Бецольд - История Реформации в Германии - 2 тома

Монография Бецольда посвящена значительному периоду в истории Германии - Реформации.

 

Писатель подробно рассматривает предпосылки и начало реформации, место всевозможных слоев населения Германии накануне крестьянской войны; тщательно изучает биографии виднейших деятелей Реформации и правителей Германии в тот период, причины возрастания папского могущества и влияния церкви на умы людей.

 

Санкт-Петербург, 1900 год. Издание Л. Ф. Пантелеева.

 

Фридрих фон Бецольд - История Реформации в Германии - Содержание

Фридрих фон Бецольд - История Реформации в Германии - Возникновеніе нѣмецкаго протестантства і австрійскаго государства

 

Реформація Лютера давно уже вступила въ ту стадію, при которой становилось неотвратимыиъ требованіемъ, чтобы она разобралась съ политическими силами націи. Положимъ, тяжельш на ходѵ механизмъ имперскаго представительства до сихъ поръ еще не пришелъ ни къ какому рѣшенію, но зато рыцарскія смуты, а особенно крестьянская революція тѣмъ настоятельнѣе напоминали о необходимости найти гдѣ-нибудь убѣжище для евангеличества, которому приходилось теперь дѣйствовать на міръ и въ міру, Выдающееся значеніе государства проявляется разительнѣе всего, быть можетъ, въ томъ именно, что безъ него и наиболѣе свободныя по существу своему дѣятельности человѣческаго духа не могутъ пріобрѣсти себѣ обезпеченнаго существованія. Немного лишь найдется людей дѣла. которые по самому внутреннему существу своему стояли бы такъ далеко отъ государственныхъ вопросовъ и съ такимъ жаромъ отстаивали бы полную независимость личности въ вопросахъ религіи, какъ Лютеръ.

 

Можетъ быть, онъ такъ скоро и обманулся въ осуществимости своихъ идеаловъ потому именно, что при своемъ тонкомъ пониманіи новаго строя и окраски соціальной жизни онъ относился къ государству и его дѣятельности съ самымъ искреннимъ уваясеніемъ, но далеко не достаточпымъ пониманіемъ. Такимъ образомъ онъ и былъ вовлеченъ въ то непрестанно усиливавшееся движеніе, которое еще съ XV в. стремилось передать въ руки территоріальнаго госѵдарства на ряду съ прочими аттрибутами верховной власти ивласть надъ церковью (т. I, стр. 92). «Люторъ могъ основатг. религію,—говоритъ Дёллингеръ,—но не могъ основать церкви *. Несмотря на это, въ послѣднія десятилѣтія своей жизни онъ оказывается невольнымъ основателемъ церкви и церковнымъ владыкою надъ болыпей частью Германіи. Онъ не былъ уже національнымъ героемъ первыхъ лѣтъ, и намъ понятно, что на него все чаще находили часы унынія и озлобленія нодъ вліяніемъ тяжкой борьбы съ трудомъ, для котораго совсѣмъ не подходили его геніальные пріемы. И тѣмъ болѣе мы должны поставить ему въ заслугу, что онъ не ѵтратилъ все-таки «дружелюбность и благожелательность» своего природнаго характера и сдѣлался вождемъ своего народа также и въ вопросахъ, касающихся дома и семьи. Какъ ни скуднымъкажется церковное строеніе, воздвигнутое имъ по нуждѣ, рядомъ съ прочнымъ и способнымъ постоять за себя созданіемъ Кальвина, но примѣръ который оставилъ своимъ дорогимъ нѣмцамъ ѳтотъ добросердечный и великій человѣкъ, именно какъ человѣкъ, оказывается богатымъ и неоцѣнимымъ.

 

Нелъзя сказать, что онъ предвосхитилъ въ своей семейной жизни, напр., то наиболѣе благородное, что старались выработать много поколѣиій послѣ него. Въ бракѣ Лютера нельзя не замѣтить той здоровой грубости, которая была свойственна лучшимъ нѣмцамъ того времени, н его бравая хозяика, Екатерина фонъ Бора, которая «служила ему какъ раба», по его собственному свидѣтельству, едва ли имѣетъ что-либо общее съ тѣмъ цвѣтомъ благородныхъ итальянскихъ женщинъ, каковы былн Лзабелла Гонзага или Вптторія Колонна. Но уже самое событіе, что опальный монахъ 13 іюня 1525 года женился на бѣглой монахинѣ, было доволыю многозначительно; свѣтъ могъ ожидать этого шага отъ явнаго противника монашескаго идеала, и конечно такъ же съ торжествомъ указывалъ бы на Лютсра, если бы онъ отложилъ надолго исполненіе его, какъ онъ разразился еа всѣ лады нравственнаго негодованія и грязнаго злорадства по поводу этого «антихристова» союза. Вѣдь даже обидчивый Меланхтонъ, котораго не спросились, не удержался, чтобы не изложить въ пнтнмномъ ппсьмѣ, какъ великій другъ его женолюбивъ и самонадѣянъ, и что бракъ его глупость.

 

Лютеръ былъ вполнѣ правъ, полагая, что онъ сдѣлался теперь такимъ инчтожнымъ и нрезрѣннымъ, что сангелы смѣются, а всѣ діаволы плачутъ». Но всѣ и понынѣ не смолкающія грязныя сплетни съ избыткомъ покрываются истиннымъ образомъ Лютера какъ отца семейства, когда онъ, какъ ребенокъ, играетъ со своими дѣтьми, когда онъ обучаетъ чисто нѣмецкому искусству облагороживать жизнь п при скромныхъ средствахъ и наслаждаться ею, когда онъ, не пренебрегая и матеріальными утѣхами бытія, не въ силахъ копить деньгу п отказать въ чемъ-либо просящему. Въ обращеніи съ своимъ «господпномъ Катей», съ друзьями и застольниками оііъ раскрывалъ всю сокровищницу своего юмора и остроумія, которыми онъ такъ и сыаалъ, шутя, не опасаясь исчерпать его; положимъ, непомѣрно рьяные поклонники его, старавшіеся запомннть каждое слово ѵчителя и передать его потомству, принесли болыне ущерба, чѣмъ чести реформатору, пока въ наши дни путемъ болѣе близкаго знакомства со вполнѣ подлинными первоначалыіымн записями не была открыта вся сомніітелыюсть, а въ особенности множество грязныхъ вставокъ, «Застольныхъ бесѣдъ» Лютера, которыя до сихъ поръ ходили въ переработанномъ видѣ.

 

Но и тутъ еще остается много грубостей, безъ которыхъ въ тѣ времена не могли обойтись; но, стоитъ лишь сопоставить съ этими крѣпкими, но нпкогда не пошлыми выраженіями мочной натуры знаменитое письмо реформатора къ своему «сыночку Гансику», и, читая его, нельзя не полюбить писавшаго его. Іоганнъ Кеслеръ сообщаетъ: «Серьезность до такой степени перемѣшана въ немъ съ радостью и дружелюбіемъ, что такъ и хочется жить съ нимъ, словно Вогу угодно было доказагь благость и обиліе радости въ его евангеліи не только его ученіемъ, но и поступками его>. Тотъ же самый человѣкъ, который въ литературной схваткѣ наносилъ удары съ яростью настоящаго берсеркера, пе могъ себѣ представить бблыпаго горя, какъ если его Гансикъ озлобится на вего; скорѣе черезчуръ мягкій, чѣмъ слишкомъ строгій въ семьѣ, онъ въ такія минуты отдыха готовъ былъ утѣшаться всѣмъ, что представлялось сго взору: своими дѣтьми, этими самыми прелестными потѣшными птичками, смотрѣньемъ въ окно, прогулкой пѣшкомъ или поѣздкой за городъ, птицами, собаками, безъ которыхъ онъ не могь себѣ представить даже и бѵдущей жизни, стрѣляньемъ въ цѣль и игрой въ кегли, своей музыкой, и не послѣднюю утѣху составляла для него изрядная выпивка, да не поставитъ ему этого Богъ во грѣхъ. Въ томъ простодушіи, съ которымъ онъ любовался «тварями>, не осталось ничего отъ монашескаго страха передъ міромъ, и оно нисколько не напоминаетъ полу-поэтическую, полу-мистическую мечтательность, съ которою Франдискъ Ассизскій любовно привѣтствуетъ своего брата солнце, брата воздухъ, сестеръ своихъ птичекъ. Я примѣнилъ бы къ этой прелестной, уютной, тихой жизни великаго человѣка слова, которыя употребилъ Фридрихъ Фишеръ (Ѵізсііег) въ своей характеристикѣ нѣмецкой реформаціи, слова о <здоровомъ филистерствѣ нѣмецкой натуры>.

 

Эта національная черта вліяла, разумѣется, совсѣмъ иначе въ области церковной политики, чѣмъ въ семейномъ царствѣ сердца и мѣщанскаго благодушествованія. Я не хочу этимъ сказать, что въ нервоначальныхъ идеяхъ реформатора не было высокаго и свободнаго полета. Напротивъ, Лютеръ былъ даже черезчуръ идеалистомъ, такъ что не могъ напередъ обдумать практическую организацію своего евангеличества, а идеалъ церкви, который носился предъ нимъ, былъ слишкомъ возвышенъ, чтобы выдержать перенесеніе въ дѣйствительность.