Майнер - Сталинская священная война

История сталинизма

---

Большевизм был частью того же европейского мира, который произвел на свет «Титаник». Первые коммунисты, как первые английские морские кораблестроители, обладали почти религиозной верой в преобразующую силу науки и индустрии. На старом большевистском кладбище в Санкт-Петербурге, например, все еще можно найти свидетельства этой веры, увидев на могильных надгробиях рисунки машин, роторов и пропеллеров вместо традиционных русских православных крестов.

 

Здесь отчетливо просматривается символика: религию заменили верой, что наука и планирование принесут спасение. Емельян Ярославский, глава «Лиги воинствующих безбожников», лучше других выразил новое материалистическое кредо социализма: «Человек не может действовать правильно, не может действовать организованно, как коммунист, как ленинец, если его мозг отравлен религией. Для того чтобы преодолеть стоящие перед нами огромные трудности, для того чтобы переделать мир, как того хотят рабочий класс и крестьянство, для того чтобы подчинить все силы природы и заставить их работать на благо человечества, для того чтобы изменить социальные отношения сверху донизу, для того чтобы покончить с войной между нациями, искоренить бедность с лица Земли, необходимо, чтобы каждый человек, каждый крестьянин или рабочий видел вещи такими, какие они есть, без вмешательства богов, святых, ангелов, демонов, домовых, оборотней, добра и зла».

В век, когда литература и даже история приобретают все более автобиографический характер и когда историк, не русский и не православный, к тому же даже не особо верующий, берется за написание книги, которая посвящена в основном Русской православной церкви и советскому государству, его потенциальному читателю, возможно, потребуются некоторые объяснения. Хотя самое интригующее в работе историка заключается в попытке понять и объяснить не похожих на него людей, а также позиции и взгляды, отличные от его собственных, я не намерен исследовать незнакомые и чуждые лично мне объекты исключительно только по этой причине. Как и большинство произведений, эта книга появилась не в результате внезапного озарения автора. Правильнее будет сказать, что она продукт наложения различных впечатлений и мыслей.

 

Впервые я познакомился с Русской православной церковью в 1980 г., когда приехал в тогда еще Советский Союз изучать язык и историю России. Впечатления, которые я получил от знакомства с церковью, в то время были противоречивыми, хотя они отражали странное и неоднозначное положение религии при позднесоветском режиме. Как-то раз я присутствовал на глубоко тронувшей меня службе в великолепном ленинградском небесно-голубом Никольском соборе. Я стоял, зачарованно наблюдая за незнакомой мне церемонией, она тянулась часами, солнечные лучи струились сквозь высокие окна, пронизывая клубы благовоний до самого центра погруженного в тень собора. Сверху, с хоров, расположенных над головой и позади молящихся, завораживающе звучали низкие мужские голоса хористов. Паства состояла главным образом из женщин и пожилых людей, многие вполне могли быть современниками событий, описанных в этой книге, и испытать почти непереносимые годы нацистской осады города. Они торжественно, в полном молчании опускались в должный момент на колени и только чуть слышно шевелили губами: «Аминь». Тяжелая жизнь на многих наложила свою беспощадную руку, по лицу одной женщины, почти вдвое согнутой деформированным позвоночником, текли слезы, она страстно молилась. Хотя на вид ей было лет за семьдесят, но, наверное, болезни, постоянные тяготы жизни и лишения состарили ее раньше времени. Мое внимание то и дело отвлекалось от священников с их кадилами и тщательно отрепетированными хореографическими движениями на лица молящихся, чей мрачный вид с необыкновенной силой говорил о печальной истории поколения, испытавшего две мировые войны, революцию и гражданскую войну и еще сталинский террор.

 

Когда я вышел из церкви, все еще пытаясь осмыслить глубокое впечатление от увиденного, ко мне и моим спутникам подскочила рассерженная старуха, чуть ли не в два раза ниже меня ростом, и принялась громким голосом отчитывать нас. Хотя мы вели себя тихо и, как нам казалось, скромно и уважительно, она кричала, что иностранцам нечего делать на службе в церкви. Женщина вела себя явно неадекватно, и это, конечно, не означало, что ее поддерживают другие православные верующие. Тем не менее ее выходка впервые открыла мне важную особенность русской религии, с которой я до этого ни разу не сталкивался, но которая стала более понятной за годы ее изучения. Русская православная церковь глубоко русская и часто русская до ксенофобии. Экуменическое чувство не пустило глубоких корней среди ее духовенства и мирян, и если взять все христианские церкви, то она крепче всех связана с историей, этнологией и правительством своего народа.

 

Мое второе знакомство с русскими религиозными реалиями России произошло во время того же пребывания в СССР и имело совершенно иной, хотя по информативности не менее богатый, характер. У нас были две экскурсии в советские антирелигиозные музеи в Ленинграде. Эти нелепые реликвии коммунистического атеистического материализма продолжали функционировать в первые месяцы пребывания у власти Михаила Горбачева, но становилось понятно, что их лучшие дни позади. Мой первый визит, в знаменитый Казанский собор, оставил чувство одновременно и отвратительное, и комическое. Сумрачные помещения собора были заполнены экспонатами, призванными показывать историю так называемого прогресса человечества из тьмы древних предрассудков к яркому свету научного просвещения, примером которого служит советский марксизм. Диорамы, изображающие людей каменного века, поклонявшихся неживым предметам, располагались рядом с картинами испанской инквизиции. Даже тронувшемуся умом диснеевскому карикатуристу не пришли бы в голову такие стереотипные, набившие оскомину образы источающих зло папских инквизиторов. Режим, подаривший миру Сталина и ГУЛАГ, призывал вознегодовать по поводу давнего и гораздо меньшего террора, основанного на догме.