Евгений Рашковский - Смыслы в истории - Исследования по истории веры - познания

Что же такое человеческие смыслы в истории? Я бы определил их как строящиеся на неотъемлемых противоречиях человеческого существования (жизнь и смерть, любовь и одиночество, радость и отчаяние, свобода и принужденность, богатство и обделенность…) пусть даже самые общие, самые неконкретные, но тем более насущные ценностные интуиции, или ориентиры, которые не только вырастают из биогенетической памяти, из коллективного и индивидуального культурного опыта людей, но и сами обладают предпосылками дальнейшего развития, жизненной адаптации, совершенствования и срывов.

Не случайно А.С. Ахиезер определяет эти с трудом уловимые, с трудом описуемые, но связанные с опытом поколений человеческие смыслы как «молекулы культуры». Разумеется, «молекулы» – лишь просто условная химическая метафора. Мышление вообще метафорично. Как и сам язык метафоричен. Однако так или иначе эти подвижные смысловые «молекулы», проходя через горнила меняющихся конфигураций исторического времени и социальных связей, через горнила несхожих, но находящихся в процессах непрерывной взаимосвязи человеческих экзистенций, могут частично менять свое содержание и состав. Эти молекулы-«экзистенциалы» могут обогащаться и выхолащиваться, могут переоформляться, терять на какое-то время свою активность и как бы засыпать, подчас – и активизироваться вновь, могут покидать одни человеческие личности и массивы и переходить к другим. Могут знаменовать собою обретение или потерю жизненных целей, могут знаменовать собою нашу связь с предками и некоторую степень заботы о тех, кто приходит в мiр вслед за нами.

Евгений Рашковский - Смыслы в истории: Исследования по истории веры, познания, культуры

Издательство Прогресс-Традиция, 2008 год – 376 с.

ISBN 5-89826-280-0

Евгений Рашковский - Смыслы в истории: Исследования по истории веры, познания, культуры – Содержание

Введение. Смыслы как признание
Часть первая. Из философии истории
- I. Homo cogitans и homo credens: философствование и библейский мир
- II. Шифрограмма истории: к востоковедному прочтению ветхозаветных текстов
- III. Средние века: становление цивилизационного лика Европы
- IV. Холокост: недоученные уроки
- V. Правда Неба и правда Земли: рассуждение на гранях философии и живописи
- VI. Третий мiр как проблема общечеловеческой мысли, науки и культуры
- VII. Постмодерн, культура текста, культура веры
- VIII. Религиозное измерение сегодняшней истории
Часть вторая. Из истории философии
- I. Владимир Соловьев: христианская ревизия «схоластики» позитивизма
- II. Дон Бенедетто и иже с ним: итальянская философская мысль ХХ столетия глазами российского историка
- III. Вновь об Афинах и Иерусалиме, или «Еврейское присутствие» в российской философской мысли ХХ столетия
Часть третья. Россия и окрестности
- I. Санкт-Петербургский период в истории российской: цивилизационная динамика
- II. Апология отрешенных пространств, или История российская через призму постмодерна
- III. «Кавказский меловой круг»: трагические судьбы региона
Часть четвертая. Поэтика
- I. Переоткрытие человека, или Похвала лирической поэзии
- II. «Двери вечности»: вера и наука в поэзии Державина
- III. К самопознанию поэта: польская дворянская романтическая культура в поэтическом логосе Бориса Пастернака
Послесловие. Вживленная свобода

Евгений Рашковский - Смыслы в истории: Исследования по истории веры, познания, культуры - Введение

Всегда недоговоренные до конца и недоказанные, всегда проблематичные и открытые – человеческие смыслы стремятся как-то досказать, как-то приоткрыть и высказать себя в человеческом опыте. И чаще всего это происходит в заостренно-символических формах, которые в опыте десятилетий и веков обнаруживают свою открытость и недосказанность, свою способность, скорее, ставить и возобновлять, нежели раз и навсегда решать стержневые вопросы нашего существования. Здесь – некий общий корень основных форм символического творчества людей: и мифологии, и религии, и искусства, и философии, а позднее – и науки.

А уж если говорить о самой общей сути социогуманитарных наук – то именно сквозные человеческие смыслы в конечном счете и образуют собой эту суть. Или, если угодно, – общее время-пространство этих наук. Однако эта суть не дается сама по себе, но лишь во взаимо дополнительном междисциплинарном множестве, определяемом богатством наших жизненных впечатлений, попытками их интуитивного охвата и аналитическим, расчленяющим характером нашего теоретического дискурса.

Но что чрезвычайно важно: эти стержневые человеческие смыслы действуют в различных – подчас несхожих, подчас противоречащих, подчас резонирующих друг другу системах символических и исторических координат. Иными словами, вырастающие из осознания противоречивых глубин нашего существования, всегда недосказанные, но всегда непреложные и потому стремящиеся так или иначе выразить себя – эти смыслы могут быть поняты как интуиции нашей соотнесенности с Богом, Бытием, с другим человеком и посему – как интуиции наших чаяний достоинства и свободы. Собственно, этими смыслами и образуется та Таинственная основа человеческой культуры. Основа, меняющаяся в истории, отвечающая на конкретные вызовы истории и сама входящая в живые ткани истории.

Итак, человеческие смыслы и сама сопряженная с ними мысль во многих отношениях порождаются проблематикою мiра. Стало быть, они в долгу перед мiром, вовлечены в мiр, хотя и обладают своим непреложным своеобразием и содержанием и потому не растворяются в мiре без остатка. Можно говорить о том, что они «отражают» мiр, что они связаны с «праксисом» мiра, но важно не забывать и о том, что, имея непреложное свойство символизировать не только мiр как таковой, но и самих себя, они соучаствуют в мiре. И стало быть, принимая вызовы мiра, они ответствуют этим вызовам. Об этом – труды о. П. Флоренского, Э. Кассирера, Ю.М. Лотмана, В.В. Иванова и др. Стало быть, несут некоторую ответственность перед собой и перед мiром.

Таким образом, всю эту область внутренних человеческих смыслов можно было бы метафорически определить, как подлинное внутреннее время-пространство нашей социальности, культуры и истории, или как подлинную внутреннюю «длительность» (durеe) и нашей связи друг с другом, а вместе с нею – и нас самих. Или же – опять-таки метафорически – как подлинную, если угодно, историческую материю наших контактов с другими людьми. С теми, кто был прежде нас, с теми, кто рядом с нами, с теми, кому в порядке смены поколений надлежало бы следовать за ними. Так благодаря области человеческих смыслов осуществляются длительные процессы и мгновенные акты нашего признания других людей в лице наших предков, современников и потомков. И – более того – нашего признания истории как живого и постоянно переосмысливаемого нами единства трех измерений времени: необъятной ретроспективы прошлого, мгновенного настоящего и несущегося на нас в каждое мгновение нашей жизни и самосознания – будущего. В одной из относительно давних своих работ я обосновал мысль о том, что трем измерениям исторического времени соответствуют три весьма высокие экзистенциальные характеристики человека: прошлому – отношение сыновства, настоящему – отношение братства, будущему – отношение отечества.

Право на признанность в жизни и в истории есть в конечном счете и право на человеческий лик.

Категории:

Благодарю сайт за публикацию: