Предание и перевод - Успенские чтения

 

 

Сост. К.Б. Сигов

Киев, ДУХ I ΛΙΤΕΡΑ, 2014. - 432 с.

ISBN 978-966-378-357-4

 

 

 

 

В начале всякого разговора, тем более разговора о слове, полагаю, полезно прислушаться к смыслу употребляемых нами выражений. Мы хотим говорить о предании и о переводе. Сейчас эти два понятия стали терминами, выражающими некоторый специальный смысл, точное определение которого входит в научную компетенцию богословия и филологии.

 

Но мы помним, и мыслители XX века очень чутко это осознали, что термины обязаны своим значением языку в богатстве его необозримых смыслов. Каждое вводимое в научный оборот слово имеет изначальный, понятный простому человеку смысл, ограничивая кторый мы добиваемся точности, но при этом теряем в глубине. Поэтому бывает полезно на время отвлечься от жестких научных определений и прислушаться к вести, заключенной в слове. Так вот, в словах «предание» и «перевод» мы различаем, что речь идет соответственно о передаче чего-то и о водительстве куда-то.

 

Первые стихи Евангелия от Луки являются своего рода зачалом Предания. «Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях, как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил, чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен» (Лк. 1:1-4).

 

В этом отрывке звучит слово, ставшее затем термином, - παραδίδωμι «передавать», откуда παράδοσις, «предание». Очевидцы и служители Слова передают повествование о событиях жизни Христа и Его общины. Лука решает описать Феофилу эти повествования, чтобы тот имел твердое основание в учении.

 

Мы видим здесь некую смысловую цепочку, лежащую в начале Предания. Во-первых, это Слово, Господь Иисус Христос. Он Сам, Воплотившийся Сын Божий, является событием, центральным для всего Предания. Вокруг Него происходят другие события, у которых есть очевидцы и свидетели. Это второе звено цепи. Апостол Лука знаком с очевидцами, а также ему известны различные повествования, помимо тех, что у него вызывают безусловное доверие. Поэтому он считает важным передать далее только те повествования, которые пройдут через тщательное исследование. То есть Предание, в-третьих, предполагает критическое отношение к массиву информации, собранной о Господе.

 

И, наконец, в-четвертых. Предание значимо тем, что оно - твердое основание учения.

 

Итак, Предание - это: Господь; очевидцы и свидетели; различные повествования, предполагающие критическую оценку; и, как итог, -твердое основание учения для тех, кому передается Благая весть. Эти четыре элемента, на наш взгляд, образуют у евангелиста Луки своеобразные парные отношения. Апостол хочет, чтобы для Феофила его описание событий жизни Христа было тем же, чем для него самого является повествование очевидцев, а именно Истиной.

 

В словах апостола Луки, в том, как он хочет утвердить достопочтенного слушателя в учении, мы слышим заботу об исполнении Божия обетования: «Если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:31, 32). Апостол Лука, более всех евангелистов говорящий о Духе Святом, как бы призывает в конечном счете слушать главного свидетеля об Истине, Святого Духа. Ибо как говорит другой апостол, Иоанн, Дуя свидетельствует о [Нем] - то есть о Христе, - потому что Дух есть истина (1Ин.5:6).

Говоря о Духе Святом, мы вплотную подходим к волнующей теме миссии Лиц Пресвятой Троицы в созидании Предания и Церкви в целом. Но эта обширная тема достойна отдельного долгого разговора.

 

Мы же обратимся к еще одной ключевой фигуре в истории формирования канона, то есть порядка (Лк. 1:3), чтобы далее поделиться наблюдением о логике благовестил, присущей Преданию. Речь идет о Папии Иерапольском, жившем, как считается, между 70 и 140 годами после Рождества Христова. О нем сохранилось совсем мало достоверных сведений. Но вот как его цитирует в своей «Церковной истории» Евсевий Кесарийский: «Я с удовольствием слушал не многоречивых учителей, а тех, кто преподавал истину, не тех, кто повторяет заповеди других людей, а данные Господом о вере, исходящие от самой Истины» (Ш.39.3). И далее, поминая пресвитеров/старцев, которых он слушал с удовольствием, Папий говорит: «Я понимал, что книги не принесут мне столько пользы, сколько живой, остающийся в душе голос» (Ш.39.4).

 

Сей муж, Папий, епископ Иераполя во Фригии, воспроизводит, как кажется, тот же подход к формированию Предания, который мы видели у апостола Луки. Налицо те же элементы Предания: Истина, далее пресвитеры, которые ее преподают, критический отсев многоречивых повествований и «живой, остающийся в душе голос» учения.

 

Глядя на связь этих выявленных элементов Предания, мы замечаем парадоксальную вещь. С одной стороны. Предание распространяется по нисходящей линии: от Истины - через очевидцев - к тем, кто должен быть утвержден в учении. С другой стороны, это распространение есть как бы восхождение необученных людей через критическое рассмотрение многоречивых повествований к свидетельству очевидцев и так, Духом Святым, к Самой Истине - Господу Иисусу Христу. То есть, проповедуя, апостолы не столько излагают новое по своему содержанию учение, сколько возвращают слушателей к Лого су-Слову как началу самой возможности воспринимать Истину в ее очевидности.

 

Поэтому понятны становятся начала апостольских посланий, в которых авторы каждый раз говорят о своем рабстве Христу, воплощенному Слову. Понятно, почему апостол Павел хочет «благовествовать, не в премудрости слова, чтобы не упразднить креста Христова» (1 Кор. 1: 17), чтобы не заслонить своим многоречием благовествуемое Слово.

Самоумаление, кенозис проповедника - это необходимое условие для того, чтобы проповедь состоялась. Иначе возникают ситуации, подобные бывшей в Коринфе, когда один говорит: я Павлов, а другой: я Аполлосов, и возникает вопрос, а не плотские ли вы (1 Кор. 3:4)?

 

Предположив своеобразную логику Предания, представляется возможным обратиться теперь к другому слову, вынесенному в заглавие конференции, а именно к слову «перевод». Оно замечательно раскрывает то, что мы наметили в качестве логики керигмы. Если пере-вод есть водительство, то, учитывая сказанное о Слове как начале Предания, мы можем допустить, что перевод ведет, возвращает нас к Слову.

 

Это достаточно абстрактное утверждение становится более понятным, когда мы вспомним, что нередко словом «переводчик» на русский язык переводили греческое «герменевт», что означает по преимуществу «толкователь». То есть перевести означает истолковать, сделать ясным для понимания, очевидным.

 

Итак, Предание оказывается переводом, истолкованием Слова Божия различным народам.

 

Обратимся к опыту вхождения славянских народов в единое целое христианского Предания. Для этого отметим некоторые особенности переводческой работы школы равноапостольных Мефодия и Кирилла и посмотрим, как богословы-филологи творили язык.

 

Среди памятников кирилло-мефодиевской традиции к текстам собственно филологического содержания исследователи относят трактат Храбра Черноризца «О письменах», трактат из Македонского кириллического листка. Азбучную молитву пролог к переводу «Богословия» Иоанна Экзарха. Эти произведения «созданы в IX-X веках в связи с необходимостью обоснования переводческой деятельности древне-славянских книжников либо в связи с дискуссией вокруг обоснования статусности старославянского языка как канонического».