Дидоренко - Метофизика

С чего должен начинаться разговор о метафизике? Наверное, с нее самой. Конечно, начать можно с чего угодно, но, собираясь говорить о метафизике, мы должны будем так или иначе к ней прийти, для чего необходимо некоторым образом уже знать, о чем речь, знать, что такое метафизика, или, по крайней мере, что она есть. Но может ли она не быть? Достаточно заглянуть в справочник и обнаружить, что мы далеко не первые, собравшиеся говорить о метафизике: список длинный, история древняя, традиция давняя. А что в начале этой истории, в начале списка? - «Метафизика» Аристотеля, которую любой интересующийся философией, несомненно, читал. И которую любому интересующемуся философией, несомненно, следует прочесть. Прочесть «Метафизику» Аристотеля.

Но тут начинаются странные вещи, потому что Аристотель «Метафизику» не писал. И это тоже знает каждый интересующийся философией, каждый, кто прочел «Метафизику» Аристотеля, - которую Аристотель не писал, и которую, следовательно, прочесть нельзя.

Звучит подозрительно и похоже на розыгрыш. Но таково положение дел. Подробности опять же в справочнике: собрание текстов (у Аристотеля ведь все собрания текстов), начала, первоосновы и т.д., «метафизика» как термин редакторский. Да, «первую философию», или «мудрость» как знание о первых началах и причинах, Аристотель знал, а «метафизику» нет, понятия о ней не имел и слова такого не слыхивал. И что с того? Это тоже всем известно, мы что, хотим поломать традицию? Нет, не хотим и не можем, коль скоро собираемся говорить о метафизике. Лишь уточнить, с чего эта традиция начинается. Начинается же она с собрания текстов, с одной стороны, с другой же, с того простого факта, что Аристотель «Метафизику» не писал. И не называл. И слова такого не ведал.

Иначе говоря, ״сама“ метафизика начинается с того, что она вроде бы есть, но в то же время ее как бы и нет; начинается с розыгрыша, - и в этом суть: не в аристотелевских текстах, потому что они хоть и о первоначалах, но не о метафизике, а в той ситуации, находясь в которой мы можем сказать, о чем аристотелевские тексты, но не можем сказать, о чем метафизика. Ситуации, всегда уже забытой самой метафизикой, оттолкнувшейся от этих текстов и ставшей той «метафизикой», которую мы привыкли знать, привыкнув, что она есть, - и продолжая говорить о первоначалах вослед аристотелевской «метафизике», как будто в том и есть метафизика. Но в том ли она? И есть ли вообще метафизика или лишь игра в то, что можно ею назвать? Но названное «метафизикой» станет ли ею? Может ли стать метафизикой игра в называние или серьезность говорения о первоначалах? И что это значит, ״стать метафизикой“? Где и как нечто ״становится“ метафизикой? Как оно начинает быть метафизикой? Как метафизика начинает быть? И начинает ли?

Начинается ли она называнием «метафизикой» рассуждений о первоначалах, или, скорее, именно той ситуацией, в которой мы, говоря о ней, не знаем, о чем, собственно, речь? И не в том ли она, чтобы продолжать пребывать в этой странной ситуации? Подозрительной, парадоксальной. Метафизической. В ситуации говорения, не знающего, о чем речь. В неразрешимой ситуации говорения - не о первоначалах, и не о чем-то ином. Вообще не о чем-то, но говорения самой этой ситуации начала без ״начал“, ситуации, в которой не кто-то говорит ״о“ метафизике, а она говорит сама. Самую себя. Самой себе. - Как это? Как услышать это метафизическое ״само- говорение“, как услышать метафизику, которой к тому же и ״нет“? Как с ней быть? Как ей самой ״быть“? –

Не сделав еще ни одного шага, мы уже начинаем спотыкаться, ограждая едва ли не каждое слово кавычками. Но отступать некуда: отступить значит ступить от, сделать шаг из, выйти ״из“ метафизики, ״в“ которой мы уже должны быть, если хотим ее слышать. О которой мы уже должны говорить, если хотим говорить о метафизике, или вместе с ней, или ей вослед. Будет ли это метафизикой, не известно. Но не будет, если уже не есть. Как ״есть“? Есть ли метафизика как некая реальность, формула или фантазм? Как она есть? Не известно, хотя мы собираемся о ней говорить, как будто она есть. А ведь это еще вопрос. И именно в этом вопросе заключена та главная, собственно метафизическая серьезность, которая удивительным образом играет с нами с самого начала, своего начала, играет своим началом посреди рассуждений о «началах», посреди всех и всяких первоначал: ведь вот, мы говорим о метафизике, но не можем сказать, что она ״есть“, и, выходит, говорим о том, чего ״нет“; говорим о том, что метафизика должна говорить ״сама“, хотя это всегда говорение того или иного мыслителя.