Плеснер - Ступени органического и человек

У каждого времени есть свое заветное слово. Терминология восемнадцатого столетия находит свое высшее выражение в понятии прогресса, девятнадцатого — в понятии развития; наше время — в понятии жизни. И каждая эпоха обозначает в нем нечто свое: разум несет в себе смысл вневременности и всеединства; развитие — безостановочного становления и восхождения; в жизни заключено демонически-игровое и бессознательно-творческое начало.

 

И, тем не менее, объект их стремлений — один и тот же, а собственное смысловое содержание слов оказывается для них только средством, если не сказать предлогом, для выявления той последней глубины вещей, без осознания которой все человеческие начинания остаются беспочвенными и бессмысленными.

 

Имеются определенные основания и для появления в ту или иную эпоху в качестве ее символа или видимого движущего мотива именно этого, а не иного понятия. Заветным это слово становится только тогда, когда эпоха находит себе в нем одновременно и оправдание, и приговор.

 

Никогда рационалистическая идеология не воспринималась с большим энтузиазмом, и вера в ее способность постигать суть вещей не была столь основательной, нежели в то время, когда еще нужно было вести борьбу за свободу, естественность и разумность, а феодальная власть в душе своей уже склонялась к этим идеям.

 

Никогда эволюционистская идеология не была столь действенной и плодотворной для познания и практики, как в переходную эпоху второй трети девятнадцатого века, когда патриархальный жизненный уклад капитулировал перед начинающейся технизацией, индустриализацией и развитием капитализма.

 

Великий час для идеологии жизни пробил в момент крушения утопий прогресса, усталости от цивилизации, разочарования в творческом характере социализма. То, что до этой поры виделось в конечной необратимой перспективе — развитие и прогресс всего органического бытия и мирских свершений человека — разочаровавшееся в сущности своей время начало оценивать как экспансионистскую идеологию высшей стадии капитализма. Такое пробуждение, однако, несло в себе и желание новых сновидений, новых чар.

 

Решающие импульсы к написанию этой книги явились выражением глубинного напряжения, сложившегося между естествознанием и философией, влияние которого я ощутил в годы моих гейдельбергских зоологических штудий как ученик Бючли и Хербста, Виндельбанда и Трёльча, Дриша и Ласка. У того, кто не испытывал желания жертвовать одной из дисциплин в пользу другой, эти побудительные начала стимулировали размышления о новых возможностях философского истолкования природы, которые в той же мере выражали позицию остро критического отношения к тогдашней философии, в какой были специфически восприимчивы к инициативам в новой биологии Дриша и Икскюля. Первый шаг в этом направлении, я полагаю, был сделан мною в работе «Die Einheit der Sinne» («Единство чувств»). Во время ее написания у меня сложился и план книги, предлагаемой ныне читателю, — первоначально я собирался издать ее в виде небольшой брошюры в качестве приложения к последней главе вышеназванной работы, но в дальнейшем убедился в неосуществимости этого намерения. Необходимо было расширить материал, а также и по способу обоснования, и по методу придать всему произведению характер самостоятельного целого. Я высказался по этому поводу в 1924 г. в предисловии к работе «Границы сообщества» под названием «растение. Животное. Человек. Элементы космологии живой формы». Внешние обстоятельства и огромные трудности, с которыми я столкнулся, вступив в область исследований, преданную забвению сформировавшейся в последнее время философской традицией, задержали мою работу над рукописью до осени 1926 г.

 

Рассматриваемые в ней проблемы философской биологии и антропологии последовательно вытекают из моих дальнейших исследований в области философии чувств. Теория модальности чувств как специфической формы отношения тела и души, иными словами, материального предмета и чувственного образа, требовала — особенно при рассмотрении проблемы так называемых низших чувств и проблемы объективности чувственных качеств — более фундаментального обоснования отношения тела к окружающей среде. На этой основе открывалось понимание определенных законов корреляции между телесной формой и формой окружающей среды, в которых наглядно выявляются законы организации жизни. И тогда оставался только шаг до теории ступеней корреляции между жизненной формой и жизненной сферой, включающей в себя растительный, животный и человеческий типы жизни. Наряду с вопросами, связанными с разработкой концепции исходных принципов познания, непосредственно к антропологической проблематике подводили меня и мои социально-философские исследования.

 

Раскрытие исторических предпосылок для новой постановки вопросов не входит в задачи предисловия: они выявляются, если в этом есть реальная необходимость, в процессе чтения самой работы. Разумеется, ее появление было бы невозможным вне тех преобразований, которые произошли в последнее время в области психологии, социологии и биологии, и, прежде всего, в методологии философских исследований. Впрочем, в настоящее время мы не сможем вывести однозначного определения относительно того, какие факторы - психоанализ или философия жизни, социология культуры или феноменология, история духа или кризисы в медицине - являются решающими в появлении новых философских дисциплин. Обнаруживая такого рода актуальный характер новой книги, объективно важно не упустить из виду самобытность (Eigenwuchsichkeit) развиваемой в ней концепции. Ничто не может в такой степени нанести ущерб развитию философской биологии и антропологии, как перенесение на них масштабов теоретических синтезов, отвечающих требованиям текущего момента и заимствованных из самых различных наук.