Лаут - Современные православные мыслители

На замысел этой книги повлияли разнообразные предпосылки и идеи. В ее основе лежит прежде всего «Добротолюбие», публикация которого в 1782 году в Венеции стала своего рода поворотным моментом в истории современного православного богословия. Не все православное богословие после этого события несет на себе отпечаток «Добротолюбия». Напротив, в большинстве академических богословских трудов, созданных в Греции и России, по крайней мере до недавнего времени, вообще не прослеживалось его влияния. Почему же «Добротолюбие» стало столь значимым событием? Если кратко, в нем был предложен подход к богословию как науке, имеющей в своем центре опыт переживания Бога, — опыт, выраженный в молитве, в результате которого человек, ищущий Бога, совершенно преображается. Такой подход исключает рассмотрение Бога как некой концепции, философской гипотезы или высшего морального гаранта. Более того, в «Добротолюбии» была поставлена задача вернуть христианский образ жизни к святоотеческой традиции. В первую очередь речь шла о монашестве, но им не ограничивались. В оригинальном греческом издании на титульном листе пояснялось, что «Добротолюбие» — это антология текстов «святых и богоносных отцов наших, в соответствии с которыми, через нравственное любомудрие в согласии с деланием и созерцанием, ум очищается, просвещается и совершенствуется». Таким образом, речь идет о богословии, укорененном в христианском опыте молитвы и сопровождающих его аскетической борьбы и глубокого внутреннего прозрения, как оно взращено святыми отцами (и матерями) Церкви.

 

М.: Паломник, 2020. - 620, [4] с.

ISBN 978-5-87468-174-6

 

Введение

Список иностранных сокращений

Литература. Последующее чтение

Именной и предметный указатель

 

 

Отец Александр был особенным феноменом последних десятилетий Советской России, и вне этой среды его невозможно рассматривать. Это не только наше собственное наблюдение: большинство работ, повествующих о нем, прямо (о. Михаил Плекон) или косвенно (замечательный биографический труд Ива Хамарта) выражают ту же точку зрения. Для нас, впрочем, естественно рассматривать его в этом контексте. В ходе предыдущих глав мы пришли к выводу, что «Филокалия» послужила толчком к возрождению богословской мысли в России XIX века, который затем плавно перетек, по сути, в Русское религиозное возрождение. Этот процесс внезапно оборвался в связи с Октябрьской революцией 1917 года и переместился на Запад, особенно в Париж, из которого впоследствии вышли практически все течения современного православного богословия, и даже Греция стремились продолжить традиции мыслителей Русского религиозного возрождения или рассматривали их с критической точки зрения. Таким образом, наша история действительно начинается в России и затем распространяется по всему миру, как в традиционно православных странах, так и в эмигрантской среде.

 

Но что же сама Россия? Мы мельком коснулись ее в рассказе об о. Павле Флоренском, одном из немногих представителей интеллигенции, который остался в России, избежав «философского парохода» Льва Троцкого, потому как власть предвидела, что его научный опыт может быть полезен Советскому государству. И действительно, он сыграл ключевую роль в огромном проекте по электрификации Советского Союза. Впрочем, его основной богословский и философский труд «У водоразделов мысли» был продолжен, но так и остался тогда не изданным.

 

Состояние Церкви в Советском Союзе сделало невозможным развитие богословия, вопрос стоял в принципе о выживании самой Церкви. Согласно марксистской теории, после революции подобному религиозному пережитку суждено было исчезнуть. А так как этого не случилась, власти пришлось действовать решительно, вследствие чего Церковь переживала более суровые репрессии, чем когда-либо. Великие гонения на раннюю Церковь в Римской империи были бессистемными и носили эпизодический характер. Но такое современное государство, как СССР, возвело преследование христиан на иной уровень, поставив себе целью уничтожение всей Церкви, и едва не достигло успеха. Сотни церквей были закрыты или приспособлены под другие нужды; то же произошло с монастырями — попытка Флоренского сохранить Свято-Троицкую Сергиеву Лавру в качестве памятника культуры была обречена. Иерархия была сохранена, но в урезанном виде. Когда в 1925 году скончался свт. Тихон, Патриарх Московский и всея России, его заменил митрополит Сергий, принявший титул местоблюстителя. Большевики принудили его к сотрудничеству и даже отрицанию по отношению к Церкви репрессий, которые ее разрушали. Отголоски этого были слышны и на Западе — экзархат под началом митрополита Евлогия вышел из Московского Патриархата, перейдя под омофор Вселенского Патриарха. Во время Второй мировой войны (в России — Великой Отечественной) Православная Церковь поддерживала родную страну; вследствие этого в послевоенные годы некоторые храмы были открыты и разрешена ограниченная церковная деятельность; духовным академиям Москвы и Санкт-Петербурга позволили работать, лишив их при этом многих ресурсов (например, отобрав библиотеки, которые были возвращены только после распада СССР). Было открыто также и несколько монастырей. В действительности это была передышка: в 1960-х годах, после кончины И. В. Сталина и прихода к власти Н. С. Хрущева, Церковь вновь оказалась гонима: храмы закрывались, а на иерархов оказывалось давление.

 

Что же уцелело в этот период? Церковная традиция продолжалась через пожилых прихожанок. На академическом уровне богословию не было места. Хотя и тогда были редкие личности, которым удавалось сохранять некоторое богословское измерение внутри других — [светских], академических дисциплин. Мы упомянем только трех, а также расскажем о них для более полного понимания богословской преемственности, частью которой был о. Александр Мень. Эти три имени — Дмитрий Сергеевич Лихачев, Алексей Федорович Лосев и Сергей Сергеевич Аверинцев.