Хроника Симеона Магистра и Логофета

Всемирная хроника как литературный жанр. Жанр всемирной хроники (хронографии), в которой описываются события от сотворения мира и человека до современной автору эпохи, появляется в III в. по Р.Х. и принадлежит к числу оригинальных жанров христианской письменности.

 

Конечно, опыты создания более или менее объемных хронологических сводов предпринимались уже в греко-римской античности, но только в христианском мировоззрении, с его универсализмом и эсхатологической историософией, появилась научная потребность в составлении исторических трудов, в которых все события человеческой истории нанизывались бы на единую шкалу времени, устремленного к своему пределу (эсхатону). В качестве такой шкалы, или эры, вполне естественно было принять счет лет от сотворения мира (или Адама).

 

Данные для построения единой хронологии черпались из Библии и трудов античных историков и хронографов. В ходе этой кропотливой работы особое значение приобретала мистическая хронологическая связь между сотворением Адама и явлением в мир Нового Адама — Христа, пришествие Которого в середине 6-го тысячелетия мира (аналога 6-го дня творения, когда был создан человек) знаменовало как бы обновление всего творения и начало финального этапа мировой истории.

 

Уже первые христианские хронисты — Юлий Африкан и Ипполит Римский, творившие в первой половине III в., — зафиксировали в своих трудах мистическую концепцию «5500 лет от Адама до Христа» и «7 тысячелетних дней мира», в соответствии с которой открывалась перспектива приближающегося эсхатологического рубежа, связывавшегося в византийской традиции с «Субботним тысячелетием» (6000-7000 гг. от Адама, то есть примерно 500-1500 гг. от Рождества Христова). Вариативность и фрагментарность библейской хронологии Общественно усложняла задачу построения хронологических систем.

 

В связи с этим, например, Евсевий Кесарийский, создатель наиболее древней из дошедших до наших дней и наиболее полной всемирной хроники (1-я четверть IV в.), вообще отказался от эры от Адама и в качестве сквозных систем отсчета принял счет лет Авраама, а также олимпиады и годы правления царей важнейших государств. Однако столь сложная конструкция не прижилась и в IV-VII вв. усыпила место более изящным и удобным хронологическим системам, которые — что особенно важно — были привязаны к лунно-солнечному календарю христианской пасхалии и вели счет от «естественного» начала времени — сотворения мира.

 

В ранневизантийский период наиболее распространены были две хронологических системы — александрийская, принятая в хронике Анниана (рубеж IV-V вв.) и возрожденная в начале IX в. в «Хронографии» Георгия Синкелла и Феофана Исповедника, и антиохийско-константинопольская, оформленная в «Пасхальной хронике» и легшая в основу так называемой византийской эры («эры ромеев»). Каждая из них имела свои преимущества и недостатки: александрийская идеально отвечала мистической концепции Африкана — Ипполита, но исторически была некорректна; «ромейская» была более точна с исторической точки зрения, но от Адама до Рождества в ней насчитывалось не ровно 5500, а 5505 лет.

 

Парадокс заключается в том, что последнее обстоятельство упорно игнорировалось авторами позднейших исторических компиляций, которые стремились сохранить александрийскую «мистику», хотя использовались «ромейским» счетом лет. В результате хронологическая структура оказывалась нарушенной и безнадежно запутанной, так что уже вскоре после окончания «Хронографии» Феофана (813 г.) — этой подлинной вершины византийской хронистики — появляется ставший впоследствии традиционным жанр средневизантийской хроники, которая, несмотря на свое название, полностью утрачивает хронологическую шкалу, ограничиваясь грубой рубрикацией по царствованиям.

 

Издательство — Университет Дмитрия Пожарского — 241 с.

Москва — 2014 г.

ISBN 978-5-91244-135-6

 

 

Анастасий Дикор, из силенциариев, также акефал, процарствовал 27 лет. Он был очень высок телом, с глазами светло-голубого и синего цвета, немного плешив и сед. Привел же его к единовластию Урбикий, имевший тогда самое большое влияние на государственные дела среди евнухов. При нем фракиец Виталиан, восстав и взяв фракийцев и скифов, дошел до Анапла, занимаясь грабежом. Но когда с ним вступил в морское сражение эпарх Марин с мидийским огнем и горючей серой, которые изготовил философ Прокл, то сжег варварские корабли. А Виталиан бежал, спасшись с немногими спутниками.

 

Когда император захотел прибавить к Трисвятому «Святый, распныйся за ны, помилуй нас», слушаясь акефала Севира, а логофет и эпарх поднялись на амвон церкви, чтобы произнести это, случилось народное восстание под девизом: «Другого императора Городу!» Сжегши много домов, устроив смятение и понося императора, они дошли до цистерны близ Святого Мокия, которую заложил этот император, и, убив игумена обители святого Филиппа, которого любил император, и водрузив его голову на копье, стали кричать: «Это друг врага Святой Троицы!». Также и женщину-затворницу, в которую верил император, они убили и, протащив обоих, сожгли в Студийской обители. Император же, испугавшись, немного отступил от ереси. При нем Мундар, филарх сарацин, был крещен православными.

 

А Севир послал к нему двух епископов, желая приобщить его к своей ереси, — поняв бессмысленность ее догматов, он притворно сказал епископам: «Я получил сегодня письмо о том, что умер архангел Михаил». Когда же они сказали, что это невозможно, он говорит: «А как же единый Бог распялся, по-вашему, если не из двух природ был Христос, раз даже ангел не умирает, как вы говорите?». Услышав это и сильно поразившись природной смекалке его мысли, они со стыдом удалились. Анастасий же увидел во сне, что некто страшный держит в руке исписанный кодекс и говорит ему: «Вот, за твое неверие я стираю из твоей жизни 14 лет». А когда над дворцом раздались громы и молнии, и он бегал с места на место, в одном из маленьких покоев, под названием Оат, настиг его гнев [Божий], так что нашли его внезапно умершим.

 

Тело же его было положено в храме святых Апостолов в каменном саркофаге, аквитанском, с Ариадной, его женой, скончавшейся раньше. Говорят, что он отливал книги из золота и серебра. А архиепископский престол занимал некий Тимофей. Рассказывают, что через несколько дней после погребения он кричал: «Сжальтесь и откройте!». А когда мниморалии сказали ему, что уже другой царствует, он сказал: «Это меня не касается — отведите меня в монастырь». Но они оставили его. Говорят, что немного спустя открыли его могилу и обнаружили, что он съел свои предплечья и сапоги, в которые был обут. Из-за того, что Анастасий был еретиком, патриарх Евфимий примкнул к мятежникам — узнав об этом, император Анастасий, после того, как схватил их, объявил святому Евфимию: «Молитвы твои, великий, закоптили твоих друзей».

 

Назначил же он вместо него Македония, которому, из-за его непослушания ереси, причинил много зла. Ведь рассказывают, что, когда Македоний скончался в изгнании, случилось нечто страшное: будучи мертвым, он сотворил крестное знамение лежа на кровати, на глазах у всех. Когда в Неокесарии предстояло случиться землетрясению, шедший по дороге воин увидел неких двоих, которые шагали к городу, и третьего, кричавшего сзади: «Спасайте храм, в котором рака Григория!». После того, как случилось землетрясение, большая часть города рухнула, кроме Святого Григория. Анастасий, расплавив много бронзовых изваяний животных, сделал из них свою статно на колонне на [форуме] Тавра. Ведь прежде там стояла статуя Феодосия Великого, которая упала от землетрясения и разбилась.

 

При нем некий муж, одаренный в искусстве алхимии, показывал аргиропратам и другим золотые руки и ноги статуй и другие вещи, говоря, что нашел клад. Благодаря этому он многих обманом довел до нищеты. И вот, когда разнеслась о нем молва, его схватили и привели к Анастасию. Он же поднес императору конскую узду, целиком из золота с жемчугами, взяв которую, император сказал ему: «Воистину, меня ты не обманешь!». И сослал его в какую-то крепость, где тот и скончался. При нем Девтерий, арианский епископ Византия, крестя некоего варвара, дерзнул сказать: «Крещается такой-то во имя Отца, через Сына, во Святом Духе» — и купель тотчас высохла. А варвар, испугавшись, убежал голым по улице, так что от него всем стало известно об этом чуде.