Я оставил преподавание в Страсбургском университете, игру на органе и литературную работу, чтобы поехать врачом в Экваториальную Африку. Как я к этому пришел? О физических страданиях живущих в девственном лесу туземцев я читал и слышал от миссионеров. Чем больше я об этом думал, тем непонятнее казалось мне, что нас, европейцев, так мало заботит та великая гуманистическая задача, которую ставят перед нами эти далекие страны.
Мне представилось, что в притче о богатом и о нищем Лазаре речь идет именно о нас. Мы и есть тот богатый, ибо развитие медицины наделило нас обширными знаниями о болезнях и многими средствами против боли. Неизмеримые преимущества, которые дает нам это богатство, мы принимаем как нечто само собой разумеющееся. А где-то в далеких колониях обретается нищий Лазарь — цветные народы, которые подвержены недугам и боли так же, как и мы, и даже еще в большой степени, и у которых нет никаких средств с ними бороться. Как богатый от недомыслия своего согрешил перед бедным, который лежал у его ворот, ибо не поставил себя на его место и не захотел послушаться голоса сердца, так же грешим и мы.
Какие-то две сотни врачей, которых европейские государства держат на службе в колониях, могут исполнить, подумалось мне, лишь ничтожную часть стоящей перед нами огромной задачи, тем более что большинство их послано туда, чтобы в первую очередь обслуживать белых колонистов и стоящие там войска. Наше общество в целом должно признать, что разрешить эту высокую задачу призвано именно оно. Должно настать такое время, когда врачи, вызвавшиеся по доброй воле ехать в отдаленные страны, будут во множестве посылаться туда и получать всемерную поддержку в своем стремлении принести пользу туземцам. Только тогда мы будем иметь право сказать, что признали ту ответственность, которая лежит на нас как на культурных народах перед туземцами, только тогда начнем мы исполнять наш долг перед ними.
Под влиянием этим мыслей я и решил, когда мне было уже тридцать лет, изучить медицину и поехать туда, чтобы проверить мои убеждения на деле. В начале 1913 года я получил диплом врача. Весною того же года я вместе с моей женой, которая обучилась искусству ухода за больными, поехал на Огове, в Экваториальную Африку, чтобы начать там задуманную работу. Я избрал этот край, потому что находившиеся на службе в Парижской протестантской миссии эльзасские миссионеры рассказали мне, что именно в этих местах все больше и больше распространяется сонная болезнь и поэтому нужда во врачебной помощи там особенно велика. Миссионерское общество выразило готовность предоставить на своем пункте в Ламбарене в мое распоряжение один из домов и разрешило мне построить там, на принадлежащей ему территории, больницу, обещав мне свою посильную помощь.
Необходимые средства мне пришлось, однако, изыскивать самому. На это пошли деньги, полученные мною за книгу о Бахе, которую к тому времени издали на трех языках, а также — за органные концерты, которые я перед этим давал. Таким образом, кантор из Лейпцигской кирхи св. Фомы и тот вложил свою долю в строительство больницы для негров в девственном лесу. Мои добрые друзья из Эльзаса, Франции, Германии и Швейцарии помогли мне деньгами. Когда я уезжал из Европы, предприятие мое было материально обеспечено на два года. Я рассчитал, что мне понадобится примерно пятнадцать тысяч франков в год помимо стоимости проезда туда и обратно; расчеты мои оказались близкими к истине.
Предприятие мое жило, выражаясь языком естественных наук, в симбиозе с Парижским протестантским миссионерским обществом. Сам же по себе замысел этот не являлся принадлежностью какой-либо одной религии или страны. Я был убежден, что всякое высокое дело требует человека как такового, независимо от того, к какой нации и к какой вере он принадлежит. Я убежден в этом и сейчас. Ведение расчетов и исполнение заказов взяли на себя преданные мне страсбургские друзья. Запакованные ящики Парижское миссионерское общество переслало в Африку вместе со своими грузами.
Альберт Швейцер - Письма из Ламбарене
2-е Издание , дополненное
Ленинград ,1989 г.
Издательство «Наука» , 478 с.
ISBN 5-02-027897-1
Альберт Швейцер - Письма из Ламбарене - Содержание
- От редакции
МЕЖДУ ВОДОЙ И ДЕВСТВЕННЫМ ЛЕСОМ
- I.Как я пришел к тому, чтобы сделаться врачом в девственном лесу. Огове. Страна и люди
- II. Поездка
- III. Первые впечатления и переживания
- IV. От июля 1913 до января 1914
- V. От января до июня 1914
- VI. Лесоповал и лесосплав в девственном лесу
- VII. Социальные проблемы девственного леса
- VIII. Рождество 1914
- IX. Рождество 1915
- X. О миссионерах
- XI. Заключение
ПИСЬМА ИЗ ЛАМБАРЕНЕ 1924—І937
Тетрадь первая. От весны до осени 1924
- I. Путешествие
- II. Первые месяцы в Ламбарене
Тетрадь вторая. От осени 1924 до осени 1925
- III. Поздняя осень и рождество 1924
- IV. Зима и весна 1925
- V. Лето 1925
- VI. Осень 1925
Тетрадь третья. От осени 1925 до лета 1927
- VII. Поздняя осень и зима 1925. На строительной площадке
- VIII. Поздняя осень и зима 1925. В больнице
- IX. 1926 год. На строительной площадке
- X. 1926 год. В больнице
- XI. В новой больнице. 1927
- Письма 1930—1937
ЕЩЕ О ЛАМБАРЕНЕ
- Больница
- Двадцать пять лет работы в больнице
- Африканский дневник 1939—1945 гг
- Больница в Ламбарене от осени 1945 до весны 1954
- Будничный день в Ламбарене
- О дождях и хорошей погоде на экваторе
- Африканские охотничьи рассказы
- Ойембо, школьный учитель в девственном лесу
- Речь, произнесенная в Анденде
- Мир или атомная война
- Покончить с бесчеловечными убеждениями! Покончить с атомным оружием!
- Письмо А. Швейцера Н. С. Хрущеву
- Речь Альбера Бонго на похоронах Альберта Швейцера 5 сентября 1965 г
ПРИЛОЖЕНИЯ
- В. А. П етрицкий. Альберт Швейцер и его «Письма из Ламбарене»
- Д. А. Ольдерогге. Альберт Швейцер в Габоне
- Примечания (А. М. Шадрин)
- Некоторые даты жизни и деятельности Альберта Швейцера (А. М. Шадрин)
- Швейцер в СССР. Библиография
Альберт Швейцер - Письма из Ламбарене - Поездка
В страстную пятницу 1913 года колокола в моем родном селе Гюнсбахе, в Вогезах, только что отзвонили к вечерней мессе. Из-за опушки леса появился поезд. Путешествие в Африку начиналось. Надо было прощаться. Мы стояли на платформе перед последним вагоном. Последний раз из-за деревьев выглянула знакомая колокольня. Когда-то мы теперь увидим ее снова? Как только на следующий день вдали скрылся Страсбургский собор, нам стало казаться, что мы на чужбине. В пасхальное воскресенье мы еще раз услышали наш любимый орган в Сен-Сюлышс в Париже и удивительную игру нашего друга Видора. В два часа идущий в Бордо поезд вынырнул из подземного вокзала Ке-д’Орсе.
Поездка была чудесной. Всюду празднично одетые люди. Вместе с теплым дуновением весеннего ветерка до поезда издали доносились приветливые звуки колоколов сельских церквей. Солнце сияло. Это было какое-то сказочное пасхальное воскресенье. Пароходы отправляются в Конго не прямо из Бордо, а из Пойака, находящегося в полутора часах езды от него по железной дороге в сторону моря. Мне надо было получить из таможни наши вещи, которые мы еще раньше отправили багажом в Бордо. Но так как это был понедельник пасхальной недели, таможня была закрыта. Во вторник у нас бы уже не хватило времени это сделать. И вот нашелся чиновник, который пожалел нас и отыскал способ обойтись без полагавшихся при этом формальностей.
Благодаря ему я смог получить свой багаж. В последнюю минуту нас привозят на двух автомобилях вместе со всеми нашими вещами на другой вокзал, откуда готовится отойти поезд, доставляющий в Пойак пассажиров, которые потом должны будут следовать морским путем в Конго. Невозможно описать то чувство, с которым мы после всех волнений и расплатившись с носильщиками опустились наконец на свои места в вагоне. Звук трубы. Отбывающие в Африку, как и мы, солдаты колониальной армии располагаются в вагоне. Выезжаем из города. Голубое небо. Теплый ветерок. Вода. Заросли цветущего дрока. На лугах пасутся коровы. Спустя полтора часа поезд останавливается среди тюков, ящиков и бочек. Мы на набережной, в десяти шагах от парохода, который мерно покачивается на мутных волнах Жиронды.
Называется он «Европа». Все торопятся, кричат, знаками зазывают носильщиков. Каждому пассажиру приходится проталкиваться вперед, самого его толкают со всех сторон до тех пор, пока он не поднимется по узеньким сходням на пароход, не на зовет свое имя и не узнает номер каюты, куда ему теперь надлежит водвориться по меньшей мере недели на три. Наша — просторна, расположена на носу и, к счастью, далеко от машинного отделения. Едва успеваем вымыть руки, как раздается звонок: зовут на обед. За столом с нами несколько офицеров, судовой врач ;, военный врач, две дамы — жены колониальных служащих, которые ездили в Европу, чтобы поправить здоровье, а теперь возвращаются к своим мужьям. Очень скоро мы узнаем, что все наши сотрапезники уже были раньше кто в Африке, кто в других колониях.
Чувствуем себя новичками и домоседами. Вспоминаются куры, которых моя мать каждый год прикупала к своим у птичника-итальянца: в первые дни они выделялись из числа остальных своим запуганным видом. В лицах наших спутников поражает выражение энергии и решимости. Пароход наш должен еще принять много груза, и поэтому отправляется он только наследующий день после полудня. Медленно движемся мы вниз по Жиронде под хмурым небом. С наступлением темноты поднимаются большие волны, это означает, что мы уже в океане. К девяти часам исчезают сверкающие на горизонте огни. О Бискайском заливе пассажиры рассказывают друг другу множество страшных вещей. «Скорей бы уже его проехать», — слышится за каждым столом. Коварство его нам пришлось испытать на себе.
На второй день пути разразилась буря. Судно подавалось то вперед, то назад, словно детская лошадка-качалка, и с явным удовольствием перекатывалось то на правый, то на левый борт. Пароходы, идущие в Конго, в большей степени подвержены качке, нежели остальные океанские суда. Для того чтобы они могли во всякое время года подняться по течению Конго до Матади, несмотря на их большую величину, строить их приходится совершенно плоскодонными. Будучи на море новичком, я позабыл как следует закрепить оба чемодана в каюте веревками, и ночью они начинают гоняться друг за другом. Две большие картонки со шляпами также принимают участие в этой игре, не подумав о том, как им это дорого обойдется.
Когда же я стал пытаться поймать чемоданы, то они едва не раздавили мне ногу, зажатую между ними и стеною каюты. Тогда я предоставил их собственной судьбе и довольствовался тем, что мог удержаться на своей койке и высчитать, сколько секунд проходит между каждым броском вздымающей судно волны и каждым наскоком наших вещей друг на друга. Кончилось тем, что к грохоту, доносившемуся из всех кают, присоединились дребезжание посуды, пришедшей в движение в кают-компании и на кухне. Утром стюард научил меня, как следует по всем правилам укреплять чемоданы в каюте. Буря продолжалась три дня и за это время не утихала ни на минуту. О том, чтобы стоять или сидеть в каюте или кают-компаний, не могло быть и речи.
Вас бросало из угла в угол, и немало пассажиров получили серьезные ушибы. В воскресенье нам подавали только холодные блюда: поварам никак не удавалось растопить плиту. Только когда мы были уже возле Тенерифе, буря наконец улеглась. Я очень радовался при мысли, что увижу этот остров, о красоте ко- торого так много говорят. Но я проспал его и проснулся лишь тогда, когда пароход наш вошел в гавань. Едва только мы бросили якорь, как оказались с обеих сторон окруженными бункерами, из которых вытаскивали мешки с углем, а вслед за тем высыпали этот уголь через широкие люки в трюм.
Категории:
Благодарю сайт за публикацию:
