Бутузов – Свеча и ветер

Всякое духовное учение, — будь оно представлено внутренней (эзотерической) школой, или внешней религией, или же произвольной моральной системой, опирающейся на иллюзию (такую, как «гуманизм», «прогресс», «всеобщее благо» и подобное), — полагает конечную цель, к которой должен стремиться последователь, поскольку без цели нет становления, нет пути, нет жизни в человеческом понимании этого слова (каковое, как минимум, шире, чем «функция атомов углерода», и, как максимум, выходит за пределы инстинктов общественных животных). Большинство религий в качестве такой цели предлагают «спасение». Данное понятие имплицитно отрицает единственность биос как манифестации человеческого бытия и постулирует неизбежность его продолжения в мире более тонкой материи; такое продолжение, однако, детерминировано событиями этого мира и чаще всего преподносится в виде двух альтернатив — счастья единения с Богом и праведниками или неизбывных мучений в нижнем мире, «преисподней», пламени Геенны. Иными словами, «спасение» буквально означает избавление от мучений, поскольку даже если вас не привлекает перспектива провести вечность в компании непьющих и не склонных к бесшабашному веселью людей, вы, скорее всего, не согласитесь стать вечным объектом садистских упражнений орков на дне Гадеса, или нескончаемо гореть на иерусалимской свалке. С другой стороны, не-трансцендентные материалистические религии (коммунизм, гуманизм, «психология глубин», вера в космический разум или «архитектора вселенной»; наконец, апогей материализма, выраженный в девальвированных сакральных терминах — нью- эйдж) указывают нам не столько на цель, которая в таких случаях представляет собой убогую спекуляцию, сколько на то, как «ужасно» или «мучительно» жить в мире, где пропагандируемые учением блеклые иллюзии не считаются идеалом. Таким образом, побуждающим мотивом (не всегда осознаваемым) для внешних последователей авраамических, материалистических и некоторых других учений является страх. Ужасы адских мук, так же, как и бесконечные репортажи о бездомных, голодных и униженных в странах капитала составляют значительную — и наиболее действенную — часть христианской и коммунистической культуры соответственно. Страх перед неизведанным, каковому для подавляющего большинства людей эквивалентна тьма за порогом смерти, заменяется страхом перед страданием.

 

Внутренние учения — и восточные, и западные, — менее ок- культны в данном вопросе. Они либо эксплицитно, либо с минимальной маскировкой дают понять, что у вас есть шанс при определённых усилиях освободиться от пут необходимости как таковой и стать дживан-мукта, то есть свободным ещё в этом воплощении, — или же, как минимум, увеличить вероятность освобождения по ту сторону смерти тела. Таким образом, в качестве конечной цели данные учения полагают свободу, притом, как цель более высокую, чем «спасение». Основания подобной иерархии вполне убедительны хотя бы по одной причине: достигший спасения избегает мучений и обретается в сфере божественного; достигший свободы отождествляется с божеством. Из чего следует, что свобода есть атрибут божества, а степени её отсутствия — атрибут творения. Табличка «Плоды с деревьев не рвать!» в общественном парке роднит его с Эдемом. И всё же, свобода как цель доступна человеку в силу его природы, — в то время как для ангелов это непростительная роскошь.

 

Слово «свобода» мы слышим с детства. Когда-то одноимённая радиостанция за высоким забором представляла её как победу того, что радиостанции на советской территории называли «угнетением», «реакцией» и «преступлением против человечности». Общее в двух упомянутых интерпретациях, тем не менее, было; оно заключалось в том, что свободными себя не ощущали слушатели ни по ту, ни по эту сторону решётки. Затем забор исчез, и «свободы» с обеих сторон несколько раз перемешались... Да, конечно, в данном случае речь идёт о политической свободе, но политическая свобода для идивидуума на определённом этапе его развития совпадает с единственно возможной (то есть абсолютной) свободой. Затем приходит понимание — или же иная степень непонимания — того, что свобода перемещений, слов, одежды, способности покупать, возможности владеть, игнорировать, влиять и навязывать не является ни абсолютной свободой, ни относительной, ни свободой вообще. Возникает мысль, что те, кто ограничивает свободу, — полицейские, министры, президенты, — как и те, кто им платит, в конечном итоге не способны её ограничить, поскольку они её не знают. Диоген, который сказал Александру Великому, что тот — «слуга моих слуг», выразил буквальную истину. Человек, не знающий свободы, не способен распознать её отсутствие. Он искренне готов быть порабощённым любой приглянувшейся ему идеей, «созвучной мыслью», «здравым смыслом», философской теорией, банальным лозунгом; он — раб до того, как нашёлся хозяин.

 

Киев: Пломинь, 2001. – 288 с.

ISBN 978-96697962-2-6־

 

От автора

Три очерка на тему свободы

Действие и движение

Несколько слов о традиционализме

Разрушение внутреннего круга

Магический театр жизни

Рождение Эона

Катафазис тьмы

Шестой Аркан, или цена вечности

Традиция и западная музыкальная культура

Жертвенность и «язычество»

Dementia progressiva

Совет Гермеса

Знание и «специальность»

Тайный огонь благородства

Перевёрнутая Скрижаль

Несколько слов о самоубийстве

Налоги и пластмассовое сердце

Лицемерие или глупость?