Шавиро - Вне критериев - Кант, Уайтхед, Делёз и эстетика

Эта книга родилась из философской фантазии. Я представил себе мир, в котором Уайтхед занял место Хайдеггера. Подумайте, насколько важен был Хайдеггер для мышления и критической рефлексии на протяжении последних шестидесяти лет. Что если бы Уайтхед, а не Хайдеггер, установил повестку дня для постмодерной мысли? Какой была бы философия сегодня? Какие вопросы мы задавали бы? С каких точек зрения мы рассматривали бы мир?

 

Параллели между Хайдеггером и Уайтхедом поразительны. «Бытие и время» было опубликовано в 1927, «Процесс и реальность» — в 1929. Две великие философские книги были почти полными современницами. Обе они мастерски реагируют на ситуацию (мне не хотелось бы говорить «кризис») современности, на необъятность научных и технических изменений, на упадок того, что ранее казалось несомненным, на ускорившийся темп жизни, на масштабные преобразования, которые последовали за ужасами Первой мировой войны. Обе книги принимают несуществование оснований как должное, не только не зацикливаясь на их потере, но продолжая действовать, не заботясь об их отсутствии. Обе книги являются антиэссенциалистскими и антипозитивистскими, в них обеих предпринимаются попытки выработать новые способы мышления, новые способы созидания философии, новые способы воплощения способности удивляться.

 

И все же между этими двумя книгами существует множество различий: в концептах, в методе, в воздействии и в духе. Мне хотелось бы задать ряд философских вопросов и выстроить серию (нужно признать, несколько смелых) сравнений с целью объяснить эти различия настолько, насколько это возможно.

С. Шавиро ; пер. с англ. О. С. Мышкина. — Пермь : Гиле Пресс, 2018. — 210 с.

ISBN 978-5-9906611-8-9

Предисловие

Если бы Уайтхед был поставлен на место Хайдеггера в качестве вдохновителя постмодерной мысли, наш интеллектуальный ландшафт выглядел бы совсем иначе. Некоторые из проблем, какими мы были одержимы, потеряли бы свою важность и заменились бы иными вопросами и иными перспективами. То, что Изабелла Стен-герс назвала «конструктивистским» подходом к философии, обладало бы преимуществом перед непрестанной деконструкцией. По отношению к ней мысль Уайтхеда обладает своего рода космической иронией, создающей многообещающий контраст как с нар-циссическим теоретизированием, к которому склонны наследники Хайдеггера, так и с пустым самодовольством мейнстрима американского прагматизма. Метафизика Уайтхеда представляет собой сколоченную не до конца конструкцию, всегда открытую для пересмотра, а не утверждение абсолютной истины. Она остается вне дуальностей: субъективного и несубъективного, значимого и незначимого, гуманизма и его противоположности, которыми нас столь часто обременяло теоретическое мышление. Уайтхед одновременно экземплифицирует и поддерживает способности (virtues) спекуляции, фабуляции и изобретения. Все это можно противопоставить догматизму не допускающих сомнения гуманистических или позитивистских постулатов и бесконечному отрицанию, казуистике и стремлению перещеголять других, которыми характеризуются столь многие современные академические «теории».

 

«Вне критериев» — это эксперимент, это попытка переосмыслить теорию «постмодерна», и особенно теорию эстетики, с точки зрения, отсылающей к Уайтхеду вместо Хайдеггера. Я предпринимаю ее во многом с помощью прочтения [учения] Уайтхеда в его соединении с [учением] Жиля Делёза. Делёз писал об Уайтхеде лишь кратко; неясно, насколько Уайтхед был ему близок и в какой степени на него повлиял. Тем не менее, как я попытаюсь показать, между трудами Уайтхеда и трудами Делёза существуют важные сходства и резонансы. В данной книге я попытался ввести нечто вроде переключателя между этими двумя мыслителями, так что каждый из них помогает разрешить сложности в работах другого. Эта книга начинается прочтением Уайтхеда с делёзианской точки зрения; ко времени окончания я, наоборот, обнаружил себя читающим Делёза с уайтхедианской точки зрения. Такое изменение перспективы является одним из эффектов, произведенных на меня чтением Уайтхеда и написанием работы о нем. Критическое письмо всегда должно быть также и опытом трансформации. Как много лет назад писал Мишель Фуко, «чего стоило бы познание со всем присущим ему упорством, если бы оно должно было обеспечивать всего лишь количественное усвоение знаний и не предполагало бы освобождение — особого рода и в той мере, в какой это возможно, — от автоматизма сознания для того, кто познает?» (Foucault 1986, 8; Фуко 2004, 14).

 

Близость Делёза и Уайтхеда проистекает, прежде всего, из сконцентрированности на аффекте и сингулярности как средстве выработки недиалектического и высоко эстетизированного способа критики. Эстетизм Делёза, укорененный в его интерпретациях Канта и Ницше, является наиболее непонятым аспектом его творчества. Он — скандал для тех немногочисленных комментаторов, которые вообще не желают его признавать. Одна из целей данной книги — выступить за то, что лучше всего называть критическим эстетизмом. Я прекрасно понимаю, что эстетика и эстетизм уже довольно давно приобрели дурную славу. Однако, возможно, сегодня в нашем мире «после всего», мы достигли точки, когда стали способны обрести свежий взгляд на эстетику. Не менее скандальными утверждениями Уайтхеда являются его максимы, гласящие что «Красота более широкое и более фундаментальное понятие, чем Истина» и даже что «Прекрасное — это единственная цель, которая в силу самой своей природы достигает самооправдания». Мне бы хотелось рассмотреть эти положения, осознанно противопоставив их этической ориентации столь многих современных академических дискурсов.