Энгус - Тайные культы древних

Более тысячи лет в Древнем мире Средиземноморья бытовал тип религий, известный как религии мистерий.

Они изменили религиозные воззрения западного мира и действовали в европейской цивилизации и в христианской церкви вплоть до наших дней.

 

Центрполиграф Москва 2013

ISBN    978-5-9524-508

 

ВАЖНОСТЬ ЭЛЛИНИСТИЧЕСКОЙ И РИМСКОЙ ЭПОХИ ДЛЯ ПОСЛЕДУЮЩЕЙ ИСТОРИИ

I. БАНКРОТСТВО ГРЕЧЕСКОЙ РЕЛИГИИ И РАЗРУШИТЕЛЬНОЕ ВЛИЯНИЕ ГРЕЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ

II. АЛЕКСАНДР ВЕЛИКИЙ

III. ПОЯВЛЕНИЕ ИУДЕЕВ В МИРОВОЙ ИСТОРИИ

IV. КОНТАКТЫ РИМА С ВОСТОКОМ

ДРЕВНИЕ ИСТОЧНИКИ

СКРОМНЫЕ ИСТОЧНИКИ МИСТЕРИИ

ЧТО ЕСТЬ РЕЛИГИЯ МИСТЕРИЙ

ОГРОМНОЕ РАЗНООБРАЗИЕ МИСТЕРИЙ

I. ПОДГОТОВКА И ИСПЫТАНИЕ

II. ПОСВЯЩЕНИЕ И ПРИЧАЩЕНИЕ

III. EPOPTEIA БОЖЕСТВА МИСТЕРИЙ И БЛАЖЕНСТВО

I. УСЛОВИЯ, БЛАГОПРИЯТНЫЕ ДЛЯ РАСПРОСТРАНЕНИЯ МИСТЕРИЙ

II. РЕЛИГИОЗНЫЕ ПОТРЕБНОСТИ ГРЕКО-РИМСКОГО МИРА И ИХ ПРИЗНАКИ

УСПЕХ МИСТЕРИЙ

ТОЧКА ЗРЕНИЯ ДРЕВНИХ АВТОРОВ

ТОЧКА ЗРЕНИЯ СОВРЕМЕННЫХ АВТОРОВ

ЧЕТЫРЕ ОСНОВНЫХ НЕДОСТАТКА

ПРИЧИНЫ ПОБЕДЫ ХРИСТИАНСТВА

ГЛАВНЫЕ ЗАСЛУГИ И ОРУДИЯ ПРОПАГАНДЫ ХРИСТИАНСТВА

 

БИБЛИОГРАФИЯ

ИЗБРАННЫЕ РАБОТЫ СОВРЕМЕННЫХ АВТОРОВ

ОСНОВНЫЕ АНТИЧНЫЕ ИСТОЧНИКИ

ДОПОЛНЕНИЯ

ИЗБРАННЫЕ ИСТОЧНИКИ В ПЕРЕВОДАХ НА РУССКИЙ ЯЗЫК

 

С. Энгус - Тайные культы древних - Религии мистерий - Предисловие

 

Более тысячи лет в Древнем мире Средиземноморья бытовал тип религий, известный как религии мистерий. Они изменили религиозные воззрения западного мира и действовали в европейской цивилизации и в христианской церкви вплоть до наших дней. Так, старший священник Инг в своем «Христианском мистицизме» говорит, что католицизм обязан мистериям «понятием тайны, символизма, мистического братства, священной милости и, прежде всего, трех стадий духовной жизни: аскетического очищения, просветления и, как венец всего – ἐποπτεία».

 

По своему характеру и взгляду на земное существование религии мистерий охватывают огромный жизненный спектр, и в них было множество различий – от орфизма до гностицизма, от оргий кабиров до жара герметического созерцания. Некоторые из них, например элевсинские мистерии, были греческими, но большая часть имела восточное происхождение, и все были заражены духом Востока. Самыми важными были греческие элевсинские мистерии, культ каппадокийского Мена, фригийского Сабазия и Великой Матери, египетских Исиды и Сераписа и самофракийских кабиров, Dea Syria и ее спутников, персидского Митры. В течение более одиннадцати веков Элевсин поддерживал надежды людей, пока его не уничтожили фанатичные монахи из обоза Алариха в 396 году.

 

Благую весть орфиков слышали в Средиземноморье по меньшей мере двенадцать веков. Восемьсот лет царица Исида и повелитель Серапис распоряжались мириадами своих приверженцев в греческом мире и пятьсот – в римском. Великая Мать страстно почиталась в Италии в течение шести столетий. Больше полутысячи лет мыслящие люди приходили к религии дорогой гностиков. Такие факты – ибо нет религии, которая бы существовала на основе лжи, но только правдой, – дают древним мистериям право на тщательное исследование. Ими нельзя пренебрегать как важным фоном раннего христианства и основным средством проникновения на Запад веры в необходимость совершения религиозных таинств; не понимать моральных и духовных ценностей эллинистическо-восточного язычества значит неправильно понимать первые века христианства и не отдавать должное его победе.

 

Оценивая мистерии, мы не должны судить их – более, чем другие религии, – по их самым низким формам, но, как признавал Цицерон, мы должны брать в пример высших и судить их по их идеалам. С исторической точки зрения было бы несправедливо сравнивать вакханок в одной религии с носителями тирсов в другой. Если действительно есть только одна Река Истины, в которую впадают притоки со всех сторон (как уверяет самый читаемый из всех отцов христианства, Климент Александрийский, который жил в период расцвета мистерий), – мы не должны пренебрегать этими притоками. Языческое недопонимание первоначального христианства – предупреждение для всех, кто занимается историей религий. Цельс совершенно искренне рассматривал религию своего столь же искреннего противника как грубое суеверие. Самый священный обряд – агапе — первоначального христианства пародировался как повод для безнравственности и как «пир Фиеста». Отсутствие изображений, жертвоприношений и храмов, как казалось, вело к очевидному заключению, что христиане были «атеистами».

 

Эта неспособность приверженца одной религии понять верующего из другой религии – некрасивый факт из религиозной истории, который и сегодня не стал делом прошлого. Людей разделяет в их религиозных симпатиях культура, традиция, эпоха, личный и групповой опыт. Благочестивый Джон Уэсли считал Екатерину Генуэзскую «святой дурой» [5] .

 

Покойный священник Вестминстерского аббатства доктор Фаррар с презрением говорил о человеке, рассказ о смерти которого за нравственную честность трогал воображение людей на протяжении двадцати трех веков, – «уродливый грек» [6] . Культурный грек, такой как Геродот, поражался, видя лишенную образов богов религию Персии, а римляне дивились, не найдя изображений в иерусалимском Храме.

 

В исследовании мистерий мы должны видеть истину и ошибку бок о бок, духовность истинных epoptes и приверженность сторонников буквального соблюдения таинств к обрядоверию, неспособность различать культовые действия и религиозный опыт. Мы должны видеть связь веры и суеверия, вырождение мистицизма в оккультизм, ревивалистские явления и массовую психологию и то патологическое состояние иллюзии, самовнушения и гипнотической галлюцинации наряду с эмоциональным возбуждением, которое так легко ведет к моральным заблуждениям. Мы увидим причуды и крайности, которые сопровождают все великие движения и которые в здоровые, творческие периоды обычно держат в узде, – но они ждут, чтобы выйти на авансцену при любом ослаблении первоначальной концепции или местной власти.

 

С другой стороны, в мистериях есть много такого, что имеет непреходящую ценность. Прежде всего для них было важно совершенство человека и страстное стремление к богу; они предполагали участие в страданиях божества как условие участия в божественной победе. Эта симпатия была похожа скорее на средневековое желание разделить страдания Спасителя в самых крайних формах, как, например, отметины Креста или раны Христовы. Мистерии предлагали благую весть спасения с помощью соединения с богами-спасителями и благословенную загробную жизнь для посвященных. Как организации, преодолевающие социальные границы, они способствовали развитию личной религии. В общем и целом они стремились к монотеизму. В своих эмоциональных триумфах они удовлетворяли потребность в экзальтации и эскапизме.

 

Благодаря их космическому взгляду на мир человек начинал чувствовать себя более уютно в неуютной Вселенной. Никогда еще не было времени, которое так внимательно прислушивалось и так охотно бы отвечало на призыв космоса к своим обитателям. Единство всей Жизни, таинственная гармония мельчайшего и ближайшего с величайшим и отдаленнейшим, убеждение, что жизнь Вселенной пульсирует во всех ее частях, были так же знакомы для древнего космического сознания, как и для современной биологии и психологии. Подчеркивая свой символизм, они предвосхищали тот неопределимый аспект человеческой религии, о которой Отто столь великолепно рассказал в своей книге «Святое», как будто они чувствовали (хотя и слабо) вместе с Бонавентурой: «Если ты хочешь знать, как произошли эти вещи, спрашивай об этом у желания, а не у разума; у тех, кто горяч в молитве, а не у школьной учености».

 

Мистерии невозможно изучать изолированно, как раннее христианство. Поэтому изучение мистерий требует продолжительного исследования их основы: древней магии и колдовства во всех вариантах, теософии, теургии и оккультизма, демонологии, астрологии, солнечного монотеизма и мистики стихий; а также родственных им философий – стоицизма, неопифагореизма и неоплатонизма. Таким образом, чтение, например, Секста Эмпирика, Плотина, комментариев Прокла, магических папирусов, «Астрономики» Манилия имеет непосредственное отношение к пониманию мира мистерий.

 

 

Христианство обладало уникальным преимуществом над всеми своими конкурентами, в том числе даже над иудаизмом, в том, что его Основателем послужило историческое Лицо, чья Личность была более великой, чем Его учение. Именно в этом заключалась величайшая оригинальность и основной секрет его силы. Христианский энтузиазм был пробужден и поддерживался не идеалом, а Личностью. Христианство стало новой духовной силой, которая вошла в нашу человеческую жизнь от Личности Того, кто был всем известным в Палестине человеком. Христианские проповедники требовали веры не просто в учение Иисуса или в Его Воскресение, но в Него Самого.

 

Посредством истинного религиозного инстинкта Его последователи признали эту Личность своего Господина, которая очаровывала их и вводила в смущение, которая вызвала появление различных христологий, которая завоевывала их верность – это был новый фактор в истории. Другие религии могли предъявить более сложный церемониал, могли предложить более глубокомысленную литургию, чем молитва учеников или «Верую» апостолов; другие религии и философии могли со значительным успехом оспаривать оригинальность учений Иисуса и приводить параллели к большинству из них, но ни одна другая религия не могла «поднять на щит» реального Человека из плоти и крови, который жил так близко к Богу и приводил людей в такое близкое, удовлетворявшее потребности души единение с Отцом.

 

«Центром новой религии стала не идея, не ритуальный акт, а Личность. Очень скоро оппоненты указали на то, что… в христианском учении было мало оригинального… Что же было нового в новой религии, в этом «третьем роде» людей? У христиан был готов ответ. И говоря ясно, и в состоянии афазии они называли своего Основателя. Он был чем-то новым» [1163] .

 

Христианские апологеты осознавали силу своей позиции в том, что у них есть исторический центр. Так, в середине II века н. э. ассирийский fi dei defensor [1164] написал: «Мы не безумствуем, эллины, и не вздор говорим, когда проповедуем, что Бог родился в образе человека. Вы порицаете нас, но сравните свои басни с нашими рассказами… Ваши рассказы чистый вздор… Послушайте меня, эллины, и не объясняйте иносказательно ни басен, ни богов ваших».

 

Религия с персональным и историческим основателем, таким, каким иудаизм мог похвалиться в лице Моисея и Эзры, буддизм в лице Гаутамы, персидская религия – Зороастра, а ислам – аравийского пророка, имела несомненное преимущество в плане пропаганды над чисто натуралистическими и мифологическими религиями. Идеи должны были быть включены в личность перед тем, как они действительно могли стронуть человечество с места. Христианство могло похвалиться основателем, обладавшим уникальной святостью и могуществом. Его мощные соперники – религии мистерий – могли предложить только мифы, требовавшие постоянного очищения и аллегоризации, чтобы соответствовать нравственным потребностям того времени. Этика Иисуса сопротивлялась любому вызову; Его характер не нуждался в приукрашивании.

 

Он был и остается Предводителем и Главнокомандующим Своими последователями: не нужно было никакой модернизации и никакой аллегоризации, чтобы устранить неприятные для нравственного чувства моменты. С другой стороны, Митра никогда не существовал и он никогда не убивал того самого таинственного жертвенного быка. Никогда не было Великой Матери скорбей, которая оплакивала Аттиса и стала истинной матерью скорбящим дочерям человечества. Исида, во всем ее блеске, была, как бы ни идеализировал ее религиозный инстинкт, всего лишь продуктом египетской зоолатрии. К Дионису – творению хтонизма – обращались «Приди, Спаситель» [1165] .

 

Аполлон, особый бог пифагорейцев, который заявлял: «Я с меньшим удовольствием буду жить на сверкающих небесах, чем в сердцах добрых людей», был возвышенным увенчанием культа, который видел в Солнце образ Божий [1166] . Логос стоиков был чистой абстракцией, вдохновение которого могло коснуться только просвещенных; а о своем идеальном мудреце Плутарх заявляет: «На земле его нигде нет и никогда не было» [1167] . Логос Филона был просто ипостасью или в лучшем случае никогда не выступал за пределы персонификации. Однако для христиан «Слово стало плотью…»: это преимущество, как говорит Августин, он не мог найти ни у кого из соперников христианства. Вы еще не знаете, про оберег валькирия - сможете прочитать...

 

Чтобы оценить динамику, которую Личность Иисуса давала Его последователям, мы должны вспомнить, что, с одной стороны, идеи и идеалы, не привязанные к личности, не способны поднять массы людей и что с другой – мы должны принять во внимание замечательную моральную черту греко-римского времени: «всевозрастающую тенденцию персонифицировать нравственный идеал». Возвышенные учения Платона, стоиков и неоплатонизм не могли эффективно овладеть массами, чтобы стать руководством и вдохновением в их жизни. Образованные люди находили в них убежище, и многие «мученические души язычества» встречали последние часы со спокойной храбростью, основанной на духовной истине и утешении, взятой из философий, заменивших умирающие национальные религии.

 

Некоторые философы и их ученики пытались достучаться до масс. Стоики, и особенно родственные им проповедники, учителя и духовные наставники из числа киников шли на дороги и рынки, чтобы исцелять души – почти так же, как в наше время Армия спасения. Но им не хватало руководящей силы личности. «Предписания, – говорит Лютер, – показывают нам, что мы должны делать, но не дают нам сил, чтобы делать это». Людям показывали идеалы, но никто никогда не видел воплощения этих идеалов на земле. Идеал, который никогда не воплощался, был слишком холоден и бессилен. Соответственно эллинистическая и римская эпоха настойчиво требовала именно примеров [1168] , чтобы заменить предписания и поддержать идеалы. Можно сомневаться, преподавались ли мораль и религия на примерах столь настойчиво в какую-либо другую эпоху.

 

Серьезные люди хотели видеть существ из плоти и крови, примерами которых они могли бы вдохновляться [1169] . Во всей истории искали образцы, по которым такие люди могли бы жить и умирать. В этот весьма практичный век добродетели иллюстрировались dramatis personae истории. Легендарный Орфей, Пифагор, Сократ, Аполлоний, Эпикур и другие представали перед глазами людей, чтобы сопровождать и подкреплять предписания. Но где же можно было найти совершенный образец? Поэтому учителя-стоики, основываясь на свидетельствах о добром и великом в прошлом человечества, предпочитали изображать своего идеального мудреца, в то же время откровенно признавая, что его никогда не было [1170] . Никто не дал столь определенного выражения этому стремлению того времени к практическому этическому идеалу, как Сенека в своем памятном отчаянном вопросе: Ubi enim istum invenies quem tot saeculis quaerimus? – вопросе, на который его вера не могла дать ответа, но этот ответ можно было найти в христианском учении.