Как известно, визуальная культура Средневековья в значительной мере была основана на убеждении, что изображение можно читать как текст. Восприятие изображения нередко определялось глаголом «читать» — начиная с письма папы Григория Великого епископу-иконокласту Серену Марсельскому (600 г.), в котором папа защищает священные образы и вместе с тем осуждает поклонение им. «Мы хвалим, что ты запретил им [образам] поклоняться (adorari), но осуждаем их разрушение», — пишет Григорий; однако, если образам нельзя поклоняться, то какова их цель? Здесь следует знаменитое рассуждение, которое, по мнению Ж.-К. Шмитта, «можно рассматривать как основу отношения Западной Церкви к религиозным образам»: «Одно дело — поклоняться изображению (pictura), другое — узнавать из изображения историю, которой надо поклоняться. Ибо что грамотному писание, то понимающим неграмотным — изображение, ибо из него неграмотные видят, чему они должны следовать; его читают те, кто не знает букв». Так идея чтения применяется к визуальным образам, а вместе с этим применением возникает парадокс: неграмотные тоже могут читать.
Александр Евгеньевич Махов - Средневековый образ: между теологией и риторикой - Опыт толкования визуальной демонологии
М.: Издательство Кулагиной — Intrada, 2011. — 256 с.
На обложке использована композиция «Страшный суд» с тимпана собора в Бамберге (ок. 1230). Фотография автора.
Книга содержит 331 черно-белую и 90 цветных иллюстраций.
Александр Евгеньевич Махов - Средневековый образ: между теологией и риторикой - Опыт толкования визуальной демонологии - Содержание
Введение: визуальный образ и narratio poetica
I. ТЕОЛОГИЯ ОБРАЗА
«НОГА ГОРДЫНИ»
ОТЧУЖДЕНИЕ от порядка
- Утративший порядок в себе: «нет ни веса, ни меры, ни числа...»
- Пребывание вне порядка: «оставившие свое жилище»
МНОЖЕСТВЕННОСТЬ как утрата единственности: «легион»
- «...преображается в ангела света»: замаскированный демон
УМАЛЕНИЕ: «стал меньше себя»
-
Дьявол-животное. Демонологический бестиарий
- ЗМЕЙ
- ДРАКОН
- ЛЕВ
- КОШКА
- ДРУГИЕ КОШАЧЬИ: ЛЕОПАРД, РЫСЬ
- ВОЛК
- СОБАКА
- ЛИСА
- МЕДВЕДЬ
- ОБЕЗЬЯНА
- РОГАТЫЕ: ТЕЛЕЦ, КОЗЕЛ, ТУР, ЕДИНОРОГ ВЕПРЬ
- КРЫЛАТЫЕ: ВОРОН, КОРШУН, ВОРОБЕЙ, НЕТОПЫРЬ
- ЛЕВИАФАН
- ЖАБА
- ЯЩЕРИЦА, САЛАМАНДРА НАСЕКОМЫЕ, ПАУКООБРАЗНЫЕ
-
Умаленный человек
- «ДЕРЕВЕНЩИНА», ДИКАРЬ, УМИРАЮЩИЙ, ШУТ
- ПОЛУЧЕЛОВЕК: ОНОКЕНТАВР, САТИР
- УМАЛЕНИЕ ВОЗРАСТОМ: РЕБЕНОК, СТАРИК
- УМАЛЕНИЕ ЧЕРНОТОЙ: «ТЕНЬ СМЕРТИ», ЭФИОП
- УМАЛЕНИЕ НАГОТОЙ
- УМАЛЕНИЕ МИМИКОЙ И ЖЕСТИКОЙ: СМЕХ, ВЫСУНУТЫЙ ЯЗЫК
ДЕМОНЫ и иные: визуальные фигуры противостояния
-
Искуситель
- ПРЕДЛАГАЕТ — ПОДНОСИТ
- ПОДСТРЕКАЕТ
- ОТВЛЕКАЕТ, ПЫТАЕТСЯ ПРЕПЯТСТВОВАТЬ
- Обладатель, «князь мира», палач
-
ДЕЙСТВИЯ И ЖЕСТЫ
-
ОБЛАДАНИЯ И ДОМИНИРОВАНИЯ
- Тащить
- Вести
- Попирать Оседлать, давить Нести
- Оковывать, связывать Рукопожатие: immixtio manuum
- Обнимать-обхватывать, хватать, касаться
- Лизать
- Испражняться, блевать
- Предъявлять документ
-
ДЕСТРУКТИВНЫЕ ДЕЙСТВИЯ
- Пожирать
- Бить
- Удушать
- Демон-воин: оружие и другие орудия
- Создавать помехи
-
Побежденный
- Пронзание
- Попрание
- Оседлание
- Избиение
- Обжигание
- Оковывание. прирученный и полезный дьявол
-
ОБЛАДАНИЯ И ДОМИНИРОВАНИЯ
II. РИТОРИКА ОБРАЗА
ФИГУРАТИВНОСТЬ как комбинаторика
- Фигуры добавления
- Фигуры убавления
- Фигуры перестановки
- «Фигуры мысли»: сравнение, conciliatio, антитеза, гипербола
- Операция замены: метафора
ОСОБЕННОСТИ средневекового фигуративного образа
- Амфиболия
- Орнаментализация тела
- Пример разработки визуального мотива: игра со змеем
МНОГОЦВЕТНОСТЬ
Заключение
Предметно-именной указатель
Указатель библейских цитат
Abstract
Александр Евгеньевич Махов - Средневековый образ: между теологией и риторикой - Опыт толкования визуальной демонологии - Введение: Визуальный образ и narratio poetica
Освященная авторитетом Григория Великого формула pictura quasi scriptura укореняется в культуре Средневековья. Валафрид Страбон (в первой половине IX в.) варьирует формулу, игрой словоформ подчеркивая ее парадоксальность: «pictura est quaedam litteratura illitterato», «изображение — некая буквенность для безбуквенного». В 1025 г. синод в Аррасе особо рассматривает вопрос о церковных изображениях и подтверждает правильность аналогии между письмом и изображением: «Неграмотные, которые не могут понять Священное Писание», созерцают (contemplantur) Христа «посредством линий изображения (per quaedam picturae liniamenta)».
Но в самом ли деле мир изображений служит Библией для одних лишь неграмотных? Не следует забывать, что и грамотные предавались чтению образов: Бернар Клервоский (в «Апологии к Вильгельму») сокрушается о монахах, которые больше любят «читать в статуях, чем в книгах (legere libeat in marmoribus quam in codicibus)». Монахи, которые способны читать книги, предпочитают им визуальные образы.
Итак, созерцать священные образы — все равно что читать; аналогия кажется понятной и не требующей дальнейших уточнений. Однако, на наш взгляд, здесь и возникают самые интересные вопросы, которые заставляют нас воспринимать аналогию «чтение — созерцание» не как очевидность, но как отправной пункт дальнейшего исследования. Что, собственно, значит «читать»? Разные тексты Средневековье читало по-разному: к тексту философа, тексту поэта, тексту Библии и т. п. применялись разные принципы чтения и понимания.
Какому же типу текста подобно изображение? Если мы ответим на этот вопрос, то получим возможность перенести на изображение принципы, по которым строится словесное высказывание определенного рода. Но какого все-таки рода?
Нам представляется, что коррелят визуальному высказыванию нужно искать в той словесной области, которую мы сейчас называем художественной литературой. Однако средневековье не знало такого понятия, оперируя совсем иными терминами: такими, как narratio fabulosa (Макробий в комментарии на цицероновский «Сон Сципиона»), narratio poetica (Тьерри Шартрский, комментарий на «Риторику к Гереннию»). Принципиальное отличие средневекового narratio poetica от современного концепта художественной литературы состояло в том, что «поэтическое повествование» не рассматривалось как некая самостоятельная область, обособленная от философии и теологии, но лишь как особый модус изложения философских и религиозных истин. В средневековом понимании поэтическое повествование представлялось неким покровом (integumentum, velamen), накинутым на истину, одновременно ее и скрывающим, и открывающим. В разработке этого представления немаловажную роль сыграло рассуждение Макробия о fabula (вымысле, баснословии) из комментария на цицероновский «Сон Сципиона». Макробий задается вопросом, позволено ли философам посредством ложного, вымышленного, баснословного (т. е. посредством fabula) говорить об истинном, и дает положительный ответ: существует такой вид повествования, где «понятие о священных вещах изложено под благочестивым покровом вымыслов, облаченное в достойные вещи и имена».
В своем рассуждении Макробий формулирует по крайней мере два важных различения. Во-первых, он различает предмет изображения (argumentum) и собственно ткань повествования (contextio narrationis) — т. е. ту совокупность конкретных образов и их последовательность, в которую предмет облечен. Во-вторых, он различает в повествовании различные типы истинности. Лживым или истинным могут быть и argumentum, и contextio narrationis; при этом лживый, измышленный contextio narrationis может содержать и ложный, и истинный argumentum. Второй случай — когда посредством ложного рассказывают истинное (argumentum истинен, но его истинность показывается посредством «измышленного и ложного»), — собственно, и соответствует поэзии в ее средневековом понимании. Средневековый читатель античных поэтов воспринимал буквальный смысл их текстов как лживое иносказание, скрывающее истину. Так, Теодульф Орлеанский («О книгах, которые обычно читаю») о своих литературных штудиях сообщает следующее: «И читаю то Помпея, то тебя, Донат, то Вергилия, то говорливого Назона. Хотя в их словах немало вздорного, все же под ложным покровом таятся многие истины».
Категории:
Благодарю сайт за публикацию:
