Бобринский - Сострадание Отчее

Сострадание Отчее есть и Любовь Троическая, и эта «любовь излилась в сердца наши через Духа Святого, данного нам» (Рим. 5,5), явлена в мире Сыном Божиим, который «явился в мире и с человеки поживе».

 

Если Христос Посредник и Отражение Любви Отчей, то и мы призваны, в свою очередь, быть посредниками и глашатаями божественной любви. Величайшее таинство «Нового Завета», божественная Евхаристия совершенно неотделимо от «литургии брата, ближнего, страждущего», без которой наша евхаристическая жертва не благоприятна Богу.

 

А в мире, и вокруг нас и у нашего порога, столько страдания, горя, отчужденности от добра, сиротства духовного, что мы христиане не можем этому всему оставаться безучастными, замыкаясь в своем кажущемся благополучии, праведности и благочестии, ибо «Бог наш есть огнь поядающ».

 

Борис Бобринский, протопресвитер - Сострадание Отчее

Борис Бобринский - Сострадание Отчее - Содержание

• Агнец Божий берёт на себя людскую немощь
• Любовь к врагам в Евангелиях
• Тайна прощения

• Сердечная молитва перед лицом страдания
• Искусство призывать Имя
• Внутренняя евхаристия

• Богословие и духовность
• Богословие языка и язык богословия
• Священное Предание и предания человеческие

Борис Бобринский - Сострадание Отчее - Агнец Божий берет на себя людскую немощь

«Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира», — сказал Иоанн Креститель (Ин. 1, 29). Мне кажется, что эти слова слишком односторонне сосредотачивают внимание на понятии греха, тогда как, на самом деле, та ноша, которую берет на Свои плечи Агнец, неизмеримо больше и сложнее. Для выражения сложности, неоднородности, многогранности этого бремени я предпочел бы другое, не столь однозначное слово: немощь. «Вот Агнец Божий», — этими словами Иоанн Креститель дважды обозначает Человека, направляющегося к Иордану Предтеча прилагает к Иисусу самое потрясающее пророчество Ветхого Завета — то, в котором совпадают и освещают друг друга Закон и пророки: песни о страждущем Рабе (Ис. 42-55) — воистину «Пятое Евангелие», — составят после Пятидесятницы ядро, самую букву христианской проповеди. Именно вокруг этих песен будет разрабатываться учение о Христовом искуплении во всех без исключения книгах Нового Завета. Мои раздумья о Страстях Христовых и страстях человеческих тоже будут строиться на основе этого пророческого мессианского текста.

 

Когда говорят о «страстях человеческих», смысл этих слов часто ограничивают одними лишь страданиями, испытаниями, тревогами и битвами. При этом забывают о другом, взятом из языка аскетики, значении слова «страсть»: унизительная и обезличивающая скованность грехом в ее крайней степени, когда наступает всецелое порабощение человеческого существа. А можно ли говорить о страстях-страданиях, не обозначив причины их, коренящейся в грехе, во зле?

 

 

Священное Писание представляет нам грех как состояние всецелого нестроения, удаленности от Бога, внутреннего надлома. В Писании грех означает нечто бесконечно большее, чем то, к чему его сводит наша проповедь. Достаточно перечитать четвертую песнь о страждущем Рабе из Второисаии и сопоставить содержащиеся в ней образы, чтобы проникнуть в тайну греха: «Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни... изъязвлен был за наши грехи и мучим за беззакония наши... за преступления народа Моего претерпел казнь, понес на Себе грех многих» (Ис. 53, 4 и далее).

 

Обратим внимание на смешанное употребление множественного и единственного числа: «наши немощи, наши болезни, беззакония наши, грех многих». Здесь последнее слово Ветхого Завета. Он представляет человечество — единого и множественного Адама, — объединенное состоянием глубокого упадка, и личного, и коллективного, отчуждения от Бога и от себя самого. Это состояние иллюзии, бреда, наводящее на мысль о коллективном бессознательном, о некоем коллективном анамнезе, в котором тайна первородного греха.

 

Тайну этой мистической духовной связи, этой темной «соборности», сковывающей всё человечество единой цепью греха и зла, подчеркивает — верно или ошибочно — Августиново прочтение знаменитого текста из Послания к Римлянам («в нем все согрешили»), который представляет собой настоящий Crux interpretum (крест для переводчиков). Царство смерти — как плод греха, как расплата за грех.

 

Это состояние греха охватывает человечество в целом. Как писал о. Жак Гийе: «Эта порча неисцелима, рабство безысходно. Человек не может вырваться из греха, и ему остается лишь ожидать от своего тирана единственной платы, которой тот располагает: смерти (Рим. 6, 23). Вселенское могущество греха, бесповоротное рабство греху. Оно постигает всех людей и растлевает всякого».

 

Очень рано в Ветхом Завете и вполне определенно—в Новом за этим состоянием рабства греху вырисовывается образ тирании, враждебной Богу личной силы. Грех олицетворён (peccatum peccans), как скажет позднее св. Ириней. Иисус разоблачит отца лжи, сатану, искусителя, который старается рассеять чад Божиих.

 

Укорененный в развращенном «злом сердце» человека (Иер. 16, 11:12), грех становится источником неисчислимых бедствий и страданий. Впрочем, где здесь грех и где наказание? 

 

2014-10-30