Каждая эпоха заново изобретает свой проект «духовности». (Духовность = планы, терминология, представления о поведении, направленном на разрешение болезненных структурных противоречий, присущих человеческой участи, на совершенствование человеческого сознания, преодоление границ.)
В современную эпоху одной из самых действенных метафор духовного проекта выступает «искусство». Деятельность художника, музыканта, поэта и танцора — коль скоро их всех объединяют под этим родовым названием (относительно недавняя практика) — оказалась весьма подходящей площадкой для постановки драмы, затрагивающей сознание; при этом каждое отдельное произведение искусства представляет собой более или менее удачную парадигму упорядочивания или примирения этих противоречий. Разумеется, эта площадка нуждается в постоянном обновлении. Независимо от поставленной цели, искусство в конце концов начинает препятствовать достижению гораздо более широких целей сознания, противостоять им. Искусство, как одна из форм мистификации, время от времени переживает кризисы демистификации: прежние художественные цели подвергаются яростной критике и показательно заменяются другими, истрепанные атласы сознания чертят заново. Однако энергию всем этим кризисам — так сказать, совокупную энергию, — придает как раз объединение разнообразной и абсолютно разрозненной деятельности в один род. Современная эпоха в искусстве начинается с появления «искусства».
Превращение разных видов искусства в «искусство» ведет к появлению главного мифа об искусстве — мифа о безусловности художественной деятельности. В своей первой, наименее рефлексивной версии, миф рассматривает искусство как выражение человеческого сознания, стремящегося к самопознанию. (Оценочные стандарты, порожденные этой версией мифа, довольно легко установить: некоторые выражения полнее, благороднее, богаче остальных.) Последующая версия мифа устанавливает более сложное, трагическое отношение искусства к сознанию. Не сводя искусство к простому выражению, более поздний миф, скорее, связывает искусство с потребностью или способностью разума к самоотчуждению. Искусство более не понимается как сознание, которое выражает и, следовательно, неявно утверждает себя. Искусство — не есть сознание per se, а скорее противоядие, выработанное самим сознанием. (Предложить оценочные критерии, порожденные этой версией мифа, оказалось гораздо сложнее.)
Отныне любая деятельность, включенная в эту сферу, становится глубоко проблематичной, так как все ее процедуры и в конечном счете само право на существование могут быть поставлены под вопрос.
Сьюзен Сонтаг - Образцы безоглядной воли
M.: Ад Маргинем Пресс, 2018. — 312 с. — 18+.
ISBN 978-5-91103-432-0
Сьюзен Сонтаг - Образцы безоглядной воли – Содержание
I
- Эстетика безмолвия (перевод Н. Кротовской)
- Порнографическое воображение (перевод Б. Дубина)
- «Думать наперекор себе»: размышления о Чоране (перевод Б. Дубина)
II
- Театр и кино (перевод Н. Кротовской)
- «Персона» Бергмана (перевод В. Кулагиной-Ярцевой)
- Годар (перевод Н. Кротовской)
III
- Что происходит в Америке (1966) (перевод В. Кулагиной-Ярцевой)
- Поездка в Ханой (перевод В. Кулагиной-Ярцевой)
Сонтаг, Сьюзен - Смотрим на чужие страдания
Пер. с англ. — Москва : Ад Маргинем Пресс, 2023. — 2-е изд. — 128 с.
ISBN 978-5-91103-717-8.
* * *
В июне 1938 года Вирджиния Вулф опубликовала «Три гинеи», свои смелые и для многих неприятные размышления об истоках войн. Написанная за предыдущие два года, когда она и большинство ее друзей и коллег-писателей напряженно следили за наступлением фашистских мятежников в Испании, эта книга имеет форму несколько запоздалого ответа на письмо видного лондонского юриста, который спрашивал ее: «Как, по вашему мнению, мы можем предотвратить войну?» Вулф начинает с язвительного замечания о том, что подлинный диалог между ними едва ли возможен. Хотя они принадлежат к одному классу, «образованному классу», между ними глубокая пропасть: юрист — мужчина, а она — женщина. Войну устраивают мужчины. Мужчины (большинство мужчин) любят войну, для них «в сражении — слава, и необходимость, и удовлетворение»; женщины (большинство женщин) этих переживаний и радостей не разделяют. Что может знать о войне образованная — читай: обеспеченная, привилегированная — женщина, такая, как она? Может ли ее отвращение к очарованию войны быть сравнимым с его?
Давайте испытаем эту «трудность общения», предлагает Вулф — посмотрим вместе на изображения войны. Изображения эти — фотографии, которые дважды в неделю рассылало осажденное испанское правительство. Она дает сноску: «Написано зимой 1936–1937 гг.». «Проверим, — пишет Вулф, — глядя на эти снимки, будем ли мы испытывать одинаковые чувства». И продолжает: «В сегодняшней утренней подборке есть фотография того, что могло быть трупом мужчины или женщины, однако оно так изувечено, что вполне может быть и трупом свиньи. Но вот, несомненно, мертвые дети, и явно — часть дома. Бомба снесла стену; там, где, по-видимому, была гостиная, еще висит птичья клетка…»
Самым сдержанным и быстрым способом выразить потрясение от этих снимков будет констатация того, что объект на них не всегда различим — настолько основательно разрушены плоть и камень. И с этого момента Вулф переходит к своему заключению. Реакция у нас одинаковая, говорит она юристу, «как бы ни разнились наше образование и усвоенная традиция». Ее доказательство: и мы (здесь «мы» — это женщины), и вы, вероятно, отреагируем в одинаковых выражениях: «Да, сэр, вы назовете это „ужасом и отвращением“. Мы тоже назовем ужасом и отвращением <…> Война, скажете вы, — это мерзость; варварство; войны надо прекратить любой ценой. И мы вторим вашим словам. Война — это мерзость; варварство; войны надо прекратить».
Категории:
Благодарю сайт за публикацию: