До каких же пор мы, старцы, будем еще детьми? Ведь физически мы из-за длительности времени поседели, душами же, по причине бесчуственности, совсем младенцы, считающие наименее устойчивое, случай, неизменнейшим, а надежнейшее, природу, непрочнейшим. Мы изменяем и переставляем наши поступки, как шашки, думая, что дела случая долговечнее, чем природа, а сообразное природе ненадежнее, чем случайное. Причина же этому та, что мы настоящее судим, не глядя на будущее, пользуясь обманчивыми чувствами предпочтительно перед неизменным интеллектом. Глазами ведь воспринимается явное и наглядное, рассудок же достигает невидимого и грядущего.
Но мы затемняем его, зрение которого острее, чем глаз тела: одни - приводя в смущение цельным вином и пресыщением, другие же величайшим среди зол - невежеством. Между тем настоящее время и те столь многие и важные вопросы, которые решаются в нем, достаточны, чтобы убедить тех, кто потерял веру в Божественное провидение над людьми и особенно тем умоляющим родом, который наиболее избран Отцом и Царем мира, источником всех вещей. Эта раса по-халдейски называется «Исраэл», а по-гречески это имя переводится как «видящий Бога»1, способность, которая, мне кажется, ценнее всех вещей, как личных, так и общественных.
История средневековой философии. Хрестоматия. В 2 ч. Ч. 1. Патристика
Сост. Г. Я. Миненков. - Мн.: ЕГУ, 2002. - 504 с.
ISBN 985-6614-49-Х (Ч. 1).
ISBN 985-6614-50-3.
История средневековой философии. Хрестоматия. В 2 ч. Ч. 1. Патристика - Содержание
ПРЕДИСЛОВИЕ
- Филон АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ ТЕКСТЫ
- Юстин (ИУСТИН) ФИЛОСОФ АПОЛОГИЯ I, ПРЕДСТАВЛЕННАЯ В ПОЛЬЗУ ХРИСТИАН АНТОНИНУ БЛАГОЧЕСТИВОМУ
- Юстин (ИУСТИН) ФИЛОСОФ АПОЛОГИЯ И, ПРЕДСТАВЛЕННАЯ В ПОЛЬЗУ ХРИСТИАН РИМСКОМУ СЕНАТУ
- Татиан РЕЧЬ ПРОТИВ ЭЛЛИНОВ
- АФИНАГОР ПРОШЕНИЕ О ХРИСТИАНАХ
- МАРК МИНУЦИЙ ФЕЛИКС ОКТАВИЙ
- КЛИМЕНТ АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ СТРОМАТЫ
- Квинт СЕПТИМИЙ ФЛОРЕНС ТЕРТУЛЛИАН О СВИДЕТЕЛЬСТВЕ ДУШИ
- Квинт СЕПТИМИЙ ФЛОРЕНС ТЕРТУЛЛИАН О ПРЕСКРИПЦИИ [ПРОТИВ] ЕРЕТИКОВ
- Квинт СЕПТИМИЙ ФЛОРЕНС ТЕРТУЛЛИАН ПРОТИВ ГЕРМОГЕНА
- ОРИГЕН О НАЧАЛАХ
- ВАСИЛИЙ ВЕЛИКИЙ БЕСЕДЫ НА ШЕСТОДНЕВ
- ВАСИЛИЙ ВЕЛИКИЙ БЕСЕДЫ НА ПСАЛМЫ
- ВАСИЛИЙ ВЕЛИКИЙ О СВЯТОМ ДУХЕ
- ВАСИЛИЙ ВЕЛИКИЙ ПРОТИВ ЕВНОМИЯ
- ГРИГОРИЙ БОГОСЛОВ ТВОРЕНИЯ
- ГРИГОРИЙ НИССКИЙ ОБ УСТРОЕНИИ ЧЕЛОВЕКА
- АВРЕЛИЙ АВГУСТИН ПРОТИВ АКАДЕМИКОВ
- АВРЕЛИЙ АВГУСТИН О ПОРЯДКЕ
- АВРЕЛИЙ АВГУСТИН О КОЛИЧЕСТВЕ ДУШИ
- АВРЕЛИЙ АВГУСТИН ОБ УЧИТЕЛЕ
- АВРЕЛИЙ АВГУСТИН О БЕССМЕРТИИ ДУШИ
- АВРЕЛИЙ АВГУСТИН ИСПОВЕДЬ
- АВРЕЛИЙ АВГУСТИН ОГРАДЕБОЖИЕМ
- Дионисий АРЕОПАГИТ ТАИНСТВЕННОЕ БОГОСЛОВИЕ. ПОСЛАНИЕ К ТИМОФЕЮ
- Дионисий АРЕОПАГИТ БОЖЕСТВЕННЫЕ ИМЕНА
- Дионисий АРЕОПАГИТ О НЕБЕСНОЙ ИЕРАРХИИ
- ГРИГОРИЙ ΠΑΛΑΜΆ ТРИАДЫ В ЗАЩИТУ СВЯЩЕННО-БЕЗМОЛВСТВУЮЩИХ
История средневековой философии. Хрестоматия. В 2 ч. Ч. 1. Патристика - Предисловие
В программе историко-философской подготовки студентов факультета философии значительное место отводится материалу, который традиционно относится к разделу средневековой философии. На первый взгляд может показаться, что соответствующий материал и по языку, и по форме изложения, и по проблематике весьма далек от особенностей и задач современного философского дискурса. В действительности же мы сегодня обнаруживаем все больше перекличек с философствованием той, хотя и весьма далекой от нас, но в чем-то типологически сходной с нашей, эпохи. Возможно, это связано с нынешней усталостью от множества конкурирующих идей и стремлением найти нечто духовно устойчивое и открывающее перспективу в радикально меняющемся мире.
А поскольку именно в средние века сложились основания того, что обычно называется европейской культурой, то стремление осмыслить далеко не ясное сегодня будущее этой культуры (а многие ныне говорят о ее завершении) побуждает обратиться к ее истокам, к периоду ее складывания в контексте христианского миропонимания. Это, возможно, поможет нам найти ответ на тот зов трансцендентного, который в нашу переходную эпоху становится все более значимым.
В предлагаемом учебном пособии отобраны тексты, относящиеся к тому периоду средневековой культуры, который обычно обозначается термином патристика. Сразу подчеркнем, что мы не используем данный термин в строго теологическом или догматическом смысле. Соответственно не строгими являются и хронологические рамки, особенно применительно к восточной патристике. Иными словами, пособие обращено к тем текстам, в которых наиболее четко фиксируется смена культурных эпох, связанная с появлением, проникновением во все сферы социальной и культурной жизни и общекультурным утверждением христианства.
Известно, что представленная в пособии и в программе соответствующего историко-философского курса культурная эпоха оставила огромный массив разнообразных сочинений. Иными словами, весьма сложной оказывается проблема отбора в учебных целях наиболее репрезентативных текстов и их фрагментов. Очевидно, что такой отбор определяется, прежде всего, теми целями, которые ставит перед собой преподаватель.
При этом естественно, что курс философской патристики будет значительно отличаться от курсов патрологии, преподаваемых в богословских учебных заведениях, хотя в обоих случаях имеет место опора на примерно одинаковый материал. Сразу подчеркнем, что в формальном плане автор исходил из программы курса истории средневековой философии (раздел Патристика), на основе которой данная дисциплина преподается студентам факультета философии Европейского гуманитарного университета. В хрестоматию включены именно те фрагменты, изучение которых является обязательным в рамках курса. Содержательно же отбор материала опирался на следующие принципы.
Во-первых, обращение к тем текстам, в которых наиболее явно обнаруживается новое философское содержание, новые принципы и нормы именно философского дискурса в его радикальном отличии от античного философствования. Конечно, применительно к изучаемому периоду достаточно сложно различить поля богословствования и собственно философствования. Как и теолог, христианский философ выстраивал свой дискурс, обращаясь к изначально данному Божественному смыслу бытия, вопрошая заповеди веры. Однако при этом у философии были свои, отличные от теологии, функции, связанные с основным ее свойством - сомнением и со свойствами разума, призванного в конечном счете эти сомнения преодолевать (через понимание) и причащать высшей истине. Иными словами, речь может и должна идти только о различии мыслительных процедур, использующих один тот же язык и обращающихся к одной и той же проблематике. В учебном плане нами и отбирались именно те тексты, в которых такие философские (а в некоторых случаях и антифилософские) процедуры оказываются наиболее явными, что вовсе не преуменьшает значения мыслителей, непосредственно не представленных в учебном курсе.
Во-вторых, обращение к наследию тех мыслителей, которые по хронологическим или догматическим основаниям не могут в строгом смысле слова считаться отцами церкви, но без идей и языка которых нельзя понять особенности и эволюцию нового философского дискурса. Именно поэтому, так сказать, крайними точками нашего изложения являются Филон Александрийский и Григорий Палама, хотя в первом случае мы имеем еще, скорее, дохристианскую мысль, без которой, однако, достаточно трудно понять особенности более позднего христианского философствования, а во втором - определенное возрождение классической патристики, так сказать, постпатристическую мысль, где тем не менее особенно четко выявляются ключевые идеи патристики, как и ее значение для наступающей новой культурной эпохи. По этим же соображениям мы обращаемся и к наследию Оригена, который официально не признан отцом церкви, более того, осужден за определенные еретические идеи. Тем не менее общеизвестно, что без творчества Оригена эволюция как философии, так и богословия не может быть адекватно понята.
Наконец, в-третьих, тексты отбирались, как представляется, наиболее значимые с точки зрения понимания последующего развития философии вплоть до наших дней. При этом имеются в виду два аспекта проблемы. С одной стороны, речь идет о значимости материала с учебной точки зрения, поскольку знание предлагаемых текстов позволит студентам в дальнейшем более глубоко понимать истоки последующих философских традиций, скажем, западной мистики, русской философии, герменевтических подходов и т. д. С другой - можно говорить и о более содержательном философском контексте, поскольку, думается, обращение к источнику европейского философского дискурса может помочь выходу на новые пути философствования в постметафизическую эпоху.
Если же говорить в общем, то на основе представленных текстов мы стремимся выявить в учебном курсе как радикальную оппозицию двух культур - античной и христианской, так и постепенно нараставший их симбиоз, сначала скрытый, а затем все более явный. Конечно, в основном мы имеем глубоко различные культуры и соответственно глубоко различные типы дискурса. Греческой логике и логическому мышлению противостоит тип непосредственного знания, а потому в последнем случае мы имеем дело не с философом-любителем мудрости, созерцающим жизнь и затем логически ее упорядочивающим, но с мудрецом, пророком, через которого открывается сам Бог, открывается в особых образах, до конца понятийно невыразимых.
Августин Блаженный в трактате "О Граде Божием" полагал философа, мудреца, богослова, пророка, учителя этики одной фигурой. Все остальные области, традиционно входившие в состав философии - онтология, гносеология, этика, эстетика, - рассматривались под этим углом зрения. При этом вместо античной онтологии на передний план выходят антропология и этика, центральной проблемой размышлений становится личность и ее свобода. Человек теперь уже не частичка Космоса, никак не способная повлиять на его вечный круговорот, но личность, вступающая в сложные и драматические отношения с Богом и осуществляющая собственный выбор в сложной диалектике веры и знания. Соответственно не неизменное пространство, а вечно меняющееся время становится главной категорией осмысления бытия: человек обнаруживает себя в потоке времени, его бытие оказывается историей - историей именно его свободного выбора между добром и злом.
Тем самым, главным становится обращение к трансцендентному, отсутствующему в этом мире и в то же время неким образом присутствующему в нем, ибо Бог не мог оставить человека в одиночестве. Человек должен обнаружить знаки этого присутствия, его мышление становится символическим, ибо он ищет и находит знаки и символы присутствия трансцендентного и пытается несовершенным человеческим языком выразить непостижимые разумом догматы. Это и делает необходимым формирование нового философского дискурса как прояснения пути к непостижимому, но реальному для верующего сознания бытию.
В то же время следует согласиться с той идеей, что реально в анализируемый период не было двух враждебных течений - христианского и языческого. Были в определенной мере различные культурные потоки, постепенно сближавшиеся другом с другом, но в рамках в конечном счете единого религиозно-нравственного и религиозно-философского поиска в ситуации, когда человек искал новую укорененность в радикально меняющихся условиях бытия. Меняющееся общество постепенно усваивало христианскую благую весть, но усваивало на уже имеющемся языке - языке античной культуры и философии. И именно философия обрела данную герменевтическую функцию - переосмысливая наличный язык, выразить в нем новое содержание. В центре же этого процесса находилось понятие Логоса, возникшее в греческой философии, но утвердившееся именно в христианской мысли.
Оба этих начала в осмыслении Логоса заложены в основу европейской культуры и цивилизации. И соответственно центральная проблема заключается в том, чтобы выявить, в каких формах утверждалось соотношение этих начал. Согласимся с С. Н. Трубецким, что именно вопрос о том, каким образом христианство усвоило понятие Логоса для выражения своей религиозной идеи и насколько данное понятие этой идее соответствует, является историческим и философским вопросом величайшей важности. Данный вопрос (или, на языке средневековой культуры, вопрос о том, что в развитии новой культуры играет ведущую роль - Афины или Иерусалим?) и находится в центре нашего учебного курса.
В соответствии с решаемыми задачами и дискурсивными особенностями включенных в хрестоматию текстов они могут быть разделены на три группы. В первой группе представлены тексты, относящиеся к периоду (I-III вв.) складывания и утверждения нового миропонимания и соответственно формирования оснований и языка нового философского дискурса в контексте его взаимодействия с античным мышлением. Особое место здесь занимает творчество Филона Александрийского, которого, конечно, нельзя отнести ни к апологетам, ни к отцам церкви, но его роль в становлении нового типа мышления не может быть переоценена. Не случайно некоторые исследователи используют философию Филона в качестве "координатной системы" философии отцов церкви.
Именно Филон, живший на рубеже двух грандиозных культурных эпох, сумел особенно глубоко выразить тенденцию к их синтезу. При этом Филон рассматривает себя скорее не как традиционного философа, но как экзегета, передающего и толкующего учение Моисея, через которого говорил Сам Бог. Этим задается новый тип философского дискурса на основе аллегорического метода прочтения священных текстов, дискурса, который и станет основным в средневековом философствовании. Обоснованная Филоном идея абсолютного монотеизма, его учение о Логосе и учение о силах и посредниках, его акцент на морально-этической координате познания, его категория символического (или аллегорического) образа фактически задали то поле, в котором формировалась и развивалась новая философия.
Появление и распространение христианства и необходимость его защиты перед лицом античной культуры, которая все более начинала осознавать опасность, исходящую от нового миропонимания, вызвали к жизни новый жанр литературы - христианскую апологию, возникшую и активно развивавшуюся во 11— III вв. Естественно, апологеты были заняты, прежде всего, проповедью христианской веры, а не разработкой философских систем, и их произведения не могут считаться в полном смысле философскими. Важно также учитывать радикальное отличие в самом подходе к представлению христианского идейного комплекса: если античные мыслители постоянно заняты поисками мудрости и истины, то апологеты исходят из того, что христианство уже изначально обладает и мудростью, и истиной, получив их из откровения. Тем не менее для доказательства истинности нового учения апологеты были вынуждены пользоваться "оружием врага" - языком и идеями античной философии, а это, в свою очередь, пробуждало интерес к философии на христианской основе, более того, все убедительнее доказывало необходимость разработки такой философии.
Из всего многообразия апологетических текстов в хрестоматии представлены фрагменты из произведений Иустина, Татиана, Афинагора, Минуция Феликса, Тертуллиана и Климента Александрийского, в которых наиболее четко и явно отражены черты складывающегося нового типа философии. При этом в центре находится творчество Климента Александрийского и Тертуллиана, особенно глубоко и последовательно выразивших две противоположные тенденции в отношении христианского мира к античному наследию - принятие античной культуры в качестве ближайшей родственницы христианства или же более или менее радикальное отрицание античности как культуры, сугубо чуждой и враждебной христианству.
При всех внутренних различиях и несогласиях, в том числе и в аспекте различия греческой и латинской апологетики, творчество апологетов привело к следующим значимым результатам: было достигнуто достаточно четкое прояснение христианского мировоззрения в контексте его глубинного отличия от античной традиции и в то же время несомненной внутренней связи с ней; выработаны стиль мышления, аргументация, язык, которые стали исходной базой для представителей классической патристики; создана типологическая для средневековой мысли модель религиозно-философского синкретизма.
Особое место в доникейский период формирования христианского философского дискурса занимает Ориген (ок. 185-253), сознательно предпринявший серьезную попытку систематического объяснения и представления христианства в категориях античного мышления, что содействовало становлению александрийско-каппадокийского направления в патристике. Особенно глубоко Ориген разрабатывает основания и принципы символической экзегезы священных текстов, что стало основой мистической традиции интерпретации процесса познания и понимания мира. Столь же значимо учение Оригена о Боге и интерпретация Троичности, хотя здесь ему не удалось избежать ряда догматических ошибок. От Оригена же идет традиция отождествления второго Лица Троицы, Бога-Сына, Логоса, с ветхозаветной Софией, Премудростью Божией.
Вторая группа текстов, включенных в хрестоматию, представлена творчеством наиболее выдающихся представителей классического периода патристики: с одной стороны, каппадокийские отцы (IV в.) - Василий Великий, Григорий Богослов и Григорий Нисский, с другой - Августин Блаженный (354-430). Время, когда нужно было защищать новое миропонимание перед лицом враждебного ему мира, безвозвратно ушло - на место христианства гонимого пришло христианство торжествующее. Однако при этом обнаружился ряд неточностей и недоработок в самом христианском учении, что затрудняло его убедительное представление миру. Множились ереси, среди которых наиболее опасной и влиятельной оказалась ересь арианства. Основные споры развернулись вокруг интерпретации догмата Троичности и, прежде всего, вокруг принципа единосущности Трех Лиц Св. Троицы. Первый Вселенский собор в Никее (325 г.), установивший церковный догмат о единосущии Бога Отца и Бога Сына и утвердивший Символ веры, тем не менее не разрешил накопившихся проблем, а, скорее, инициировал дальнейшие споры.
Каппадокийским отцам удалось объяснить и точно выразить христианское исповедание веры в единосущного и трехипостасного Бога, сформировать тот комплекс богословских и философских идей, который фактически и лег в основу средневекового культурного синтеза. Решение, казалось бы, чисто терминологических вопросов позволило в итоге в классической форме прояснить и выразить христианскую онтологию, космологию, гносеологию, антропологию и этику, переосмыслив при этом язык античной философии и во многом переработав и включив ее ключевые идеи, прежде всего, в их неоплатонической версии в христианское миропонимание. В четких и точных формулировках были раскрыты особенности и характер человеческого познания мира и его пределы, возможности диалога человека с трансцендентным, основные принципы христианской антропологии, прежде всего, с точки зрения интерпретации природы и сущности самопознания, свободы и спасения. Именно у каппадокийцев формируются исходные идеи учения о соотношении сущности и энергии, а также учение о Божественных именах, сыгравшие значимую роль в последующем развитии философии, и не только ее мистической ветви.
Не меньшая роль в развитии христианского миропонимания отводится отцу западного христианства Августину Блаженному, идеи которого, по общему признанию, являются основополагающими для развития западноевропейской культуры вплоть до наших дней. Наследие Августина настолько огромно и многообразно, что невозможно сколь-нибудь убедительно представить его в нескольких словах. Отметим только то, что наиболее соответствует нашему учебному курсу: историко-философская концепция Августина и широкое включение им наследия платонизма в христианский философский синтез; гносеология Августина, особенно в плане его учения о соотношении веры и разума, чувственного и рационального, о памяти, об умопостигаемых идеях - в конечном счете то, что обычно называется иллюминационизмом гиппонского епископа; учение о субстанции; учение о душе и свободе воли; концепция времени; философия истории; антропология Августина, которая сегодня оказывается удивительно созвучной нашему времени.
Наконец, третью группу текстов, включенных в хрестоматию, представляют выдержки из сочинений Дионисия Ареопагита (VI в.) и византийского мыслителя Григория Паламы (1296-1359). При всем очевидном значительном временном разрыве между этими фигурами они все же представляют некоторую единую линию в развитии богословско-философского дискурса в контексте формирования символической онтологии и гносеологии на языке взаимодействия сущности и энергии (Дионисий) и их возрождения и систематизации в исихазме Паламы, ставших основой имяславского дискурса. Это не значит, что в данный период не было каких-либо значимых фигур в развитии и систематизации христианской мысли. В силу ограниченности учебного пространства мы просто не можем рассматривать их. Правда, при этом студентам в качестве самостоятельной работы предлагается изучение некоторых фрагментов текстов Максима Исповедника.
Тексты, приписываемые автору по имени Дионисий Ареопагит как один из самых загадочных памятников христианского миропонимания, оказали колоссальное влияние на развитие последующей философии, хотя влияние это по разным причинам, чаще всего внефилософского характера, до сих пор еще мало изучено. Следуя каппадокийцам и одновременно будучи приверженцем платонизма, Дионисий без каких-либо искажений христианства органически совмещает в своем творчестве христианскую и греческую интуиции. При этом особенно значимым вкладом Дионисия является разработка принципов, оснований и языка апофатического богословия. Одновременно мир обрел у него достаточно строгую систему "восхождений" и "нисхождений", что внесло упорядоченность в христианскую онтологию и гносеологию. И, конечно, фундаментальное значение имеет разработка Дионисием символа как основной философско-религиозной категории. Можно сказать, что именно в текстах Дионисия христианское философствование предстало во всей своей полноте, целостности и завершенности, одновременно создав поле свободного движения философского дискурса в различных направлениях.
Творчество Григория Паламы формально уже выходит за пределы патристики, содержательно же оно находится в ее поле, но в поле, возрождаемом в контексте ситуации, переживаемой поздневизантийской культурой. Одновременно это был ответ на достижения зрелого западноевропейского средневековья и предвестие назревания этапа в развитии европейской культуры, связанного с новым пробуждением личностного начала, что найдет впоследствии столь яркое и неоднозначное выражение в культуре Ренессанса. В центре размышлений Паламы - систематическая и фундаментальная разработка учения о сущности и нетварных Божественных энергиях, учения, лишь бегло намеченного в творениях предшествующих отцов. У Паламы же это учение стало краеугольным камнем объяснения соотношения между Богом и миром, а также решения проблем гносеологии и антропологии. Формируя исихастскую доктрину, Палама в итоге предлагает своеобразную "антропологию цельности", органически объясняющую причастность человека божественной сущности, а также смысл, возможности и направленность творчества человека в контексте аскетической практики исихазма.
Категории:
Благодарю сайт за публикацию:
