Краснов - Левитин – Труды и дни

Время сплющивается. Какой огромный срок — сто лет. Это вечность. Когда, бывало, в юности хотели сказать о чем-то давнем, небывалом, говорили: ״Это было сто лет назад”. И вот теперь мне 73. И все не так. 100 лет назад, — да ведь это вчера. Один за другим юбилеи. 80-ые годы. Они открылись столетием со дня рождения отца. Потом теток. Потом тех, кого знал в детстве. Моих учителей. Духовных отцов. Старых друзей. Писателей. Проповедников.

 

И вот 100-летие со дня рождения обновленческого митрополита Александра Ивановича Введенского. 12 сентября 1889 года — 12 сентября 1989 года. Я так хорошо представляю этот день 100 лет назад. Город Витебск. Русский провинциальный губернский город. В доме местного гимназического учителя торжество. Родился сын. Первенец. Родился в знаменательный день. 30-го августа по старому стилю. Праздник Святого Благоверного Великого князя Александра Невского.

 

Половина города именинники. И самый главный именинник наверху. Государь-император Александр III. И решено новорожденного назвать Александром. А отец был именинником накануне. Иван Андреевич — статский советник. Учитель греческого и латинского. Преуспевающий. Талантливый. Умница. Будущий директор гимназии. А мама — Зинаида Саввишна. Веселая. Красивая. Всеобщая любимица. Так началась жизнь Александра Ивановича Введенского. Любил ли я его?

 

По-разному. В юности влюбленность ученика в учителя, в котором не видел ни пятнышка. Гений. Оратор. Непререкаемый судья. К тому же овеянный легендами. ”Митрополит Введенский говорит” — это главный аргумент всегда и везде. ”Мне нет дела до того, что говорит твой сантиметр Введенский”, - отвечает мой двоюродный брат Жорка, — он на год старше меня: мне 13, ему 14. В ответ — ссора, которая длилась годами.

 

Правда, не только поэтому: не менее пренебрежительно он отзывался о Христе. И даже когда мы уже стали взрослыми, отношения так и остались натянутыми и хо-ложными. Потом в молодости личное знакомство с вождем обновленчества. Сближение. В Ульяновске. На берегах Волги. Дружба. Фамильярность. Потом ссора. Жестокая обида на вождя, епископа, учителя.

 

Издательство – «Поиски» – 1990 г. / 209 с.

 

 

И наконец, Введенский. Его в это время в Ленинграде уже не было: он жил в Москве, где возглавлял обновленческий Синод. В Питере бывал лишь наездами, но все здесь было полно слухами о нем. Его имя я слышал с самого раннего детства. Это был расцвет его славы. О нем слагались легенды. Его имя знала вся Россия. О нем говорили с уважением и недоумением. И даже фанатично настроенные тихоновцы все же восхищались его выступлениями на диспутах. Его появлению в Ленинграде всегда предшествовали плакаты на заборах, на которых аршинными буквами извещалось о диспутах с участием митрополита Александра Введенского; затем в Филармонии, у кассы, выстраивались длиннейшие очереди за билетами.

 

В декабре 1927 года я простоял в такой очереди 5 часов на морозе. В 1927 г. я впервые увидел этого человека, сыгравшего столь важную роль в моей жизни. О Введенском я писал уже очень много. Мой очерк ”Закат обновленчества”, напечатанный в журнале ”Грани”, посвящен в значительной степени последним дням Введенского. Очерк вызвал ряд откликов в западной печати. В частности, ему посвятил особую рецензию русский католик, иеромонах Хризостом. Процитировав мои слова о том, что я ״хотел рассказать все, что я знаю, но понял, что не могу этого сделать”, отец Хризостом, с совсем не монашеским злорадством, замечает: ”Можно себе представить, в каком виде предстал бы Введенский, если бы А. Краснов мог рассказать о нем все, что он знает”.

 

На это я отвечу вопросом: А в каком виде мы с Вами предстали бы, если бы кто-нибудь, к нам очень близкий, рассказал о нас все, что знает? Хотели бы Вы этого? Я бы так не хотел. Имеется два типа мемуаристов: парадные, официальные мемуаристы, которые все подают в приглаженном, приукрашенном виде. Таковы авторы все советских военных мемуаров (в том числе и маршал Жуков). Их мемуары, как правило, лишены какой бы то ни было исторической и психологической ценности. Но есть и другого типа мемуаристы, которые старательно выискивают все мелкие, пошлые черточки у великих людей. Характерным примером такого мемуариста является Авдотья Яковлевна Панаева (гражданская жена Некрасова). Ненавидя Тургенева, она изобразила его в своих мемуарах вполне законченным пошляком, хвастуном, мелким, тщеславным эгоистом. Не упустила ни одного факта, который мог бы очернить Тургенева.