Галутва - Вершины и пропасти Александра Введенского

Неверие широко захлёстывает многие страны, и мы представляемся для неверующих, как тени средневековья. Сколько родителей теперь в своём ребёнке не узнают своего духа? По-видимому, теперь пред нами встала Тургеневская проблема, представленная в его повести «Отцы и дети». Будем смотреть правде, как говорится, в глаза. Растущее поколение безрелигиозно. Атеизм прогрессирует. Когда нас не станет, не превратится ли религия в общество церковных археологов?

 

Не прав ли писатель Овсянник-Куликовский, что подобно тому, как дети интересуются сначала игрушками, потом переходят в школу, а затем, уже переходя зрелый возраст, забывают и сказки, и игрушки, так и люди со временем забудут сказки религии. Один учёный атеист, психиатр Фрейд, жалеет, что умирает религия и настают жизненные будни. Будни - это наша обычная жизнь, а религия представляет праздник. Неверие широко разлито и, по-видимому, заливает островок верующих, и это не нужно забывать, как необходимую предпосылку нашей соборной работы. Самый вопрос о церковном расколе приобретает особую значимость.

 

Чем вызвано неверие? Тем ли, что наука тушит мистические огни религии? Нет, по моему мнению религия теперь, в науке, находит своё оправдание. Но всё же атеизм растёт, об этом свидетельствуют статистические данные. В католическом журнале «Les Annales» № 50 за 1925 год Лагранж пишет о падении религии. Так во Франции, в Гренеле, Менимонтале одна треть или даже половина всех родившихся не крещена; в Лиможе из всего населения крещено только 25% и т.д. 

 

Москва-Таруса, 2015. 504 с.: ил

ISBN 978-5-9901857-2-2

 

 

Метель гуляла по ночным московским улицам. Беспокойный, рваный ритм порывов ветра вызывал какую-то смутную тревогу у редких припозднившихся прохожих. Но вот из снежной замяти у стен огромного храма в самый канун полуночи возникли сразу пять силуэтов. Это художники малоизвестной еще группы «Амаравелла» по внезапному наитию решили встретить новый, 1930-й, год в храме Христа Спасителя. С проповедью к прихожанам обращался высокий человек с запоминающейся, необычной для священника внешностью - митрополит Александр Введенский. Среди слушавших его был и самый молодой из «амаравельцев» - Борис Алексеевич Смирнов. Он на всю жизнь сохранил впечатление от этой проповеди и, пусть и кратко, донёс его до нас: «Огромное пространство храма было полупустым, гулко и драматично звучал голос священника, и в память мою врезалось не раз повторённое слово - ВЕЧНОСТЬ, означавшее страстный призыв стремиться к непреходящему. Мы вышли из храма, каждый пошёл к себе. Я отправился ночевать к Александру Павловичу (Баранову - тоже «амаравельцу» - Г.Г.). Вдруг меня охватило чувство бездомности - состояние, оказавшееся символичным для эпохи, в которую мы вступали».

 

Эпоха оправдала ожидания Бориса Алексеевича. Тревожные предчувствия этой новогодней ночи оказались пророческими и для остальных участников описанной встречи. Сегодня все они, включая и сам храм - прежний храм Христа Спасителя, - уже ушли в вечность, но на Земле остались их следы. Незаметно стираемые временем, остывающие следы, которые, наверное, ещё можно успеть прочесть и сохранить. Судьба распорядилась так, что наша семья довольно тесно общалась с Борисом Алексеевичем Смирновым-Русецким в течение десяти последних лет его долгой жизни. Он успел передать нам столько отзвуков серебряного века (ведь это был его век), столько сведений и впечатлений, что короткое его соприкосновение с Александром Ивановичем Введенским (столь же несомненным представителем того же серебряного века) не остановило в свое время нашего внимания, хотя мы, конечно, как и всё наше поколение, были наслышаны о знаменитых диспутах митрополита Введенского.

 

Но пути господни неисповедимы, и в нашей жизни возникла Таруса. Возникла четверть века назад и прочно. Её отнюдь не грандиозные размеры и милый провинциальный облик уже давно не обманывают меня. Этот небольшой городок, в незапамятные времена примостившийся у излучины Оки, на самом деле гораздо крупнее и значительнее своего видимого внешнего облика. И пусть это явное преувеличение, но у меня сложилось впечатление, что никакая заметная личность или событие в жизни России не могли обойтись без того, чтобы так или иначе оставить свой след в Тарусе, иногда весьма заметный, а чаще всего далеко не сразу обнаруживаемый мимолётным взором. Не миновала сия судьба и Александра Ивановича Введенского.

 

И вот ещё одна зима, почти на век отстоящая от новогодней ночи 1930 года. Я - гость в одном из тарусских домов, «лицо» которого не перепутаешь с каким-либо другим. Спроектировали, а лучше сказать - придумали, этот замок, построили и живут в нём отнюдь не «новые русские», а люди среднего, трудового достатка - хирург Юрий Михайлович Чу баков и его супруга Ольга Александровна Введенская-Чубакова, младшая дочь Александра Ивановича. Снежные заряды за прозрачной стеной (есть и такая в сказочном интерьере замка), которую и окном то назвать трудно, подчёркивают особенный уют и теплоту этого дома, где буквально всё с любовью сделано руками его хозяев. Вообще-то я не впервые в этом гостеприимном доме, но сегодня мы смотрим старые семейные фотографии, несущие исключительный, не передаваемый словом, эмоциональный заряд, и Александр Иванович Введенский оживает, теперь уже прочно входя в нашу жизнь, для нас, очевидно, - навсегда.

 

Естественно, захотелось и поближе познакомиться с Александром Ивановичем, «побеседовать» с ним сегодня. Ведь прошло уже более полувека после его ухода - не слишком большое, но вполне достаточное время для того, чтобы собрать довольно быстро теряющиеся факты его биографии, подвести основные итоги его жизни и зафиксировать их во времени - опубликовать. Однако нет пока посвящённой А.И. Введенскому общедоступной монографии, лишь в отделах русского зарубежья нескольких крупных библиотек имеются посвящённые обновленческому расколу работы церковного историка А.Э. Краснова-Левитина, содержащие наиболее полную информацию об Александре Ивановиче. Правда, потратив изрядное количество времени и сил, можно собрать довольно обширное досье из отдельных мельканий А.И. Введенского в периодической печати, но после даже довольно поверхностного анализа убеждаешься, что из них собирается лишь некий миф, сотканный из взаимоисключающих представлений, и общаться с этим мифологизированным Введенским не хочется, да и не имеет смысла.

 

Впрочем, это обычная судьба необычных людей, путь которых не совпадает с общим потоком. Причём, судя по довольно активному и явно отрицательному почти полному молчанию, не совсем совпадает до сих пор.И встаёт вопрос - а возможно ли вообще хотя бы в какой-то степени приблизиться к реальному Александру Ивановичу Введенскому сегодня ? Ведь его архив практически отсутствует; последние итоговые работы не опубликованы, а рукописи исчезли; людей, непосредственно общавшихся с ним в сознательном возрасте, уже нет на земле. Да, создать достаточно достоверный портрет Александра Ивановича сегодня, конечно, сложно, но всё же эта попытка не представляется безнадёжной. Самое главное, что существует довольно много различных по объему, преимущественно небольших, работ самого Александра Ивановича, пусть и ставших библиографическими редкостями. Это не толкования, а его прямая речь, причем зачастую именно речь, - стенограммы его выступлений с авторской правкой. Существуют достаточно беспристрастные справочные издания, а также пресса, безусловно пристрастная, но разных направлений. Наконец, есть и некая, восполняющая очень важную часть живого портрета, эмоциональная составляющая - воспоминания современников, и особенно работы Анатолия Эммануиловича Краснова-Левитина.В общем, стоило попытаться провести сегодняшнюю реконструкцию личности и творческого наследия Александра Ивановича Введенского. Результат такой очередной попытки и представлен на страницах этой книги.