Джуссани - Чувство Бога

Литургия — это органическое продолжение — словесное и действенное — тех деяний, через которые Бог возвещает Себя человеку. Поэтому именно за литургией религиозное чувство приближается к своему божественному Объекту с максимальной уверенностью и определенностью, какие только возможны для человека на его пути Богу. За литургией происходит не только личная встреча человека с Богом, но и воспитание религиозного чувства, для которого она есть наилучшее средство; литургия оказывает благое и наиполнейшее педагогическое воздействие на человека, дает возможность его детскому и неразвившемуся духу дорасти до этой таинственной встречи.

 

Отказ от своей самости, от утверждения своего независимого «я» ради органического врастания в общину; полная самоотдача, обогащающая общину неповторимостью собственной личности, — вот в каких двух главных направлениях идет воспитательное воздействие литургии.  Необходимо, чтобы духом литургии проникалось все бытие личности. Необходимо, чтобы через отдельную личность духом литургии исполнялось все общество, всякая человеческая среда. Необходимо, чтобы проходя через человеческую, социальную среду, дух литургии одушевлял весь ход истории и весь космос.

 

Именно литургия дает религиозному чувству возможность развить все потенции, позволяющие ему соучаствовать в Тайне («Сотворим человека по образу /Нашему/ и по подобию /Нашему/» — говорит Бог творец в Библии), освобождает ту конечную энергию, которая освещает все вещи, прежде видимые «как сквозь тусклое стекло». И перед жаждущим взором человеческого духа выступают, хотя и неясно, очертания Руки, направляющей мир.

 

«Христианская Россия», Милан-Москва, 1996

Пер. с итальянского Г. Д. Муравьевой

 

Часть I - Суть вопроса

Часть IІ - Познание и тайна

Часть III - Откровение

Часть IV - Присутствие Христа и история

 

Наши свойства не только не самозарождаются, но и обнаруживаются не сами по себе. Они подобны устройству, которое кем-то изготовлено и кем-то приводится в движение. Иными словами, всякое человеческое свойство проявляется, если что-то его возбуждает, приводит в состояние активности. То же и с религиозным чувством. Оно рождается на свет вместе с нами, оно — часть нашего существа, но оно не может проявиться, если к нему не взывают. Мы — существа зависимые во всех отношениях: не только в самых истоках своего бытия и наших свойств, но и в каждом акте нашего становления. Так откуда же слышится этот зов, на который откликается наше религиозное чувство?

 

Ведь, как мы уже сказали, оно не спонтанно в своем проявлении — не наплывает ниоткуда как сон, не проскальзывает как смутное ощущение. Некоторые, правда, толкуют его именно так, то есть считают, что оно нечто вроде особой впечатлительности иных натур, способных даже и без какой-либо внешней причины испытывать страх или желание. Зов не обязательно исходит и непосредственно от Бога — вопреки мнению так называемых «онтологистов», которые полагают, что человеческий дух воспринимает Бога так же непосредственно, как глаз видит предметы, хотя и более смутно. Религиозное чувство в человеческом духе откликается на зов Божий, исходящий от сотворенного Им мира. Призвав человека в мир, Бог продолжает его призывать через этот самый сотворенный Им мир. В этом смысле сотворенный мир есть то истинное Слово, которым Бог глаголет человеку.

 

Мир свидетельствует о Творце. Об этом говорит св. апостол Павел в Послании к Римлянам, слова эти хорошо известны. Но их надо вдумчиво читать и перечитывать: «Ибо, что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творения видимы» (Рим 1,19-20). Откровение Бога совершается постепенно. Мир существует, уже это само по себе пробуждает в человеке ощущение бытия — бытия, не зависящего от «меня», тогда как «я» от него завишу; мир властно заявляет о своем присутствии. Само бытие вещей превосходит ожидания человека и его собственную способность творить. Пусть в повседневной жизни человеку не до того, но стоит ему увидеть что-нибудь прекрасное и величественное — горы, море, небо, — как он останавливается пораженный (по этому поводу полезно вчитаться в главы 38 и 39 Книги Иова). Величие и красоту являет нам в своей потрясающей грандиозности космос. С каким пылом возвещает нам о том неведомый поэт, автор Книги Премудрости Соломона:

 

«Подлинно суетны по природе все люди, у которых не было ведения о Боге, которые из видимых совершенств не могли познать Сущего и, взирая на дела, не познали Виновника, а почитали за богов, правящих миром, или огонь, или ветер, или движущийся воздух, или звездный круг, или бурную воду, или небесные светила. Если, пленяясь их красотою, они почитали их за богов, то должны были бы познать, сколько лучше их Господь: ибо Он, Виновник  красоты, создал их. А если удивлялись силе и действию их, то должны были бы узнать из них, сколько могущественнее Тот, Кто сотворил их; ибо от величия красоты созданий сравнительно познается Виновник бытия их» (Прем 13,1-5).

 

К той же мысли приходит и величайший из христианских философов: «Бытие всех вещей проистекает из Божественной Красоты». Даже Бодлер, преодолевая соблазн позитивизма, восклицал: «Это он, этот бессмертный инстинкт красоты, велит нам взирать на мир и на его красоты как на соответствие, отражение небес. Неистребимая жажда всего, что за пределами этого мира, что открывается в жизни, есть наиважнейшее доказательство нашего бессмертия. В поэзии и через поэзию, в музыке и через музыку, душа чувствует свет, сияющий по ту сторону гроба; и когда совершенство вызывает слезы, то эти слезы не знак переполняющей нас радости, нет, они скорее выражение крайней грусти, нервной потребности естества, обреченного на несовершенство, но жаждущей уже сейчас, в этом мире, обрести явленный рай».

 

Но есть в величественно-прекрасном мире нечто еще более красноречивое, слово более нам внятное, это — движение космоса, тот стройный порядок, который мы наблюдаем в круговороте дня и ночи, в смене времен года, в тех природных ритмах, с которыми связано чередование сеяния и жатвы. В этом движении — присутствие божественного ощутимее всего. Оно первое дает нам понятие о Провидении как осмысленном и целесообразном ходе вещей.

 

Св. апостол Павел ссылается на него как на свидетельство в пользу Бога живого, призывая язычников в Листре к обращению: «... Благовествуем к вам, чтобы вы обратились от сих ложных к Богу Живому, Который сотворил небо и землю, и море, и все, что в них; Который в прошедших родах попустил всем народам ходить своими путями, хотя и не переставал свидетельствовать о Себе благодеяниями, подавая нам с неба дожди и времена плодоносные и исполняя пищею и веселием сердца наши» (Деян 14,15-10). Тут слышится отзвук обетования, которое Господь дал Ною после потопа: «Не буду больше проклинать землю за человека... Впредь во все дни его сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся» (Быт 8,21-22).

 

Не только движение природы, но и движение людей, племен, народов свидетельствует о все направляющем Промысле. Апостол Павел, обращаясь в Ареопаге к Афинянам, говорит: «От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию, дабы они искали Бога, не ощутят ли его и не найдут ли, хотя Он и недалеко от каждого из нас. Ибо мы Им живем и движемся и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: "мы Его и род"» (Деян 17,26-28). Нас призывают услышать голос, исходящий из самых глубин жизни, оттуда, где жизнь претворяется в «я». Есть ли знак Бога более наглядный, образ более близкий нам, чем открытие собственного «я»? Говоря «я», разумею отношение, связь, ибо «я" равнозначно «я сотворен», то есть не существую иначе, как действием и волей Бога.

 

Это «я» имеет и еще более живой и непосредственный смысл: оно несет в себе ведение добра и зла. Жизнь нашего «я» непременно предполагает переживание того высшего, перед чьей волей «я» не может не склониться, того благого, хорошего, справедливого, что непременно присутствует в восприятии реальности и что хорошо и справедливо потому, что оно таково само по себе, а не по чьей-либо милости, и бесконечно в своей ценности. Оно дано нам извне и оно обязывает нас чтить его и признавать в качестве добра.

 

«... Когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона написано у них в сердцах» (Рим 2,14 -15). Не христианин, а язычник, великий греческий трагик Софокл, в лучшей из своих трагедий, «Антигоне», тоже говорит о «неписаных законах», запечатленных в человеческом сердце. Чем больше в человеке сознательного переживания всех этих связей с реальностью, тем вернее улавливает он нечто от тайны. Поэтому великому духу и живой душе всегда свойственно искание истины через напряженное осмысление и переживание собственного бытия. По существу тут имеет место явление, которое в философии называется принципом аналогии (мир есть слово — logos, которое отсылает к тому, что за ним, дальше, выше него — ana).