Исторический атлас еврейского народа со времен праотцев до наших дней

От местечка Мотоль до города Пинска (одного из исторических и культурных центров Белорусского Полесья, где Хаим Вейцман начал учебу в 1885 г., в возрасте 11 лет) было «шесть старорусских миль или порядка 25 английских миль [более 40 км], но в интеллектуальном отношении это было расстояние астрономических масштабов».

 

Пинск, в понимании жителей Мотоля, служил основной точкой отсчета, как в плане экономическом, так и в культурном, да к тому же он был средоточием еврейской жизни, будучи не только административным центром, но также и вторым по величине (после Бердичева) еврейским городом в пределах черты оседлости.

«Окрестные крестьяне говорили на малопонятном диалекте русского языка. В отличие от украинского языка, этот диалект не имел не только своей литературы, но даже и письменности». Крестьяне были неграмотными, продолжает Вейцман, тогда как евреи, «напротив, были достаточно хорошо образованы», хотя владели только идишем или ивритом: «Я и сам до одиннадцати лет не знал ни слова по-русски». При этом, впрочем, и речи не шло о культурной изоляции: на книжных полках в отцовском доме Талмуд и труды Маймонида стояли рядом с книгами Толстого и Горького, а «на стенах висели портреты Маймонида, барона де Гирша, Антона Чехова и картина с изображением Стены Плача в Иерусалиме» — весьма, надо сказать, впечатляющий экуменический набор.
 

Могла ли быть у евреев из захолустного местечка в болотном краю Белоруссии связь — если не непосредственная, то хотя бы чисто символическая — с великой российской культурой? Через пять лет, уже живя в Пинске, Вейцман говорил: «Думается, что могу утверждать: мы владели русским устным и письменным языком лучше, чем большинство этнических русских, и мы лучше знали русскую литературу. Однако основное место в наших сердцах и в наших душах занимала наша родная культура», то есть культура, языком которой был идиш и — в еще большей степени — иврит: «…мы с отцом никогда не переписывались ни на каком другом языке — хотя письма матери я писал на идише. Как-то раз я написал отцу письмо на идише — и он вернул его мне без ответа». Языки играли важную роль в жизни Вейцмана: родным языком уроженца Мотоля был идиш, языком учебы в Пинске был сначала иврит, а затем русский, свои университетские труды и докторскую диссертацию он писал по-немецки (Дармштадт, Берлин, Фрайбург), преподавал на французском (Женева), а после 1904 г. жил в основном в среде английского языка (Манчестер, Лондон, затем израильский Реховот).

 

Именно на последнем, шестом по счету языке написана его автобиографическая книга — дело неслыханное в истории мемуаристики. На протяжении первых тридцати лет жизни каждая перемена места жительства означала для Вейцмана овладение новым языком. Подобно Николаю Гоголю, оставившему украинский язык ради русского, или Джозефу Конраду, сменившему польский язык на английский, Хаим Вейцман тоже умножал число языков, которыми он владел, и тем самым расширял сферу своих контактов, о чем свидетельствует объем его переписки (более 30 тысяч сохранившихся писем). При этом отметим одно заслуживающее несомненного внимания обстоятельство: человек, объехавший весь свет (сначала как эмигрант, затем как дипломат), описывает только один-единственный ландшафт — свой родной Мотоль.

 

Под ред. Э. Барнави.: Пер. с англ. Виктора Гопмана. — Москва: Книжники; 2014. — 400 с.

(История евреев).

Исторический атлас еврейского народа со времен праотцев до наших дней - О данном издании