Оболевич - От имяславия к эстетике

Русский перевод книги выходит в юбилейный год - ныне мы отмечаем 120-ю годовщину со дня рождения Алексея Федоровича Лосева и 25-ю годовщину со дня его смерти. Великий ученый по праву считается последним философом Серебряного века. Его творчество многогранно. Читая его различные работы, невольно задумаешься: кем был Лосев? То он предстает как монах-имяславец, то как тонкий ученый-диалектик, то как историк философии, то как знаток античной литературы и мифологии, то как поэт, то как философ математики...

 

Пер. с польск. Е. Твердисловой. (Серия «Философия и наука»). - М.: Издательство ББИ, 2014. -х + 443 с.

ISBN 978-5-89647-320-6

 

 

В книге я пытаюсь воссоздать целостный облик мысли Лосева, сконцентрировав его вокруг понятия символа. По моему убеждению, это одно из самых ярко выраженных (если не самое яркое) учений, которое иллюстрирует взгляды Лосева в их совокупности. Реконструкция и анализ лосевской теории символа составляет своеобразное case study - тематическое исследование, которое вместе с тем позволяет дать довольно ясное представление о философии русского мыслителя в целом.

 

Настоящая книга является несколько переработанным вариантом польского издания. Со времени ее написания появилось много новых публикаций текстов как самого А.Ф. Лосева, так и работ, посвященных ему, но учесть их все в данном переводе у меня уже не было возможности. За готовность вести дискуссионные беседы, за сделанные замечания, указания и подсказанные идеи от всей души  благодарю всех, кто имеет отношение к созданию этой книги.

 

 

Первые десятилетия XX века - один из самых бурных, плодотворных и вместе с тем загадочных периодов в истории человечества. Опыт Первой мировой войны в Европе и Октябрьского переворота в России со всеми их последствиями, небывалый до этого расцвет наук (как точных и естественных - математики и логики, физики, биологии, экспериментальной психологии, так и гуманитарных, в частности, в области языкознания) наряду с развитием техники; возникновение новых направлений в литературе, искусстве, музыке и философии - все это заставляло искать ответ на актуальные вопросы, мучившие людей; характерное для того времени чувство неуверенности, отсутствие стабильности; вызванный отчасти этим интерес к мистицизму и оккультизму - такова картина, которая по сей день не перестает притягивать к себе внимание самых разных исследователей со всего мира.

 

Особым драматизмом отмечена русская история и культура с ее кризисом национального и религиозного сознания. Существовавшие тогда в России проблемы и дилеммы по-своему способствовали интенсивному развитию философской мысли, не без гордости именованному «философско-религиозным ренессансом». В тот же период в русской культуре был отмечен еще один ренессанс - в широко понимаемой гуманитарной области, который известный польский историк культуры Фаддей Зелинский (профессор Петербургского  университета) назвал «славянским возрождением», или «третьим ренессансом»[1].

 

Его олицетворением стали братья Михаил и Николай Бахтины, Георгий Федотов, Борис Пастернак, Михаил Пришвин и другие умы того времени, черпавшие вдохновение в сокровищницах античности. Оба «ренессанса» характеризуют Серебряный век и тесно между собой связаны. Их участники представляли разнообразные - художественные и духовные - сферы единого пространства, активно друг с другом взаимодействовали и даже нередко, как это было в случае с о. Павлом Флоренским и Александром Мейером, развивали философию и богословие, обращаясь именно к древности, а конкретно - к древнерусской культуре.

 

Одним из выдающихся представителей как русского религиозно-философского, так и славянского ренессанса, был Алексей Федорович Лосев (1893-1988), которого причисляют к последним могиканам Серебряного века. По образованию философ и филолог-классик, Лосев отличался огромной эрудицией. Кроме уже названных дисциплин, он активно занимался языкознанием, музыковедением, математикой, астрономией, писал стихи и прозу, медитировал и практиковал Иисусову молитву, соединив в себе академического профессора и монаха-исихаста. За свою более чем 90-летнюю жизнь он пережил две мировые войны, советские репрессии, гонения властей, осуждения и... был негласно признан Нестором русской философии XX века. О творческом масштабе Лосева свидетельствует хотя бы тот факт, что самая последняя, изданная в 2013 году библиография его работ, насчитывает 1005 наименований, включая монографии, статьи и интервью, а также свыше 320 статей, напечатанных в разного рода энциклопедиях, словарях и учебниках[2].

 

Стремление упорядочить сочинения Лосева (в данном случае речь не идет о систематизации) наталкивается на большие трудности. Не объять столь богатого творческого наследия! В самом деле, как сопоставить и сравнить друг с другом его работы из таких разных областей, какими являются молитва и математика, языкознание и музыка? И всё же, думается, есть возможность найти такого рода общий знаменатель - сквозную тему, которая сплачивает всё им созданное в единое целое, начиная с юношеских эссе и кончая монументальными, энциклопедически зрелыми сочинениями. Это - Символ, трактуемый Лосевым как бытие sui generis и рассматриваемый им в различных аспектах, с перспективы разнообразных сфер человеческой деятельности: религиозной, художественной, языковой, историко-философской и т.п. Выше обозначенная проблематика и составляет предмет данного исследования.

 

Выбор темы продиктован следующими исходными положениями.

 

Во-первых, отсутствует целостное описание лосевской концепции символа, а она между тем определяет всё его творчество. Задача книги - реконструировать его теорию символа на широком философско-историческом фоне и проанализировать отдельные ее аспекты.

 

Во-вторых, мы исходим из того, что проблема символа представляет собой «один из наиболее устойчивых элементов культурного континуума»[3], символ сам по себе невероятно важен, интересен и стоит того, чтобы его специально рассмотреть. Тема символа привлекала многих известных мыслителей XX века, среди них Эрнст Касси-рер, Поль Рикёр, Пауль Тиллих, Ганс-Георг Гадамер, Мирча Элиаде и др. В русской культуре вышеназванную проблему поднимали представители «религиозно-философского ренессанса» о. Павел Флоренский и о. Сергий Булгаков, поэты-символисты Вячеслав Иванов и Андрей Белый, а также - несколько позднее - ученые Московско-Тартусской семиотической школы: Юрий Лотман, Борис Успенский, Владимир Топоров.

 

Говоря о философии Лосева, невозможно учесть все существующие на сегодня концепции символа, которые возникли и получили развитие в истории мысли (пусть даже только русской). В работе используются отдельные элементы сравнительного анализа тех теорий, которые имеют непосредственное отношение к позиции Лосева и других авторов, и, разумеется, тех концепций, с какими полемизировал русский философ.

 

Своеобразным контекстом, пробудившем в молодом Лосеве интерес к проблематике символа, стала возникшая в те годы в монашеской среде Афона дискуссия о имяславии, которая впоследствии была сформулирована русскими интеллектуалами как особая научно-религиозная тема. Главный вопрос споров (который непосредственно касается реальности имени Божьего) связан с проблемой природы символа - его реалистического и условного характера.

 

В первой главе книги («Имяславский спор и его участники») прослеживается история самого спора, причем внимание сосредоточено преимущественно на участии в нем русских философов (прежде всего Алексея Лосева).

 

Теоретики имяславия, как правило, обосновывали свою позицию, исходя из текстов восточно-христианских писателей, а потому во второй главе («Святоотеческие основы имяславия») рассматривается проблематика символа в традиции восточных отцов церкви. Исследуется вопрос о возможности познания Бога и его границ, который был разрешен святоотеческими авторами путем различения Божественной сущности и Божественных энергий, порой отождествлявшихся с именами Божьими, что и стало предметом имяславских споров в XX веке. В этой главе приведены две главные дискуссии святоотеческого периода, связанные с природой символа (а говоря точнее, с его реалистическим характером), эхо которых отозвалось и в спорах XX века.

 

Суть их сводилась к защите иконопочитания и отстаиванию исихазма с его утверждением возможности участия человека в Божественной энергии в виде созерцания Фаворского света (решающую роль в этом вопросе играл св. Григорий Палама и его учение).

 

Далее акцент переносится на отмеченную Лосевым и другими теоретиками имяславия антиномию Творца и творения в ее онтологическом и эпистемологическом смысле, а также на способ ее преодоления посредством символичности познания Бога - той, однако, символичности, которая обладает не условным, а реалистическим характером. Попытка разрешить поставленную проблему сопоставляется с теорией аналогии, выдвинутой западными философами Средневековья, и в заключительных частях главы внимание сосредотачивается на том направлении, в каком пошла в своем развитии святоотеческая теория символизма (здесь: символизма имени Бога), подхваченная русскими философами.

 

Отстаивая тезис реализма и вместе с тем символизма имени Божьего, Лосев, будучи представителем «третьего», славянского возрождения, опирался на (нео)платоновскую традицию. Третья глава «Платоновские предпосылки имяславия в интерпретации Лосева» рассматривает вопрос о том, как выразить истину об имманенции Бога. В этой связи анализируется лосевское прочтение платоновского Единого (блага), «идеи» и «эйдоса», которые оказали заметное влияние на формирование его оригинальной концепции символа и имени. Исследуется также предложенная Лосевым интерпретация символизма у Платона.

 

В четвертой главе («Структура имени») раскрывается онтология имени в лосевском понимании. Обращаясь к выявленной им антиномии свободы и необходимости, мы рассматриваем внешний (условный, касающийся «свободного» наименования) и внутренний (реалистический, «необходимый») аспекты имени с точки зрения античной традиции - как платоновской, так и стоиков. Далее исследуется лосевская диалектика имени и слова как такового, начиная с его написания и звучания и заканчивая моментом «идеи», которая отождествилась со святоотеческим пониманием имени-энергии. Особое внимание уделяется тому, каким образом конвенциональность имени / слова (связанная с внешним, звуковым аспектом) соотносится с его онтологизмом, реализмом (касающимся внутренней сущности слова), и тем самым показывается, как святоотеческая наука о синергизме - сотрудничестве Бога и человека: Божественных энергий и человеческих действий - стала применяться к проблеме имяславия.

 

Пятая глава («Генезис имени») представляет имя как символ, укорененный в Абсолюте. Размышления на эту тему опираются на лосевскую диалектику противопоставления бытия и «инобытия», Бога и творения. Одновременно с диалектической связью этих категорий прослеживается, каким образом московский мыслитель выводил сферу эмпирического мира (понимаемого как смысл, или имя) из трансцендентной сферы (первосущности, первоимени), и на этой основе выявляется суть символичности космоса.

 

Шестая глава («Мифичность имени») рассматривает соотношение имени и мифа в специфическом лосевском понимании. Используются те платоновские и неоплатоновские понятия мифа, к которым обращался мыслитель. Акцент делается на зависимости, существующей между мифом и символом, и прослеживается, в каких контекстах эти слова становятся для Лосева синонимичными понятиями. На основе «Диалектики мифа» и других работ русского ученого показывается повсеместное наличие мифа в культуре и, в частности, в христианском богослужении.

 

В центре внимания седьмой главы («Открытая структура символа») - поздние труды Лосева из области языкознания и литературоведения; доказывается, что они составляют органичную часть философии символа в целом, которую русский мыслитель развивал на протяжении всего своего творчества. На этой основе приводится общая характеристика символа и его типология, почерпнутые из сочинений Лосева 70-х годов, анализируются два аспекта (степени) символа: отождествление идеи и явления (что корреспондируется с ранним пониманием символа как выражения сущности) и порождающая модель, подразумевающая возникновение новых смыслов.

 

Этот аспект символа обращен к полисемии, многозначности, что будет показано в онтологическом и языковом планах. Поскольку символ так называемой второй степени (порождающая модель) предполагает полисемию и как следствие - интерпретацию символизируемой действительности, что находит отражение также в языковой сфере, рассматривается вопрос о познавательной ценности символа.

 

В последней, восьмой главе («Символ в эстетике») предлагаются способы определения эстетики в понимании Лосева, и на этой основе исследуется предлагаемая им характеристика символа в искусстве (старом и новом) и, в частности, в музыке. В область дисциплин по эстетике sensu largo - в широком смысле как науки о выражении, экспрессии Лосев включал также и математику, а потому в этой главе внимание сосредоточено на понимании философом символа в данной конкретной сфере. Как имяславие, так и эстетика, в той или иной мере и оба по-своему, сосредоточены вокруг понятия символа (отсюда название самой книги), то есть выражения одного измерения действительности посредством другого, и в этом смысле оба учения можно определить как философию выражения. Для Лосева, утверждавшего тезис о многомерности символа, философия выражения есть философия по преимуществу, что находит свое обоснование в заключительной части работы.

 

Некоторые ученые (например, С. Аверинцев[4]), имея в виду два цикла важнейших сочинений Лосева (знаменитые первое и второе «восьмикнижия»), которые возникли, соответственно, в 20-30-е и в 60-80-е годы, подразумевают под этим и периодизацию, состоящую из «раннего» и «позднего» Лосева. Без сомнения, подобное суждение имеет право на существование и по-своему справедливо применительно к хронологии его творчества, что, однако, не значит, будто взгляды ученого обоих периодов принципиально разнятся или противоречат друг другу, как это нередко бывает у других философов. Мы исходим из убеждения, что философские взгляды Лосева, при всей их вполне естественной эволюции и даже трансформации, представляют собой единое целое. Обосновать эту точку зрения мы собираемся именно на примере концепции символа (начиная с имя-славской линии и кончая эстетической линией), которая претерпела определенную модификацию, но в своих наиболее существенных чертах осталась неизменной.

---