечьим, он все это забыл? Или не счел достойным поведать наравне с видениями живых и Вечно живого?

            В отличие от предшественников, о «внепророческой» жизни Иехезкэля нам не рассказано ничего. Жена упомянута, и то лишь потому, что ее смерть и предписанное «ненормативное» поведение мужа-пророка — это знамение: так вскоре будет со всеми. Некому будет мертвых оплакивать. Некому будет горю выживших посочувствовать.

            Ничего сам пророк о себе не рассказал. Учеников у него, по-видимому, не было. А другим, чужим, до него дело какое? Слова Бога в его устах? Мало ли кто пророком себя объявляет. Сколько твердили, что все обойдется, что враг не придет, что Господь не попустит. Говорили пророки. Им верили.

            Многое мог пророк о жизни своей рассказать. Но выбрал передать только слово Господа и видения. Об остальном умолчал. Неважным считал, не заслуживающим на дорогом пергаменте места? Мол, ничем, кроме дара пророчества, ничем от других не отличен, ничем иным не отмечен. Или желал свою вне пророчества жизнь от глаза чужого сокрыть?

 

            Как, кем отстроится Храм? Как, каким образом вернутся изгнанники? Господь заключит новый союз, союз мира, даст сердце новое — и свершится: отстроится и вернутся. Эти чудеса не чудесней уже открытых пророку. Потому о грядущем чуде рассказывает буднично, без патетики.

            Храм отстроится? Вот его план, вот измерения. Пророк-архитектор ведет подробный рассказ. Вернутся изгнанники? Географ-пророк рисует карту расселения всех колен. У Иехезкэля нереальное столь реально, что от него даже в самых нереально реальных видениях громоподобных откровений не ждешь: ни грома, ни молнии, только дух-ветер, влекущий, возносящий, несущий.

            Ввергая пророка в зыбкое, между существованием и исчезновением  бытие: немота, голод и неподвижность, в воспаряющей легкости бытия Господь открывает человечьему сыну от человека сокрытое.

            Тон Иехезкэля в видениях, в которых описывается неописуемое, поражает спокойствием и взнузданными эмоциями. Чем объяснить? Квиетизмом, почти летаргическим состоянием? Или же это обычное состояние человека, которому не надо соревноваться со временем: оно для него остановилось.           

            Первое видение на Кеваре предшествует безмолвию и бездвижности. Возможно, видение и его описание разделяют долгие годы? Как бы то ни было, такой, явлением тайны не пораженный, тон унаследует Кабала, которая будет рассказывать о невероятном, учить невозможному.

            У предшественников Иехезкэля есть ощущение опасности, надвигающейся неотвратимо. У Ирмеяѓу крушение  совершается на глазах. Оба предшественника во власти цепкого настоящего. Иехезкэль не знает опасности: все случилось, все совершилось. Он вне времени, изредка, на мгновение в настоящее оступаясь.

            Иехезкэль — пророк видений и притч. У его предшественников взор упирается в горизонт, от земли отделяющий небо — у Иешаяѓу, землю от неба — у Ирмеяѓу. Иехезкэль невесом, его перемещения законам гравитации неподвластны. Его дух — в притчах-видениях.

            Иехезкэль скрупулезен в деталях — движений, действий, он пестует скрупулезность, приучая читателя. Если у предшественников вначале были слушатели, за которыми последовали читатели, то Иехезкэль изначально обращается скорее к читателю, знаком чего становится съеденный по велению Господа свиток.

            О пророке Иехезкэле мы знаем всё. О человеке кроме совершенно необходимого для понимания его видений, плачей, пророчеств совсем ничего. Таков замысел Текста, представившего пророка витающим между Тель-Авивом и Иерушалаимом, между рекой Кевар и Господней горой.

            О сторонах жизни Иешаяѓу и Ирмеяѓу, непосредственно не связанным с их пророческой миссией, мы знаем немало. Иешаяѓу — глава семьи, его дети носят знаковые, «пророческие» имена. Иешаяѓу — часть истеблишмента, в силу пророческого призвания, как правило, оппозиционная.  Ирмеяѓу — изгой от рождения, принадлежащий к жреческой ветви, в царствование Шломо удаленной от храмовой службы. Провинциал, в столицу явившийся обличать. На что мог претендовать изгой без семьи, без поддержки, преследуемый не только царем и вельможами, но и родным Анатотом?

            В отличие от них, Иехезкэль лишен каких-либо связей. Социальная роль неясна. Облик туманен. Размытость намеренна. У него нет прошлого, нет и будущего. Что мы знаем? Имя отца? То, что он коѓен, потомок Цадока? То, что была у пророка жена, которая умирает, исполнив свою функцию в тексте, став знамением, не слишком понятым современниками? Это всё. И больше не нужно. Незнанием сказано: настоящее человека по имени Иехезкэль — в будущем, когда он будет прочитан в длящемся бесконечно пророческом откровении.

            Если о предшественниках Иехезкэля можно сказать, что, по крайней мере, частично, повествуют о них, то наш пророк говорит о себе исключительно сам. Его аудитория — все, значит, никто. Он говорит, обращаясь к старцам, не названным по именам. Он видит шестерых мужей, у каждого из которых в руке орудие разрушения. Муж, в льняное одетый, с чернильницей у чресл имени не имеет (9:2). Вергилий ведет Данте по прошлому. Иехезкэля проводят по будущему. У Данте читатель совершает экскурсию среди мертвых людей. У Иехезкэля — среди оживающих стен.

            В Храме, служением идолам оскверненном, Иехезкэлю показаны женщины, оплакивающие Тамуза, бога растительности, рождавшегося весной и умиравшего в жаркий месяц (8:14), и мужи, поклоняющиеся солнцу, востоку (там же 16). Все без лица, единое целое.

            Раньше пророку показана группа: с кадильницею в руках семьдесят мужей из старейшин дома Израиля, среди которых стоит Яазаньяѓу сын Шафана (там же 11). Лишь об одном из десятков увиденных в Храме сказано нечто, даже названо имя. О самом Яазаньяѓу свидетельств нет. Но названо имя отца. Возможно, Яазаньяѓу — сын Шафана-писца, о котором есть подробный рассказ в книге Цари (2 22:8-14), где сообщается, что он читал Тору царю Иошияѓу. В пророчестве Ирмеяѓу (26:24) говорится о сыне Шафана Ахикаме, который спас пророка от смерти. Если Яазаньяѓу действительно сын Шафана, то он — яблоко (скверное), которое далеко упало от яблони. Так далеко, что этот оскверненный мерзостью Храм права на существование не имеет. Этот Храм, обреченный на гибель, переставший быть земным подножием Бога, исчезнет.

            Иехезкэлю открыто грядущее. Народ помилован, в землю праотцов возвращен. Но, в отличие от Иешаяѓу и Ирмеяѓу, грех этого поколения, как и грех праотцов, не забыт. Если вечен грех праотцов, о котором Господь не устает повторять, то почему грех потомков исчезнет? Иное дело, что появилось новое поколение, освобождения-возвращения достойное и удостоенное. Что же в грядущем изменится?

            Оно не столь утопично, как у Иешаяѓу. Законы природы и общества не изменятся. Иехезкэль подробно, в деталях описывает будущий Храм и раздел страны между коленами, который ни в малой степени не соотносится с исторически сложившейся реальностью. Ибо такую реальность-оскомину необходимо со всей очевидностью изменить.

            Иехезкэль определяет, что из Эрец Исраэль при разделе земли между коленами будет выделен квадрат длиной-шириной в двадцать пять тысяч измерительных тростей. С востока на запад эта территория простирается между рекой Ярден (Иордан) и Великим (Средиземным) морем. Точка отсчета — Храм, Святое святых. В зависимости от степени святости квадрат делится на три участка, при этом длина каждого с востока на запад одна. Внутри территории — полоса, отведенная Храму и коѓенам-потомкам Цадока. К северу от этой, обладающей максимальной святостью земли, располагается владение левитов и коѓенов, служащих в Храме, потомками Цадока не являющихся. К югу от Храмовой горы отведено место городу (Иерушалаиму).

            Такое разделение важнейшего, центрального, самого святого участка земли Эрец Исраэль заставляет думать, что в основе его не география, а религиозная философия. Пространство расширяется от святого к профанному, а земли правителя примыкают ко всем участкам, символизируя, что его власть распространяется на все слои населения.

            Подобно видению, бывшему пророку в долине, на реке Кевар, подобно видению, бывшему человечьему сыну, когда он приходил город разрушить, — видение новое. Пал Иехезкэль на колени — «Слава Господа вошла в Дом// через ворота, на восток обращенные» (43:4).

 

Он мне сказал: Сын человечий, это место престола, место ступней Моих, где обитать буду вечно среди сынов Израиля…

(там же 7)

 

Иерушалаим и Тель-Авив

 

            Завершив свиток, свою миссию сын человечий исполнил: облек в непрочное варварство речи Господни слова. Пророк, в которого Святой благословен Он дух Свой вдохнул, переложил слово Божье в идеи и образы, делая доступными постижению, внятными человеку.

Великие пророки Израиля принадлежат большому времени, названному Карлом Ясперсом осевым. Ось истории философ располагает около 500 г. до н.э. Между 800 и 200 гг. до н.э. осевое время означено появлением типа человека, сохранившегося до наших дней. Таким образом, по К. Ясперсу, мы подобны великим пророкам Израиля, Конфуцию и Лао-цзы, Будде и Заратустре, Гомеру, Пармениду, Гераклиту, Платону, Фукидиду и Архимеду. Этот «человек осознает бытие в целом, самого себя и свои границы. Перед ним открывается ужас мира и собственная беспомощность. Стоя над пропастью, он ставит радикальные вопросы, требует освобождения и спасения. Осознавая свои границы, он ставит перед собой высшие цели, познает абсолютность в глубинах самосознания и в ясности трансцендентного мира»[2].

На фреске Сикстинской капеллы Микеланджело изобразил всех трех великих пророков. Молодой, порывистый, готовый оттолкнуться от земли и воспарить, верящий в будущее Иешаяѓу противопоставлен грузному седобородому старцу, вросшему в землю, воплощению обреченности — Ирмеяѓу. Иехезкэль у Микеланджело седобород и грузен, как Ирмеяѓу, порывист, стремителен, как Иешаяѓу.

            С обоими схож, обоим подобен. Скрупулезно земной в описании Храма, который изгнанием будет выстрадан. Впрочем, и в видениях пророк скрупулезен. Видит детали, которые до него увидеть никто не сумел и — не посмел. Пророк услышал не услышанное другими и сумел об увиденном и услышанном рассказать. 

            Глаз пророка нового времени в видениях зорок, язык в плачах точный и острый, слово в притчах ясное и объемное. Но видения, притчи и плачи — отражения отражений. Иехезкэль смотрит на воду, в которой отражается мир. Его дар — уловлять отраженное, в зыбкой ряби, в голодном, бездвижном безмолвии привидевшееся в Тель-Авиве, возникшее на вавилонских или на иерусалимских руинах, вернее сказать, и на тех, и на этих.

            Тель-авивская реальность, которая по всему должна быть физически зримой, запредельно условна, а запредельность иерусалимская предельно реальна, слышима, зрима.

            Слово Иехезкэля — первое слово изгнания, определившее его суть. О его физической смерти ничего неизвестно. Умер в Бавеле, согласно преданию, гробница находится в центральном Ираке, в селении, расположенном неподалеку от города Хилла. Апокрифический текст Иехезкэля лишь упоминается Иосифом Флавием, цитируется в раннехристианских писаниях. Дописав свиток, пророк растворился в тумане.

            Великие пророки, современники, со-очевидцы и со-творцы, они из обломков изолганных, извращенных и грязных слов извлекли слово истины, правды и чистоты, вручив его человечеству. Последний из них произнес и последнее слово: в грядущем пророков не будет и не будет царей — будут правители. Не для всех и не всегда до них очевидный закон Учения пророки утвердили на все времена: за грехи уничтожу, рассею, развею, но не истреблю, сохраню, возвращу.

Великие пророки подвели итог юности человечества, на их глазах в страдании повзрослевшего. Так что самый юный из них Иехезкэль на поверку истории оказался самым умудренным и своим и чужим страданием-опытом.  

            Пророк избирается Богом, вырастая одновременно из прошлых слов, снов и судеб предшественников. Даже отдаляясь, отталкиваясь, порывая, генетическую связь с ними он сохраняет. Связь между ним и предшественниками неоспорима: идеи, мотивы и образы, устойчивые выражения.

            Все трое — Господни уста, все трое призваны на служение, все трое к себе беспощадны. Иешаяѓу и Ирмеяѓу — пророки звучащего слова. У Ирмеяѓу — Барух, ученик и писец, не только записавший, но и, надо думать, отредактировавший книгу учителя. Свиток Иехезкэля — не отредактированное устное слово, но изначально организованная книга, в которой ощутимы  слои, литературные жанры: слово прямое, слово Господне; видения, притчи и плачи. Конечно, между ними нет непреодолимой преграды: плач-притча и притча-видение — все пронизано словом Всевышнего. Отдельные фрагменты у предшественников Иехезкэля объединены лишь местом, временем и самими событиями. У Иехезкэля фрагменты изначально выстроены-объединены в крупные блоки. Всё не только услышано и перенесено на пергамент, но четко скроено и основательно сшито, поэтому Иехезкэля можно назвать первым письменным, литературным пророком.  

            О том, что происходило с евреями в Эрец Исраэль, Бавеле, Египте вплоть до возвращения в Сион почти ничего неизвестно. Иехезкэль — это слово из бездны. Жажда терзает, огонь пожирает, голод гложет, потеря Бога делает жизнь бессмысленно невыносимой. Затихающий голос из бездны забвения был услышан и сохранен. Вместе с Иешаяѓу и Ирмеяѓу человечий сын стал предвестником возрождения, заявив: себя в Боге найдите, отыщите Бога в себе, вместе с Ним найдете вы родину.

            Подобно предшественникам, Иехезкэль прорицает возвращение дома Израиля, хотя, в отличие от них, делает это тоном иным. У них обетование звучит в тональности милости и прощения, ответом на мольбу народа Израиля. У Иехезкэля: «Не ради вас, дом Израиля, совершаю —// ради святого имени Своего, которое вы осквернили в народах, куда добрались» (36:22).

            Освятив Имя среди народов, среди которых изгнанники пребывали, Господь народ возвратит:

 

Водой очищающей окроплю — и очиститесь,

от всей вашей скверны, от идолов ваших очищу.

 

Сердце новое дам, дух новый вложу,

сердце каменное из тела вашего вырву, дам сердце из плоти.

 

Мой дух в вас вложу,

свершу: законам Моим следовать будете, хранить и блюсти Мои наставления.

 

Будете жить в земле, отцам вашим дарованной,

будете Мне народом, а Я буду вам Богом

(там же: 25-28).

 

Пророк — человек сильной воли. Он бесстрашен и мужествен, резок в действиях и поступках, противостоит царю и толпе, не желающим слышать пророческое речение. Избранный Богом пророк обращается к не желающим слышать: по мере неверия их — его мощь потрясения.

            Изгнание, сломав народу хребет, пророка воли лишило. Иехезкэль — пророк тотального изнеможения. Уцелевшие устали грешить. Оказалось: с сегодняшним злом бороться не надо. Крушение уничтожило дома, обмазанные негодной обмазкой, во все стороны камни прошлого расшвыряло.

            У Иехезкэля нет перед будущим страха. У него — страх перед прошлым, страх, который порождает надежду. Наступило время собирать камни, смиренно и терпеливо дома новые строить, Храм возводить. Новое время, новое сердце: не оскомина — терпкое бремя смирения, труда и терпения.

 

            Цари отнимали у подданных землю? В будущем изначально все должно устроить иначе. Не будет царя, но будет правитель со своим личным земельным уделом, его он вправе в наследие отдавать или дарить. Прошлое можно и нужно оплакать, а жить нужно будущим. Это — миссия Иехезкэля, пусть не строителя-устроителя, но строителя-измерителя. Прежде, чем строить, надо знать как.

           

В универсальной, несколько раз в день повторяемой молитве Кадиш (Освящение, арамейский) звучат слова Иехезкэля. Но если в его стихе (38:23) они в первом лице произносятся Богом, то в молитве их в повелительном наклонении произносят молящиеся:

 

Да возвеличится и освятится великое Имя Его!

---