Неведомый гений написал когда-то на фронтоне Дельфийского храма: "познай себя", — гений же потом и объяснил грекам таинственный смысл этой надписи. Сократ первый увидел в ней глубочайшую загадку о человеке и первый догадался, что в решении этой именно загадки должна заключаться вся полнота человеческой мудрости. Он сделался горячим проповедником своего открытия, — говорил о нем везде, где только мог говорить, и всем, кто только хотел его слушать. Из его собеседований греки услышали, что он — мудрейший из афинян, по суждению оракула — решительно отвергает в отношении себя справедливость этого суждения и считает себя голым невеждою; потому что, по его глубокому убеждению, пока не решена великая загадка о самом человеке, всякая наука и всякое знание могут служить только выражением ученого невежества.
Но среди всех других ученых невежд Сократ все-таки резко выделялся тем, что он вполне понимал, в чем заключается истинная мудрость, и с любовию стремился к ее достижению. Это была в нем такая выдающаяся особенность, что он счел возможным через нее именно определить свое положение в афинском обществе. В отличие от всех других учителей, гордо считавших себя настоящими мудрецами, он присвоил себе скромное наименование любителя мудрости и первый ввел в употребление слово "философия" с значением специального термина. Сократ думал, что благо человека заключается в самом человеке и есть именно сам человек в его человечности. Если же люди ищут блага вне себя самих, то они ошибаются, и если они признают средства жизни за конечную цель ее, то они обольщаются.
Весь мир есть совершенное ничтожество в сравнении с человеком, потому что ни за какие сокровища мира нельзя купить того, что составляет существо человека, — нельзя купить живого человеческого духа. Если бы только люди ясно осознали эту непреложную истину, то они, конечно, и попытались бы раскрыть ее в своей деятельности и в этом раскрытии несомненно увидели бы, что действительно ценное в мире вносится в него только самими людьми. Высокое удовольствие такого сознания неизбежно заставило бы их стремиться к полному и всестороннему развитию того, что свойственно человеку по его человечеству, а свойственно ему одно только истинное, доброе и прекрасное. В стремлении к познанию и осуществлению этих совершенств и заключается истинная философия, действительное же знание и осуществление их в жизни составляет подлинную мудрость.
Русская религиозная антропология - Том 1 - Антология
Сост., общ. ред., предисл. и прим. Н. К. Гаврюшин
М.: Московский философский фонд, Московская духовная академия, 1997. 528 с.
Сокровищница русской религиозно-философской мысли. Вып. III
ISBN 5-85133-047-3
Русская религиозная антропология - Том 1 - Антология - Содержание
- Н. К. Гаврюшин. Самопознание как таинство (предисловие)
- Аноним . О человечестем естестве, о видимем и невидимем
- Антиох Кантемир. Письма о природе и человеке
- Макарий (Петрович). О человеке (из «Догматической Богословии»)
- Владимир Золотницкий. Рассуждение о бессмертии человеческой души, которое утверждается чрез доказательство Божиего бытия, открывающееся нам из
- многочисленных созданий
- Николай Новиков. О достоинствах человека в отношениях к Богу и миру
- Дмитрий Аничков. Слово о невещественности души человеческой и из оной происходящем ее бессмертии
- Аноним. Философическое рассуждение о Троице в человеке, или опыт доказательства, почерпнутого из разума и откровения, что человек состоит: 1) из тела; 2) души и З) духа
- Аноним. Человек, наедине рассуждающий о неудоборешимых пневматологических, психологических и онтологических задачах
- Иван Кандорский. Наука о душе, или ясное изображение ее совершенств, способностей и бессмертия
- Александр Галич. Картина человека
- Феофан (Авсенев). Естественное развитие и жизнь души
- Федор Голубинский. Умозрительная психология
- Александр Светилин. Из лекций по психологии. Седалище души
- Вениамин Снегирев. Самосознание и личность
-
Виктор Несмелов. Наука о человеке. Том I. Опыт психологическойистории и критики основных вопросов жизни
- І. Сознание и мысль
- II. Формация субъективной действительности
- III. Организация мира представлений и понятий
- IV. Процесс познания
- V. Процесс познания и развитие жизни
- VI. Формация живого мировоззрения
- VII. Живое мировоззрение и естественная религия
- VIII. Естественная религия и философия
- IX. Загадка о человеке
Примечания редактора
Русская религиозная антропология - Том 1 - Антология - Сознание и мысль
1. Всякое психическое явление может существовать только под формою сознания, и весь мир психической действительности есть только мир сознания. Правда, в психологической науке издавна существует очень распространенное мнение, будто рядом с явлениями сознания развиваются еще и бессознательные психические явления, и следовательно — цельная область психического необходимо должна быть шире специальной области сознательного. Но это мнение представляет собою продукт чистого недоразумения. Оно именно возникло и существует как необходимое научное предположение, посредством которого более или менее удовлетворительно могут объясняться, с одной стороны, явления сознания и, с другой — самый процесс его. Между тем удовлетворительность эта чисто призрачная, потому что на самом деле разделение психической действительности на две разных области необходимо приводило и будет приводить только к очень грубым наивностям.
В пределах метафизической психологии, напр., все психологи-бессознательники вынуждаются представлять себе душу под формою темного чулана или погреба, на пороге которого помещается лампа сознания. Огонь этой лампы прекрасно освещает все, что спускается в погреб или вытаскивается из него, и оставляет в совершенном мраке все, что находится внутри его. Такое воззрение, конечно, имеет незаменимое удобство в том отношении, что оно очень легко может убаюкивать человека мнимым объяснением непонятных психических явлений забвения и воспроизведения: забыто все, что опущено на хранение в погреб души, и воспроизведено все, что вытащено из него для употребления. Но ведь это же не объяснение, а только убаюкивание мысли пустым призраком объяснения, и потому-то именно для всякого, кто не имеет особенной нужды в подобном убаюкивании, необходимо отказаться от такого воззрения.
В пределах физиологической психологии действительно заявляется самый решительный отказ от метафизической фантастики. Но по отношению к интересующему нас вопросу эта фантастика здесь, собственно, нисколько не уничтожается, а только заменяется особой физиологической фантастикой, и, вследствие этого, нам лишь в новой форме преподносится старое содержание. Роль темного чулана или погреба здесь играет нервная система вообще и головной мозг по преимуществу. Конечно, при таком представлении физиологи избегают комичности объяснений метафизиков, потому что под именем бессознательных психических явлений они, собственно, разумеют физиологические прецеденты и корреляты явлений сознания. Но зато они наталкиваются на другое крупное недоразумение. Дело в том, что если физиологические прецеденты и корреляты явлений сознания можно считать явлениями психическими, то всякое различие между психическим и физиологическим неизбежно должно исчезнуть, и потому термин психический оказывается по меньшей мере совершенно излишним.
Тогда действительно можно говорить, что впечатления и суждения, все процессы и продукты мысли осуществляются и сохраняются, как простые состояния или комбинации различных состояний мозгового вещества, но тогда же и оказывается, что подлинное различие существует, собственно, не между психическим и физиологическим, а только между сознательным и бессознательным. Следовательно, если термин «психический» должен иметь какой-нибудь смысл, то он может иметь его исключительно только по отношению к явлениям сознания, а потому и с точки зрения физиологической психологии область психического всецело должна покрываться областью сознательного. Движение мозгового вещества, пока оно не отмечено явлением сознания, только и есть движение вещества, а не впечатление и не суждение, как и всякий вообще физиологический процесс, пока он не отмечен явлением сознания, только именно и есть физиологический процесс, а не психический. Следовательно, к психии относится лишь то, что существует под формою сознания, и никаких бессознательных явлений в ней нет и быть не может, если только за такие явления не принимаются состояния мозга.
Русская религиозная антропология - Том 2 - Антология
Сост., общ. ред., предисл. и прим. Н. К. Гаврюшин
М.:Московский философский фонд, Московская духовная академия, 1997. 480 с.
Сокровищница русской религиозно-философской мысли. Вып. III
ISBN 5-85133-048-1
Русская религиозная антропология - Том 2 - Антология - Содержание
-
Виктор Несмелов. Наука о человеке. Том II. Метафизика жизни и христианское откровение
- I. Христианское вероучение и соблазны ума
- II. Онтологическое основание и смысл идеи спасения
- III. Происхождение в мире зла и условия возможности спасения
- IV. Христианское учение о спасении как о богочеловеческом деле Христа - Сына Божия
- Иван Четвериков. Из лекций по общей психологии
- Семен Франк. О понятии и задачах философской психологии
- Вячеслав Иванов. Anima
- Борис Вышеславцев. Образ Божий в существе человека
- Борис Вышеславцев. Образ Божий в грехопадении
- Киприан (Керн). Тема о человеке и современность
- Василий Зеньковский. Принципы православной антропологии
Примечания редактора
Указатель имен
Русская религиозная антропология - Том 2 - Антология - Вячеслав Иванов - Anima - I. Экстаз и религия
К исконным формам религиозного опыта принадлежит состояние близкой к безумию восхищенное и охваченности Богом — душевное событие, которое на время расщепляет внутренний мир личности на две эксцентрические сферы. Прежняя воля смолкает, преодоленная и низвергнутая как бы извне проникающей в человека чужой волей. Прежнее «я» сменяется более могущественным «я», которое едва ли уже можно назвать человеческим: восхищенный, возвращаясь из своего оглушения к самосознанию, воспринимает его носителя как проникшее в него божество и говорит ему «Ты».
Если дистанция между Богом и человеком, в представлении верующего, остается и после этого грозового соприкосновения неумаленной, то их взаимоотношение становится качественно чем-то иным, чем то, что древние италики называли словом «religio», — чем-то более содержательным и интимным, чем робкая оглядка и благоразумная предусмотрительность, чем правовая или магическая связанность, награда или принуждение, исходящие от богов. Привступает новый элемент как зародышевый зачаток того, к чему позднейшая созерцательность стремится под именем «unio mystica» — мистическое единство. Отныне богословской рефлексии дана возможность истолковывать слово «religio» в более духовном смысле, выводя его из слова «religare», соединять.
Религия становится более интимной, когда человек научается говорить «Ты» тому, присутствие чего он ощутил в своей собственной груди, — будь то как внезапное посещение, будь то как то постоянное пребывание, которое его древнейший предок с священным трепетом почитал в царе и провидце. Что же, собственно, случается с человеком, одержимым божеством, при благоприятном течении описанного испытания, т.е. в случае, когда «энтузиастический пафос», как это переживание называется по-гречески, завершается гармоническим аккордом «катартического» исцеления?
Категории:
Благодарю сайт за публикацию:
