Жижек – Хрупкий абсолют

Одна из наиболее прискорбных особенностей эпохи постмодернизма и ее так называемой «мысли» заключается в возвращении в нее религиозного измерения во всех его самых разнообразных проявлениях, от христианского и прочего фундаментализма через множество спиритуалистических тенденций «нью эйджа» до возникающей религиозой чувственности в пределах самой деконструкции (так называемая «пост-секулярная» мысль). Как же противостоит этой массированной атаке обскурантизма марксист, который по определению является «воюющим материалистом» (Ленин)?

 

Очевидным представляется такой ответ: не только яростно атакует эти тенденции, но и безжалостно разбивается с остатками религиозного наследия в самом марксизме.

 

Разве не стоит, говоря о старом либеральном пустословии, вечно проводящем параллели между христианским и марксистским «мессианским» представлением истории как движения к спасению правоверных (всем известное уподобление коммунистической партии секуляризованной религиозной секте), особо подчеркнуть то, что оно касается исключительно косного «догматичного» марксизма, а не его подлинного раскрепощающего зерна? Следуя новаторской книге Алана Бодью о Св. Павле, мы делаем нашу ставку на нечто совершенно противоположное: вместо того чтобы принимать защитную стойку, позволяя врагу определить территорию борьбы, мы резко изменим стратегию и целиком и полностью согласимся со всеми этими обвинениями. Нужно сказать: да, от христианства к марксизму ведет прямая лини наследования; да, христианство и марксизм должны быть по одну сторону баррикады, вместе сражаться с рвущимся в бой неоспиритуализмом. Подлинное христианское наследие слишком драгоценно чтобы оставлять его на съедение фундаменталистким выродкам. Однако даже те. кто признает прямую связь христианства с марксизмом, обычно фетишизируют ранних «настоящих» последователей Христа, и отрицая церковную «институцнализацию» от имени Св. Павла: да - настоящему, доподлинному посланию Христа», нет - его превращению в корпус учения, узаконивший церковь как социальный институт.

Основная цель этого предисловия - прояснить принципиально важные понятия Славоя Жижека, точнее, даже не столько его понятия, сколько перевод на русский язык используемых им английских вариантов французских понятий Жака Лакана. Впрочем, странно было бы начинать с такого рода смещения в сторону другого мыслителя, и потому мы начнем с рассмотрения не методологически-концептуального аппарата, но с той проблематики, которая занимает Жижека, в том числе и в этой его книге.

 

Одним из магистральных вопросов, волнующих Жижека, является вопрос становления субъекта, становления субъектом и тех условиях, в которых это становление происходит. Вопрос этот пронизывает практически все его многочисленные книги и статьи. Данная книга продолжает анализ тех условий, в рамках которых человек пребывает сегодня. Условия эти связаны, в частности, с исчезновением стран реального социализма и капиталистической глобализацией. Этот на первый взгляд политэкономический вопрос касается не только возможностей так называемой постистории, постидеологи и, по сути дела является еще и вопросом субъективации человека, рождающегося в этих самых условиях. Потому и оказывается здесь возможным и даже неизбежным психоаналитический, а не только политэкономический подход. Потому неудивительно, что основные методологическис инструменты предоставлены Жижеку Марксом и Лаканом. Потому неизбежно возникают и связанные с анализом идеологии (и) субъекта Фрейд, Альтюссер, Святой Павел...

Конспективно отменим некоторые из тех переплетающихся между собой условий, которые расследует Жижек.

 

Мы пребываем в условиях, в которых политический диктат сменяется диктатом экономическим. Последний при этом как бы исчезает из поля зрения критики. Левые в политике отказываются от политэкономического анализа, заменяя его анализом культуры, этноса, идентичности, поскольку основные свободы как будто уже завоеваны, мечты как бы сбылись и остается лишь задним числом их анализировать. Лучше даже и не думать о революционных преобразованиях. Однако для Жижека либерально-демократический капитализм отнюдь «не является крайним горизонтом политического воображения», и существует настоятельная необходимость -заново политизировать экономику в которой и происходят настоящие революционные преобразования. При таком подходе понятно, почему именно Маркс становится столь важной фигурой для критического запала Жижека. Кроме того, кризис левого дискурса, которому в сложившихся условиях как будто нет места, ставит перед выбором – «либерализм против тоталитаризма». Оппозиция эта практически не оставляет никакого выбора, поскольку тоталитаризм априори считается злом, и Жижек усматривает здесь своего рода запрет на мысль. Невозможность радикальною выбора, предписанного выбора оборачивается запретом на мысль. Любая радикальная, революционная идея воспринимается в так называемом либерально-демократическом обществе как опасная, «ибо она грозит воскресить призрак «тоталитаризма». Призраками и полнится идеологический мир человека. С появления этих самых призраков начинается книга Жижека, В частности, с нового явлении призраков ра­сизма, явления, предсказанного Лаканом. Вытесненное возвращается. Возвращается в ином, отрефлексированном виде.

 

Мы пребываем в условиях в которых господствует рефлексия, с этой особенности и начинается первая глава книги. Рефлексивная модернизация, рефлексивное общество предполагают не только опосредованность любого акта, будь то поступок или высказывание, но и то, что все «формы людского взаимодействия, от сексуального партнерства до этнической идентичности, приходится изобретать и устанавливать заново. В рамках либерального мультикультурализма, в частности, действует не обычный неприкрытый расизм, но расизм отрефлексировапный. Вообще рефлексия затрагивает самые различные аспекты жизни, включая и саму рефлексию, включая и психоанализ: рефлексивный пациент уже вписывает в свое психическое пространство ту или иную форму толкования собственной симптоматики. Субъект как будто выбирает себе из стандартного набора ту или иную форму поведения, тот или иной симптом. Он выбирает. Он свободен в своем выборе. Его выбирают. Он свободен для выбора.