Шелер - Философские фрагменты из рукописного наследия

Формулировка «поздняя философия Макса Шелера» содержит в себе известную двойственность. С одной стороны, она обозначает последний период творчества мыслителя, отмеченный его разрывом с конфессиональным католицизмом, богатый новыми интуициями и разработками в области философской антропологии, социологии знания и метафизики. Не вызывает сомнения, что, с одной стороны, этот особый, новый период, ознаменовавший последние годы жизни преждевременно скончавшегося М. Шелера и потому незавершенный, можно выделять как отдельную фазу развития шелеровской философии.

 

С другой стороны, любая попытка однозначной характеристики этого периода вызывает затруднения. Поэтому формулировка «поздняя философия Макса Шелера» — это определение, могущее быть сколь глубоким, столь и бессодержательным и даже спорным. В любом случае, оно требует предварительных объяснений.

 

Истоки любой возможной периодизации творчества Шелера следует, по-видимому, искать в его неподражаемой манере мышления: автономной, ярко индивидуальной и в то же время открытой, пластичной и универсально ориентированной, гибко реагировавшей не только на актуальные философские течения, но и на научные новации и общественные запросы эпохи. Именно такой манере философского мышления в значительной степени обязана своим появлением сложная концептуальная структура, называемая «поздней философией Макса Шелера». По крайней мере, она придала всему мышлению Шелера новый метафизический импульс, под воздействием которого, начиная с середины 1920-х годов, оно приняло иное направление развития и с позиции которого более ранний период творчества Шелера, характеризуемый чаще всего как «теистический», можно рассматривать как вполне завершенный.

Реализующийся принцип бытия и идеирующее [начало] могут функционировать лишь вместе. Любая идея существует лишь для реального становления реального. Реальность сама по себе образована обоими [началами]: силой и идеалом. «Идея» никогда не реализуется в чистом виде; она — лишь граница, мера, negatio, исключение известных возможностей. Все (сущностно всеобще все А суть В: нет никакого А, которое не было бы В). Необходимость — это недействительность противоположности.

Хайдеггер понимает совершенно правильно, что учение Гуссерля о сущности ложно. Но сам он знает лишь учение о контингенции, которое также ложно.

 

2. Само собой разумеется, что не существует никакой идеи без случайного так-бытия и здесь-бытия (образы). Связи с идеями действительны для вещей не вследствие панархии логоса; они действительны лишь как идеи для «этих вещей», они существуют для их реализации. Поэтому и субъективно нет никаких мыслей без phantasieiai — без представлений. Также и в «Deus» («Боге») не может быть дано ничего подобного. (Первое — в согласии с Фомой Аквинским, второе — нет).

 

Посредством редукции мы вполне могли бы отделить идеи от образов и реальности. Но не существует никакой идеи в себе, идеи без реальности и образа.

 

3. а) То же самое относится и к ценностям. Оптически свободно парящие «ценности» в гартмановском смысле не существуют. Они существуют лишь «для нас». Ценности появляются уже в природе, в том числе и в неорганическом мире, не лишенном телеоклинических отношений. Дуализм ценности и реальности также ео ipso ложен.

 

Лишь этическая ценность духа, и в чистоте — лишь освященность Богом. Отнесение ценностей в идеальное царство — это лишь следствие механицизма. Даже в геометрии существуют великолепные образы: прямая, круг и т.д.

b) Ценностные вершины находятся в закономерном отношении с относительностью существования — более, чем с видами бытия. Лишь актуальное бытие обладает наивысшими ценностями — не реальное бытие, не подчиненное бытие.

Ценности являются видом бытия — ценностным бытием. В любви существование и ценность нераздельны (см. книгу о симпатии).

 

c) Насколько случайным является единое бытие ценности и реальности, настолько же сущностно-закономерно соединены друг с другом ценностно образующие и устанавливающие реальность акты. Память и восприятие предполагают сопротивление и оценку этого сопротивления. Правильно: Йенш. (см. «Формализм в этике»: против кантовского хаоса инстинктов, которые «упорядочиваются»).

 

Все располагает к тому, чтобы определить мир как историю. Если нечто происходит, то мы наблюдаем и рост ценностей — в том числе и ценностей-в-самих-себе — а не только их открытие для нас. В этом смысле существует направляемое ценностями развитие. В каком-либо качестве и месте не существует никакой совершенно неорганической субстанции и энергии, как это могло бы показаться; они наличествуют лишь в соответствии с законами природы. Неорганическое обрамляет жизнь, и наоборот. Это объясняет и единство порыва.

 

d) Закон сохранения энергии имеет онтологическое основание также и в природе. Энергии разрушаются, и так возникает материя (= константные комплексы энергии). Они переходят в излучение — вопреки божественному Телу. Материя — это лишь исторический факт.

 

Наивысшие ценности — это, прежде всего, максимально ослабленные движения инстинктивной жизни. Но закон наислабейших наивысших и сильных низших категорий в ходе мирового процесса постепенно обращается вспять: вместе с законом сублимации сил [природы] возрастает и сила принятия [низшим] высших ценностей.

Мир — в первую очередь как пустынный мираж божества в качестве порыва оказывается воспринимающим порядок, космос: история как космос.

 

e) В насколько большей мере ценности и случайная реальность Дуальны, в настолько же малой степени это относится к сущностям — они всегда оказываются одновременно и сущностями ценностей, и сущностями бытия. Разумеется, ... является синтетичной: не платоновской (ontos on) и не фихтовской — как если бы практический разум устанавливал ее тему (мир).

 

Идея, имеющая ценность в самой себе, ценность вне бытия — это лишь бегство обывателя (идеология высших классов).

Единственная любовь, которая не избирает— не более чем в противоположность «...» человеческой любви — это любовь божественного духа. Песчинка и Гете подходят ей — одинаково. Именно поэтому она одна является мерилом ценностей.