Лютер - Лекции о Книrе Бытие

В понедельник 31 мая 1535 года Лютер завершил свои лекции о Псалме 89. По завершении этих лекций он объявил: «Я посвящу оставшиеся годы моей жизни истолкованию Книг Моисеевых» (Luther's Works 13, стр. 75), и «позднее, если Бог продлит мою жизнь, мы будем толковать Бытие» (ibid. стр. 141). Обычно считается, что в четверг той недели, 3 июня, Лютер начал свои великие «Лекции о Книге Бытие» (Weimar, XLII-XLIV; St. Louis, I-II), представленные в настоящем и последующих томах.

 

Однако, поскольку обычно Лютер читал лекции по понедельникам и вторникам, представляется более вероятным, что он приступил к своим «Лекциям о Книге Бытие» непосредственно на следующий день, во вторник, 1 июня 1535 года, а не 3 июня, как принято считать (сравните Luther's Works 13, стр. 75, прим. 1). На протяжении следующих нескольких недель его лекции читались на основании набросков и планов, разработанных им до Быт. 3:14. Из конспектов Вейта Дитриха явствует, что Лютер говорил о Быт. 3:14, когда разразившаяся в июле 1535 года эпидемия чумы заставила его прервать лекции. Из-за чумы Виттенбергский университет 18 июля был переведен в Иену, поэтому запланированная на понедельник 19 июля лекция не состоялась. Неясно, когда именно университет вернулся в Виттенберг, и когда возобновились занятия.

 

 

Похоже, что Лютер не возобновлял своих «Лекций о Книге Бытие» до 25 января 1536 года, когда он приступил к рассмотрению Быт. 3:15. Упоминания об «уповании» в этой части комментария очевидно соответствовали настроениям, царившим в университете во время и после чумы. Из застольных бесед, датированных 27 октября - 4 ноября 1536 года, явствует, что к осени того года Лютер в своих лекциях дошел до девятой главы Бытия (смотрите Luther's Works 2, «Предисловие»). Следовательно материал, представленный в первом томе «Лекций о Книге Бытие», связан с преподавательскими трудами Лютера середины 1535 - начала 1536 годов. Точнее установить хронологию этих лекций не возможно. Дошедшие до нас лекции почти полностью лишены указаний на события того времени, а некоторые присутствующие указания очевидно вставлены в текст позднее. То есть они не предоставляют сведений о процессе чтения лютеровских лекций. Поэтому историческое введение не может содержать многочисленных подробностей, касающихся времени и обстоятельств их появления. Однако в историческом введении к этим «Лекциям о Книге Бытие» должна быть рассмотрена проблема более серьезная, чем хронология - подлинность и целостность материала самих лекций. Ведь дошедший до нас текст не вышел прямо из-под Лютеровского пера и даже не является конспектом его лекций, это переработанный и отредактированный конспект. На примерах других комментариев, где мы располагаем как записями лекций, так и печатными текстами, очевидно, что издатели Лютеровских библейских комментариев позволяли себе гораздо большую свободу при подготовке его лекций к публикации, нежели это допускается современными правилами редактирования и книгоиздательства (сравните Luther's Works, 13, «Предисловие», стр. xi-xii). Поэтому там, где имеется лишь печатный текст, мы имеем основание опасаться редакторских добавлений и изменений.

 

Как указал Петер Мейнгольд (Meinhold), ведущий исследователь «Лекций о Книге Бытие», признаки этого очевидны. Например вновь и вновь встречаются обращения к «читателю» (хотя перед нами лекции). Мы уже упоминали о наличии исторических ссылок, представляющих собой явные анахронизмы и очевидно вставленных редакторами. Привлекает внимание точность, с которой приведено большинство цитат из классиков. Лютер обладал превосходной памятью, о чем свидетельствуют его библейские цитаты. Он также знал некоторые классические произведения почти наизусть. Но здесь, в «Лекциях о Книге Бытие», цитаты почти повсюду точны, там же, где возможно сравнение конспектов лекций с печатными текстами, становится очевидно, что издатели брали подходящие фразы или ссылки из Лютеровских лекций и превращали их в развернутые и точные цитаты.

 

Некоторые цитаты из классиков не основаны даже на подходящих фразах или ссылках, но вставлены издателями, потому что они сочли их уместными. И нам не удастся определить достоверно, какие классические цитаты использованы Лютером, а какие нет. То же самое верно в отношении цитирования христианских авторов. Лютер конечно же основательно знал произведения св. Августина, поэтому очевидно, что значительная, если не большая часть ссылок на Августина основана на его собственных лекциях. Он также изучал других авторов, о чем ясно свидетельствуют несомненно аутентичные Лютеровские произведения.

 

Неоднократные ссылки свидетельствуют о его отношении к трудам Николая Лиры, на которые «Лекции о Книге Бытие» опираются в вопросах раввинистических учений, отраженных в них и по крайней мере в некоторых рассматриваемых толкованиях отцов Церкви. Мы воспользовались трудами Лиры из инкунабулы 1492 года, озаглавленной Postilla fratris Nicolai de lyra de ordine minorum super Genesim Exodum Leviticum Numeri Deutronomium [sic] Josue Judici Regum & Paralyppomenon. Cum additionibus pauli episcopi Burgensis. (Поскольку труды Лиры встречаются довольно редко, мы воспроизвели обширные цитаты из них в некоторых примечаниях, чтобы показать читателю образцы Лютеровских экзегетических источников). Еще нам известно, что в 1509-1510 годах Лютер читал лекции по «Сентенциям» Петра Ломбардского, на которые он также ссылался в своем комментарии. Но нет уверенным в том, сколько цитат даже из этих произведений действительно принадлежало ему.

 

Однако проблема аутентичности и целостности приобретает наибольшую остроту не в связи с Лютеровской эрудированностью, а в связи с истинной его богословской позицией. Исследования Петера Мейнгольда привели его к выводу, что богословие «Лекций о Книге Бытие» также было изменено издателями, чтобы привести его в соответствие с возраставшей ортодоксальностью второго поколения лютеран. Он основывает свое заключение на исследовании богословия Вейта Дитриха в соотношении как с Лютером, так и с Меланхтоном. В некоторых случаях он доказал, что Дитриховская версия Меланхтоновского богословия наложил отпечаток на Лютеровские суждения и выражения, а в других случаях он показал большую вероятность такого воздействия. Это привело его к весьма скептическому взгляду на достоверность «Лекций о Книге Бытие» как источника, свидетельствующего о суждениях зрелого Лютера.

 

Оправдан ли такой скепсис? Исследования профессора Мейнгольда конечно же бросают тень сомнения на те разделы комментариев, в которых Лютер звучит больше как Меланхтон, нежели как тот Лютер, которого мы знаем. Определенные сомнения непременно возникают в отношении фрагментов, представляющих такие привнесенные идеи, как доказательства существования Бога, рационалистические рассуждения о естественном бессмертии человеческой души, защита астрологии и тому подобное. Это передалось от Меланхтона через его учеников к более поздним лютеранским богословам, однако Лютер очевидно не был источником таких идей. И читатель должен помнить о таком влиянии, ссылаясь на «Лекции о Книге Бытие» в доказательство того, что Лютер придерживался суждений, не вполне подтверждаемых другими его произведениями. Следует признать, что в такой степени Мейнгольдовский скепсис оправдан.

 

С другой стороны, сами принятые Мейнгольдом критерии не являются несомненными. Принимая как должное особое внимание к раннему Лютеру, ставшее обязательным для прошлого поколения исследователей Лютера, Мейнгольд сделал ранние Лютеровские суждения нормативными для своих заключений об аутентичности многих фрагментов настоящих комментариев, не вызывающих подозрений в других отношениях. Такая методика не позволяет нам принять выводы Мейнгольда целиком. Он также не отрицает наличия в лекциях обширных материалов, исходящих непосредственно от Лютера. В отношении большинства разделов любой ответственный историк богословия должен заключить, что если Лютер в действительности этого не говорил, трудно представить, как Вейт Дитрих или даже сам Меланхтон могли бы такое выдумать. Поэтому «Лекции о Книге Бытие» являются незаменимым источником сведения о воззрениях Лютера, поскольку они содержат его рассуждения по сотням доктринальных, нравственных, экзегетических и исторических вопросов. Иногда видны следы деятельность редакторских рук, но голос все равно остается Лютеровским (сравните Luther's Works 22, «Предисловие», стр. xi.).

 

 

Первая глава написана самым простым языком, и все же она содержит чрезвычайно важные и очень трудные для понимания вопросы. Именно по этой причине, как утверждал св. Иероним, среди иудеев всякому человеку младше тридцати лет было запрещено читать эту главу или разъяснять ее другим людям.^[1] Они хотели, чтобы человек хорошо ознакомился со всем Писанием, прежде чем приступать к этой главе. Но даже придерживаясь такого порядка иудейские раввины не достигли ничего стоящего, поскольку в своих комментариях люди, которым дважды по тридцать и даже более того, лепечут об этих наиважнейших вопросах подобно младенцам.

 

До сих пор и в Церкви также не нашлось никого, способного надлежащим образом объяснить всё в этой главе. Комментаторы этой главы всё совершенно запутали своими расплывчатыми, противоречивыми и неисчислимыми вопросами, и стало достаточно ясно, что Бог сохранил Свое возвышенное знание и верное понимание этой главы лишь для Самого Себя, хотя Он оставил нам общее представление о том, что мир имел начало, и что он был сотворен Богом из ничего. Это общее представление определенно извлекается из текста. Однако в отношении отдельных подробностей существуют многочисленные разномнения и то здесь, то там возникают бесчисленные вопросы.

 

От Моисея мы знаем, что мира не было 6.000 лет назад. В этом совершенно невозможно убедить философа, поскольку согласно Аристотелю невозможно допустить [существование] первого человека или последнего человека.^[2] Хотя Аристотель оставлял вопрос о том, вечен ли мир, нерешенным, он более склонялся к вечности.^[3] Человеческий разум не может достичь большей высоты, чем признание того, что мир вечен, что до нас были и после нас будут бесчисленные люди. На этом он вынужден остановиться. Но из этого самого вывода следует опаснейшее мнение о том, что душа смертна, ибо философия знает лишь об одном бесконечном.^[4] Воистину, человеческий разум не может избежать ошеломления величием предмета и вступает с ним в противоречие.

 

Возможно что в Египте Платон усвоил некоторые искры мысли, очевидно из рассуждений патриархов и пророков, и по этой причине подошел ближе к истине.^[5] Он действительно признавал материю и разум вечными, но утверждал, что мир имел начало и был сотворен из материи.^[6] Но я прекращаю рассмотрение философских мнений, поскольку их перечислил Лира, хотя и без комментариев.^[7]

 

Итак, среди иудеев, латинян или греков нет проводника, за которым мы могли бы безопасно следовать в этой области. Ввиду сего мы также заслуживаем прощения, предпринимая то, на что способны. Ибо кроме общего представления о том, что мир получил начало из ничего, едва ли найдется еще что-то, в отношении чего среди богословов существовало бы полное согласие.

---