Гершович - Антология еврейской средневековой философии - Алеф

Антология еврейской средневековой философии
AЛЕФ - Изыскания в еврейской мистике и философии
Кому-то может показаться очевидным смысл термина «еврейская философия», но любая попытка построить курс, программу или учебник по «еврейской философии» сразу же спотыкается на этом, казалось бы, элементарном вопросе, как в теоретическом, так и в практическом плане.
 
К теоретическому аспекту проблемы мы еще вернемся. Говоря же о практической стороне дела, должны ли мы включать в курс еврейской философии одного из самых значительных философов, которых когда-либо дали евреи, единственного еврея, который занял постоянное место в истории западной философии, — Баруха Спинозу? Другой вопрос. Какое место мы должны отвести — если это вообще необходимо — евреям Средневековья, которые обратились в ислам, как Абу- л-Баракат (Нетанель) ал-Багдади, или в христианство, как Авнер из Бургоса (Альфонсо из Вальядолида)? Должны ли мы рассматривать таких мыслителей и их труды как еврейские, или как еврейские вплоть до момента их отпадения, или как нееврейские, неуместные в контексте еврейской философии? Еще вопрос. Включаем ли мы, уже в современный период «еврейской философии», труды таких мыслителей, как Анри Бергсон, Герберт Маркузе, Пауль Вайс или Карл Маркс, если брать прошлый век?
 
Поставив вопрос по-другому, мы опять сталкиваемся с той же проблемой. Когда философ, чья философия всеми рассматривается как «еврейская», занимается также (часто в одной и той же книге) и такими «общими» науками, как астрономия или математика, правомочно ли такое учение (книгу, главу) рассматривать как еврейские? Леви бен Гершон (Ралбаг, Герсонид), который прославился в области еврейской философии в XIV веке, включил в свой философский труд «Милхамот Адонай» («Войны Господа») пространный раздел по астрономии (не включенный в печатные издания и в большинство рукописей его книги). Он был также автором отдельных работ по астрономии и математике и изобретателем «жезла Иакова» (Baculus Jacob, Jacob’s Staff) — инструмента, который используется в навигации для измерения углового расстояния между звездами. Какие книги, главы или даже страницы его работы являются «еврейскими» и должны быть предметом нашего рассмотрения, а какие — нет?
 
Следовательно, вопрос имеет совершенно конкретные практические грани для всех нас, кто занимается тем, что нам хотелось бы назвать «еврейской филоСофией», не говоря уже о ряде весьма серьезных теоретических проблем, которые этот вопрос влечет за собой. Эти теоретические соображения, в свою очередь, важны не только потому, что они заставляют нас задуматься над тем, что, по нашему мнению, входит в еврейскую философию, но и потому, что они, как мы увидим далее, затрагивают и наше понимание того, что такое сам иудаизм.
 
Таким образом, в центре нашего внимания будет «еврейская» составляющая словосочетания «еврейская философия», а именно вопрос о том, что конкретно делает ту или иную философию «еврейской».
 

Антология еврейской средневековой философии

Сост. У. Гершович.
М.; Иерусалим: Мосты культуры, 2018. — 632 с.
ISBN 978-5-93273-507-7

Антология еврейской средневековой философии - Содержание

Краткий обзор истории развития средневековой еврейской философии (вместо предисловия)  - У. Гершович
Ицхак Исраэли
  • КНИГА О СУБСТАНЦИЯХ, фрагмент (перевод А. Борисова)
Давид ал-Мукаммас
  • ДВАДЦАТЬ ГЛАВ, главы 1-2 (перевод Д. Фролова)
Саадия Гаон
  • КНИГА ВЕРОВАНИЙ И МНЕНИЙ, Введение (перевод Д. Фролова)
  • КОММЕНТАРИЙ К «КНИГЕ ТВОРЕНИЯ» (перевод Д. Фролова)
Бахья Ибн Пакуда
  • ОБЯЗАННОСТИ СЕРДЦА (сокращенный перевод Э. Ратнера)
Шломо Ибн Габироль
  • ИСТОЧНИК ЖИЗНИ в изложении Шем-Това Фалакеры (перевод О. Ладоренко)
  • ЦАРСКАЯ КОРОНА (перевод В. Нечипуренко)
Йегуда Галеви
  • КУЗАРИ, фрагменты (перевод И. Стрешинского)
Авраам Ибн Эзра
  • КОММЕНТАРИЙ К ТОРЕ, фрагменты (перевод А. Ольмана)
Моше бен Маймон (Маймонид)
  • МИШНЕ ТОРА. КНИГА ЗНАНИЯ, фрагменты (перевод М. Левинова)
  • ПУТЕВОДИТЕЛЬ РАСТЕРЯННЫХ. Ч. I, фрагменты (перевод М. Шнейдера)
  • ПУТЕВОДИТЕЛЬ РАСТЕРЯННЫХ. Ч. III, гл. 54 (перевод В. Ванникова)
  • ПОСЛАНИЕ О ВОСКРЕШЕНИИ МЕРТВЫХ (перевод В. Нечипуренко)
Ицхак Албалаг
  • КНИГА ИСПРАВЛЕНИЯ МНЕНИЙ, фрагменты (перевод Т. Баскаковой)
Леви бен Гершом (Герсонид)
  • ВОЙНЫ ГОСПОДА, фрагменты (перевод В. Апанасика)
Хасдай Крескас
  • СВЕТ ГОСПОДЕНЬ, фрагменты (перевод Т. Баскаковой, С. Копелян)
Йосеф Альбо
  • КНИГА ОСНОВ, фрагменты (сокращенный перевод И. Векслера)
Приложения
  • Р. Йошпе. Что такое еврейская философия? (перевод Д. Фролова)
  • А. Смирнов. Возможно ли понимание еврейской философии как единой традиции?
Указатель имен
 

Ури Гершович - Краткий обзор истории развития еврейской средневековой философии[1] - вместо предисловия

 
Рожденная в рамках греческой культуры философия в качестве особого подхода к познанию мира и комплекса дисциплин, изучающих различные явления, пользуясь созерцанием и умозрением, чужда мировосприятию, заложенному в иудаизме. В чем выражается эта чуждость? В том, что иудей (как, впрочем, и монотеист любого толка) существует в мире, описанном сакральным текстом, в мире, имеющем сюжет, содержащий, помимо всего прочего, сверхзадачу, Божественный план, реализация которого и есть его главный жизненный ориентир. Философия же предполагает возможность беспристрастного взгляда на мироздание, ме- та־позицию по отношению к действительности. Грубо говоря, иудей ощущает себя героем Книги, обеспокоенным реализацией ее сюжета, в то время как позиция философа — это позиция читателя книги мира, который наблюдает за происходящим в этой «книге» со стороны. Это различие может показаться абстрактным, однако оно имеет целый ряд следствий, обнаруживающих противоположность и несовместимость указанных позиций. Так, если философия на передний план выдвигает разум, то монотеизм — откровение и традицию, если для философа важно его собственное открытие, авторство, то для монотеиста гораздо важнее уже данное знание, авторитет и т.д.
 
О различии этих двух типов миросозерцания — связываемом с монотеизмом, с одной стороны, и ассоциируемым с философией греческой, с другой — писали многие. Так, Эрих Ауэрбах, сравнивая эпизод из «Одиссеи» Гомера с библейской историей принесения Авраамом в жертву своего сына, Ицхака пишет:
 
Трудно представить себе большую стилистическую противоположность, чем между этими двумя текстами, хотя оба они древние и эпические. В одном [у Гомера] законченный и наглядный облик ровно освещенных, определенных во времени и пространстве, без зияний и пробелов, соединенных между собой явлений; события совершаются неторопливо, с расстановкой, без большого напряжения. В другом [в Торе] — из явлений выхватывается только то, что важно для конечных целей действия, все остальное скрыто во мраке; подчеркиваются только решающие кульминационные моменты действия, все находящееся между ними лишено существенности; время и пространство оставлены без определения и нуждаются в особом истолковании; мысли и чувства не высказаны, их подсказывают нам молчание и отрывочные слова...[2]
 
Действительно, мы помним, насколько скупо описан этот чрезвычайно драматичный эпизод в Торе. Бог приказывает Аврааму принести в жертву единственного сына. Тот подчиняется приказу. Описывается, как Авраам встает утром, собирается и идет к горе, на которой должен совершить жертвоприношение. Герои повествования обмениваются двумя-тремя краткими репликами. Нам ничего не сообщается об их мыслях и чувствах, и уж тем 60־ лее нет описаний природы и т.п. Как весьма проницательно замечает Ауэрбах, Тора отнюдь не стремиться воссоздать «действительность», ее цель в другом:
 
Рассказы Священного Писания не рассчитаны, как гомеровские повести, на то, чтобы снискать наше расположение, не льстят нам, чтобы понравиться и покорить нас своим волшебством, — им нужно поработить нас...
Библейский рассказ *стремится не заставить на несколько часов позабыть о нашей собственной действительности, — что происходит с нами при чтении Гомера, — а поработить нас: (что означает, что) мы должны включить в мир сказания нашу действительность и нашу собственную жизнь, должны почувствовать себя кирпичиками всемирно-исторического здания, возведенного (Писанием)[3].
 
Подобные претензии чужды философии. У нее иной пафос — разобраться в том, как все устроено. Приведем слова С.С. Аверинцева о возникновении философии:
...греки, если позволительно так выразиться, извлекли из жизненного потока явлений неподвижно-самотождественную «сущность» (будь то «вода» Фалеса или «число» Пифагора, «атом» Демокрита или «идея» Платона) и начали с этой «сущностью» интеллектуально манипулировать, положив тем самым начало философии. Они высвободили для автономного бытия теоретическое мышление... В их руках оно впервые превратилось из мышления-в-мире в мышление-о־мире...[4]
 
Об отличии библейского мировоззрения от греческого, породившего литературу и философию, С.С. Аверинцев пишет следующее:
Греческий мир — это «космос», по изначальному смыслу слова такой «наряд», который есть «ряд» и «порядок»; иначе говоря, законосообразная и симметричная пространственная структура. Древнееврейский мир — это «олам», по изначальному смыслу слова «век», иначе говоря, поток времени, несущий в себе все вещи: мир как история. Внутри «космоса» даже время дано в модусе простран- ственности... Внутри «олама» даже пространство дано в модусе временного движения — как «вместилище» необратимых событий... Структуру можно созерцать, в истории приходится участвовать. Поэтому мир как «космос» оказывается адекватно схваченным через незаинтересованное статичное описание, а мир как «олам», напротив — через направленное во время повествование, соотнесенное с концом, с исходом, с результатом... Итак, греческий «космос» покоится в пространстве, выявляя присущую ему меру; библейский «олам» движется во времени, устремляясь к переходящему его пределы смыслу...[5]
 
Чуждость указанных двух позиций была отчетливо осознана в христианском мире. Уже в III в. Тертуллиан усматривает их противоположность и несовместимость, называя философскую «Афинами», а монотеистическую — «Иерусалимом». Он пишет:
Итак, что же сходного между философом и христианином, учеником Греции и учеником неба, между домогающимся славы и ищущим спасения, между мудрецом на словах и мудрецом на деле, между строителем и разрушителем, между другом заблуждения и врагом его, между тем, кто осуществляет подлог истины, и тем, кто ее восстанавливает и выражает, между ее расхитителем и ее стражем?[6]
 
Резкая критика философии Тертуллианом обусловлена его опасением, что некоторые апологеты, пытаясь использовать философию в качестве средства убеждения в истинности христианской религии, увлекутся ею как таковой и вступят на путь, во многом противоположный пути веры. Отсюда можно сделать вывод, что философия и ее метод стали проникать в круг Отцов церкви достаточно рано. Подобного же рода обращение к греческому наследию позднее возникнет и в кругу мусульманских теологов. Возникшая во второй половине VIII в. рационалистическая исламская теология — ка- лам3 — типологически схожа со святоотечеством. Наверное, не будет ошибкой полагать, что одним из главных факторов, побудивших христианских и мусульманских апологетов обратиться к философским методам, является миссионерский характер обеих религий. Иудаизм периода Мишны и Талмуда (II-VII вв.) миссионерских претензий не имел. По-видимому, именно поэтому при возможных внешних, поверхностных влияниях, еврейская культура в своих основополагающих мировоззренческих установках оставалась чуждой философскому подходу (греко-римской культуре), и талмудическая литература является свидетельством этой «чуждости»4.
 
Некоторые исследователи находят общие мотивы и влияния греческой мысли на талмудическую. Они, безусловно, есть. Однако мировоззренческая позиция остается противоположной. В качестве иллюстрации приведем еле- дующий пример, который, наряду со сходством мотивов, указывает на противоположность подходов. Известные исследователи еврейской мысли Шломо Пинес и Зеев Харви[7] разбирают слова Анаксагора из «Евдемоновой этики» (параллельный текст в «Протрептике»):
Говорят, что человеку, который затруднялся и спрашивал: «Ради чего следует скорее быть рожденным, чем не быть рожденным?», Анаксагор ответил: «Ради того, чтобы созерцать небо и устройство космоса»[8].
А вот фрагмент из трактата «Эрувин» (136):
 
Учили наши наставники. Два с половиной года спорил дом Шаммая с домом Гиллеля. Одни говорят: «Для человека лучше, если бы он не был создан, чем быть созданным». А другие говорят: «Для человека лучше, что он создан, чем если бы он не был создан». Посчитали голоса мудрецов и решили: «Для человека лучше, если бы он не был создан, но раз уж он создан — пусть оценит свои поступки». А некоторые говорят: «Пусть думает, как поступить».
 
Вроде бы один и тот же мотив, однако смысл этих текстов полностью противоположный. У Анаксагора — подчеркивается позиция наблюдателя, созерцателя (то, что средневековые философы будут называть vita contemplativa), а в Талмуде — позиция человека, занятого своими поступками (на языке средневековых философов — vita activa), не говоря уж о способе разрешения спора подсчетом голосов. Чем бы ни была вызвана эта противоположность, она свидетельствует о принципиально различных подходах, представленных в греческом и еврейском текстах.


[1]      По поводу самого термина «еврейская философия» и определения этой области см. Приложение.
[2]      Ауэрбах Э. Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе / Пер. с нем. А.В. Михайлов. — М.: Прогресс, 1976. С. 32.
[3]      Там же, с. 35.
[4]      Аверинцев С.С. Греческая литература и ближневосточная словесность // Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., 1996. С. 20.
[5]      Там же.
[6]       Апологетик 46,18.
[6]      Возможное возражение, указывающее на фигуру Филона Александрийского (или на александрийское еврейство в целом), следует отклонить, ибо Филон писал по-гречески и оказал значительное влияние на христианскую мысль, но еврейкой культурой воспринят не был.
[7]     Pines S., Harvey W. Z. To behold the stars and the heavenly Bodies I I Immanuel. Vol. 20.1986, pp. 33-37.
[8]     Arist. Eth. Eudem. 1216a 11.
 

Категории: 

Благодарю сайт за публикацию: 

Ваша оценка: Нет Average: 10 (3 votes)
Аватар пользователя brat Oleksiy