Культура интерпретации

Последнее время все чаще говорят о комментарии — и так по разному, что сами слова «комментарий» и «комментирование» кажутся в контекстах различных высказываний антонимами. Значение этих слов колеблется в амплитуде от самого узкого и «технического» — когда под комментарием понимается простое пояснение непонятных реалий или вокабул, употребленных авторами-классиками, — до самого широкого, подразумевающего оригинальную трактовку авторитетного мнения или неординарного явления.

 

Семантические аберрации, порождаемые широтой объема этого понятия, имеют продолжение в аберрациях концептуальных — последние нашли отражение, в частности, и в истории нашего издания. Эта книга во многом обязана своим возникновением конференции, прошедшей в ИГИТИ весной 2006 г.

Однако при составлении настоящей монографии мы видели свою задачу совсем иначе, чем тогда, когда выступали в качестве устроителей конференции.

 

Тогда, приглашая к общему разговору, с одной стороны, представителей дисциплин историко-филологического цикла,чьи интересы сконцентрированы на эпохах до начала Нового времени, и, с другой стороны, специалистов по философии XX в., мы хотели свести в едином пространстве разные концептуальные перспективы, в которых предстает феномен комментария сегодня.

 

Этот замысел в первоначальном виде осуществить не удалось. Конференция отчетливо и безоговорочно распалась на долгую «историческую» и краткую «актуальную» части.

 

Хотя естественность, с которой, несмотря на все усилия устроителей, сама собой утвердилась взаимная изоляция «древников» и исследователей актуальной культуры, уже весьма показательна. Для антиковедов и медиевистов доминирующее положение практик экспликации авторитетных текстов в изучаемых ими культурах не просто очевидно — оно является необходимым постулатом их исследований. Для специалистов по философии XX в. столь же неоспоримым постулатом оказывается маргинальное положение комментаторских практик в актуальной интеллектуальной культуре.

 

Государственный университет —Высшая школа экономики,Институт гуманитарных историко-теоретических исследований, 2009

ISBN 978-5-7598-0624-0

 

Об авторах
 

 

Под лемматизированным комментарием понимают обычно серию фрагментов-схолий, связанных только с комментируемым текстом, но не между собой. Я хотела бы привести некоторые аргументы против этого представления и против той идеи, что синтагматика комментария лишена всякой самостоятельности и только следует за порядком поступления комментируемых единиц. Дело не в том, что выписки на поля могли быть взяты из одной связной книги. Они могли быть не из одной, а многих и не обязательно из таких уж связных. Я думаю, что существуют законы построения комментария как целого. Вот простая закономерность: если комментируется достаточно большой связный текст, число комментируемых элементов убывает от начала к концу. Это не вопрос усталости комментатора. Если же текст устроен фрагментарно, не как целое, это правило не выполняется или выполняется не в той мере. Для собрания стихов одного автора эта тенденция будет выражена сильнее, чем для антологии разных поэтов.

Мы можем обнаружить связность комментария при некоторых других эмпирических манипуляциях. Если нужно опубликовать часть текста, к которому написан комментарий, окажется, что просто вырезать эту часть с соответствующим комментарием невозможно, комментарий надо писать заново. Само существование «читателей комментариев»,известное опять-таки на практике, т. е. людей, читающих примечания подряд, с редким заглядыванием в текст, говорит о том, что комментарий имеет некую собственную связность.

И пусть в современной публикаторской практике такое встречается нечасто, но, несмотря на привязку к конкретным местам, комментатор может последовательно, хотя и дискретно, защищать и/или опровергать своего автора или вступать в дискуссию с ним или другими его комментаторами или интерпретаторами. Это видение комментатором целого нисколько не отменяет следования за развертыванием и требует системы перекрестных отсылок, которая достигает иногда (когда речь идет о сакральных текстах, например о Библии, или о текстах высокой насыщенности мыслью и высокой связности, как философские) головокружительных масштабов. Устройство комментария к 1-му тому Собрания сочинений Бахтина говорит нам о приближении сочинений этого автора к статусу сакральных текстов. Комментарии, составленные ведущими российскими и американскими учеными, филологами и философами, сохраняют всю разноголосицу их авторов, толкующих по-разному один и тот же пассаж.

Можно, конечно, предположить, что идея поместить вместе комментарии разных ученых перешла в практику комментаторов непосредственно из комментируемого текста, из идеи полифоничности. Но не нужно большого воображения, чтобы представить себе требование прокомментировать, хотя бы и полифонию, однозначно и окончательно для школьного употребления, которое разноголосице, как правило, враждебно. Коль скоро этого не произошло, перед нами скорее представление о столь высокой смысловой насыщенности и значимости текста, что никакой отдельный комментатор не может их исчерпать. Так смотрели, например, еврейские комментаторы на Тору.

Славу жанра, лишенного собственной связности, составила комментарию не столько традиция многослойной библейской эксегезы, сколько длительная и широко распространенная практика формальных «заказных» комментариев, в которые переписываются сведения из словарей и энциклопедий и поясняется только известное - годы жизни исторических личностей, географические названия,меры веса и денежные единицы, имена мифологических персонажей и пр.

Соответственно считается, что в комментарии авторское начало притушено. И действительно, ни протеста, ни осуждения не встречает то, что один комментатор переписывает другого. Идея объективности и ничейности комментария исключает тем самым возможность считать заимствование плагиатом. Однажды, переводя натурфилософский трактат Аристотеля и заглядывая попутно в его комментаторов, я проследила до XIII в. возникновение одного весьма категоричного и обидного для моего героя утверждения, будто он описывает опыт (опреснения морской воды), которого он якобы не делал и который-де невозможен. Комментаторы сами не опускали восковой запечатанный сосуд на морское дно и не извлекали потом его, чтобы обнаружить внутри пресную воду(по-видимому, молекулярная фильтрация),а сотни лет переписывали друг у друга: «Аристотель, конечно, опыта не делал,да он и невозможен». Изгнание из комментария субъективности — пояснять надлежит «все», а не то, что особо интересует комментатора, —параллельно изгнанию авторства: комментарий аккумулирует в глазах даже не авторов, а составителей, читателей и издателей, знания, накопленные не одним поколением. Соответственно «примечания» воспринимаются как нормативные тексты, безошибочные, справочные и не вполне авторские.