Хиллман - Брошенный ребенок

Исходя из моего опыта аналитика, я могу сказать, что те, кто близко знаком с историями, находятся в лучшей форме и прогноз для них более благоприятен, чем у тех, кому только предстоит с ними познакомиться. Это серьёзное заявление, и я хотел бы разобрать его более подробно. Но я не хочу умалять это аподиктическое утверждение: «повествовательная осознанность» сама по себе психологически терапевтична. Она благотворко влияет на душу.

 

Знакомство с какими-либо историями в детстве — и здесь я имею в виду устную повесть, рассказанную или прочитанную (ибо чтение имеет устный аспект, даже если вы читаете про себя) вместо того, чтобы следить за сюжетом нЬ. экране — знакомит человека с основами понимания разумной реальности любой истории как таковой. Это понимание обретается одновременно с жизнью, речью и взаимодействием, а не в более позднем периоде, таком, как обучение и литература. Приходя к нам в ранние периоды жизни, история сразу позволяет взглянуть на жизнь в целом. Человек может воспринять свою жизнь через призму повествования, потому что истории уже пребывают в глубине его ума (бессознательного) как хранилища, позволяющие структурировать события в значимые переживания. Истории — это способ поведать самому себе о тех событиях, которые в противном случае вообще не имели бы психологического смысла. (Экономические, научные и исторические объяснения — это разновидности «историй», которые слишком часто оказываются неспособны дать душе искомый имагинативный смысл, необходимый, чтобы понять свою психологическую жизнь).

 

Если детство человека было наполнено историями, повестями и рассказами, он обычно спокойнее воспринимает патологизированное содержание непристойных, гротескных или жестоких образов, которые спонтанно проявляются в его сне и фантазиях. Те, кто придерживается рационалистической теории разума, кто противопоставляет разум «низшему» воображению, утверждают, что, если бы мы не услышали столь мрачные истории в ранние впечатлительные годы, то в последующих годах у нас было бы меньше патологий и больше рациональности. Моя практика скорее показывает, что, чем более структурирована и опытна имагинатив- ная сторона личности, тем меньшую угрозу представляет иррациональное, тем меньше необходимости в вытеснении и, следовательно, тем меньше патология может проявиться в буквальных, повседневных событиях. Другими словами, через истории мы понимаем символическое значение патологических образов, так что эти образы и темы с меньшей вероятностью будут рассматриваться натуралистически, с клиническим буквализмом, как признаки болезни. Вместо этого такие образы обретают своё место внутри истории. Они принадлежат мифам, легендам и сказкам, где, как и во снах, появляются всевозможные странные фигуры и извращенные формы поведения. В конце концов, «величайшая история, когда-либо рассказанная», как некоторые называют Пасху, изобилует ужасными образами с большим количеством па- тологизированных деталей.

 

М.: Касталия, 2024. — 286 с.

ISBN 978-5-521-24284-9

 

I. Немного об историях

II. Брошенный ребёнок

                Субъективность

                Что такое ребенок?

                Заброшенность во сне

                Заброшенность в браке

                Крещение ребенка

                Регрессия, подавление

                Призывая ребенка

                Возвращение ребенка

                Фантазия о независимости

                Фантазия роста

                Статичный ребенок

                Фантазия причины

                Фантазия творчества

                Фантазия будущности

                Материнство и вскармливание

                Мертвый ребенок

                Ребячество — детскость

                Вынашивание ребенка

                Источники

III. Потос: ностальгия puer eternus               

IV. Предательство               

V. Раскол как разные взгляды

                Размышления

                Вывод

VI. Три вида неудачи и анализ

                I. Неудача в анализе

                II. Неудачный анализ

                III. Неудача как анализ

VII. Архетипическая модель торможения в мастурбации

VIII. О психологии и парапсихологии

                Психологическая рефлексия

                Проблемы и фантазии

                Фантазии парапсихологии

                Выводы

IX. Почему психология «Архетипическая»?

                Пост-Постскриптум

X. Плотин, Фичино и Вико как предшественники архетипической психологии

                Вывод

XI. Архетипическая теория К. Г. Юнга

                Идея и природа личности

                Личность в ее контексте

                Структура личности

                Индивидуальность в терапии

                Источники

XII. Методологические вопросы в исследовании сновидений