Марион - Эго, или Наделенный собой

Пер. с франц. А. Черноглазова.

М.: Группа Компаний «РИПОЛ классик» / «Панглосс», 2019. -159 с.

(Серия «Фигуры Философии»).

ISBN 978-5-386-12300-0

 

• § 9. ОБЛИЧИЕ COGITO
• § 10. АНОНИМНОСТЬ ЭГО
• § 11. ИЗМЕРЕНИЯ MEMORIA
• § 12.НЕЗАПАМЯТНОЕ
• § 13. ЧТО МЫСЛИТ ЖЕЛАНИЕ
• § 14. БЛАЖЕННАЯ ЖИЗНЬ КАК ПРИНЦИП
• § 15. НАДЕЛЕННЫЙ СОБОЙ - БОЛЬШИЙ, НЕЖЕЛИ ЭГО

 

Книга Жан-Люка Мариона «Вместо себя: подход Августина», центральная глава которой представлена в этой книге, с формальной точки зрения представляет собой развернутый комментарий на «Исповедь» — самый, наверное, знаменитый текст христианской традиции о том, каков путь души к Богу и к себе самой. Количество комментариев на «Исповедь» необозримо, однако текст Мариона разительным образом отличается от большинства из них. Книга, которую вы сейчас держите в руках, представляет не просто результат работы блестящего историка философии, комментатора и интерпретатора классических текстов; это еще и подражание Августину, попытка вовлечь читателя в ту же самую работу души, о которой говорится в «Исповеди» . Как текст Августина говорит не о Боге, о душе, о философии, но обращен к Богу, к душе и к слушателю, к «истинному философу», то есть к тому, кто «любит Бога», так и текст Мариона — под маской историко-философской интерпретации — обращен к Богу и к читателю как к тому, кто ищет Бога и ищет радикального изменения самого себя. Но что значит «Бог» и что значит «изменить-£»? Можно ли изменить себя самого?

 

В своем творчестве Марион решает две задачи, которые неразрывно связаны между собой. Первая из них, философская, состоит в том, чтобы заместить старую, раскритикованную еще Хайдеггером, метафизику — феноменологией, вторая, богословская, — в том, чтобы окончательно освободиться от того «понятийного идола», которым метафизика подменяет Бога. «Бог» традиционной метафизики есть не более чем идол, настаивает Марион. В каком же именно смысле следует понимать это утверждение? Идол отличается от иконы не своим предметом, не тем, что он изображает, а тем, как он изображен, а точнее, тем способом, которым мы соотносимся с тем, что видим; если воспользоваться феноменологическим языком, то можно сказать, что идол отличается от иконы своим «способом явленности». Изображение — чувственное, в виде статуи или картины, или же нечувственное, в слове — оказывается идолом в той мере, в которой мы опознаем в этом изображении — Того, Кто выше всякого изображения, Того, Кто изображен быть не может.

 

Идол, который призван сделать Бога Невидимого видимым, останавливает на себе взгляд, насыщая его, и в конечном итоге, отражает его; взгляд отражает от идола, возвращаясь к смотрящему. Идол может вызывать и восхищение, но само это восхищение предполагает, что тот, кто восхищается, считает себя способным оценить то, чем он восхищается; я восхищаюсь тем, что соразмерно моему взгляду, моему пониманию, моим возможностям*. Я смотрю на статую Аполлона и говорю — «вот это Аполлон», вот он здесь, прямо передо мной. В случае иконы это отношение разворачивается: не Богоматерь стоит передо мной, а я стою перед Ее иконой и, тем самым, перед Нею. Как говорит Марион, идол предстает как своего рода «невидимое зеркало», отражающее наш собственный опыт божественного — опыт, данный нам в переживании жизни и смерти, мира и войны, красоты и любви.