Мерлин - Каббала и русское слово - Пространства совместности

В 1988 году в академической иудаике произошло событие, кото­рое было позже обозначено как «революция» и «коперниканский переворот», — вышла книга Моше Иделя «Каббала: новые перспективы». «Абстрактному» подходу Гершома Шолема Идель про­тивопоставил исследования Леви-Стросса, Мирчи Элиаде, Поля Рикера. В его намерения не входила реализация этих перспектив: свою задачу Идель видел в изучении культурных практик, реализованных в каббалисттеских текстах.

 

Главный упрек Шолему за­ключался в том, что он видел в каббале «еврейскую мистику» и увлекался теософскими схемами в ущерб экстатической и теурги­ческой практикам. Исследователь каббалы не должен быть каббалистом, утверждал Идель. То есть не должен быть «мистиком». Но вместе с мистикой была выброшена за борт философия каббалы: Иделя интересуеют только характерологические моменты каббалистических концепций. Это была не коперниканская, а птолемеева революция: гелиоцентрическую систему сменило множество эпициклов. Идель — крупнейший знаток каббалы, но его научная цель — инструмен­тальное объяснение знания, заведомо менее богатое, чем само знание.

 

Каббалу Идель объясняет с помощью подходов и методов. У меня противоположная и более скромная задача: научиться ме­тоду, усвоить подход к предмету из самого предмета. Все мы поль­зуемся каким-то инструментом и принадлежим к какой-то терри­тории. Моя территория — филология. Я имею дело с текстами и не претендую на обладание глубинами. Но как филолог я хотел бы заметить, что слово каббала означает «получение». Содержание сосуда не совпадает с самим сосудом; каббала — способ вмещения другого: не исключено, что занимаясь другими вещами — истори­ей или филологией, мы практикуем каббалу, хотя именно об этом и не знаем «Каббала и астрофизика», «Каббала и генетика», «Каббала и правильное питание» — заглавия этого типа бесчисленны.

 

Никто не знает, что такое каббала, но с помощью каббалы объясняют все что угодно. Но может быть, каббала соотносима с любым предме­том именно потому, что это способ понимания предметов. Каббалу можно и нужно сравнивать с генетикой, астрофизикой и правиль­ным питанием (поскольку питание — это метафора понимания), чтобы понять, что такое сама каббала. «Kabbalah and criticism» — название книги Харолда Блума, вы­шедшей еще в «дореволюционный» период. Блум связывает каббалу с интерпретацией, в том числе с интерпретацией каббалы. В дереве сфирот он видит модель текстуальной узурпации. Подобно тому, как низшая сфира принимает свет высшей и «одевает» этот свет, интерпретатор подменяет свой предмет тем, как он его интерпретирует.

 

Издательство — "Языки славянской культуры" — 240 с.

Москва — 2015 г.

ISBN 978-5-94457-217-2

 

«Каббалистический миф из уст Орфея» — название статьи Ие­гуды Либеса, в которой он доказывает древность каббалистической традиции. Либес не имеет в виду голос Орфея: речь идет о том, что миф, рассказанный Орфеем — эхо не дошедшего до нас еврей­ского источника. Но если Орфей — это голос каббалы, то каббала живет в устах Орфея. Либес сравнивает орфический миф — из космического яйца вылупляется бог-птенец — с фрагментом «Зоара»: Рождение птенца из яйца — безусловно, миф, и даже первый миф: в нем схвачено начало самой мифологии как «осуществляющей себя Истины» (Кассирер). Твердая искра — это уже нечто другое по отношению к бесконечному свету — вопрос, обращенный к мифу и провоцирующий его глубину.

 

В каббале видят мистику и магию, но как часть еврейской традиции каббала — это герменевтика. «Каббалистический миф» отражает процедуру размыкания текста с по­мощью ключа, то есть процедуру обрезания — выход текста / тела в смысл. Вряд ли стоит говорить о «символике обрезания» в каббале: само окно обрезания символизирует символику как таковую. Кабба­ла — нетематическое знание, в ней нет разницы между физисом и гнозисом. Можно определить каббалу как физику гнозиса. Укус змеи функционирует как стимул (catalyst), открывающий утробу. Змея жалит голову Орфея в уста (Мет 11:56). Из уст Ор­фея проклевывается песня. Точка — источник взлома, буцина декардинута — вложена в уста Орфея, но уста — это точка пустоты, которая открывается и наполняется в событии интерпретации.

 

Есть противоречие в том, что Либес исследует историю искры. Смысл не имеет истории: каждое прочтение высекает новую искру. Смысл рождается здесь и сейчас, но приходит не отсюда, если бы он принадлежал месту своего рождения, ничего нового не рожда­лось бы, а смысл — это всегда новость. Один из первых эпизодов «Зоара» — сцена интерпретации: двух знатоков Торы посещает умерший раби Хануна и открывает им врата Книги: откровение смысла приравнивается к нисхождению души. Объект герменевтики — книга. Смысл рождается внутри книги, но книга рождается вместе со смыслом. Книга — разновидность искры: она падает с неба. Книга «Зоар», согласно преданию, долгое время была сокрыта и затем чудесно обретена. «Книга Еноха», на которую ссылается «Зоар», сначала принадлежала Адаму.

 

После изгнания из рая она вырвалась из его рук и улетела на небо. К Ено­ху она попала «из того же места» (Zohar 1:36b — 38b). Славянская редакция «Книги Еноха» позволяет восстановить утраченное зве­но традиции: книга возвращается в очередной раз. С неба падает и «Голубиная книгам. По мнению А. Архипова, это название происходит от sefer torah ‘Пятикнижие’ в результате контаминации torah — tor, ‘голубь’. Однако в библейских эпизо­дах дарования Торы ничего не говорится о падении книги (ей не­зачем падать, поскольку Моисей взошел на гору): Тора даруется (NTN) Моисею. В «Зоаре» книга именно падает — «приземляет­ся» NChT). Закон дается законодателем — передается из рук в руки для соблюдения и исполнения. Мудрость — подарок с неба. Голубиная книга — воплощение Мудрости: можно предположить, что голубиная — фонетическая перелицовка слова kabbalah.