Прохоров - Древнерусское летописание

 

О том, что представляет собой сам жанр русского летописания, говорится в первой главе.

 

Всем, думаю, известны первые слова самоназвания киевской летописи: «Повесть временных лет...». Но что означают временные лета? Какими они могут быть еще? Оказывается, они могут быть также вечными. Слова «л'Ьтл вечная» можно прочесть и в славянском переводе Псалтири, и, неоднократно, в Посланиях апостола Павла в Новом Завете. Очевидно, что слова «временные лета» рассчитаны на присутствие в умах писателей и читателей летописи представления о неоскудевающих «летах вечных». Главные предметы русского летописания, указанные нам с самого его начала, это — Русская земля и ее правители; и оно повествует нам не только об их минувшем, но и об их длящемся с временными летами настоящем.

 

Княжеское ли, митрополичье ли, епископское ли, или архиепископское, патриаршье, монастырское, церковно-приходское, городское или царское—летописание росло в духовных рамках двух культов — христианской Вечности-в-настоящем и Прошлого-(т. е. русской княжеской или царской крови)-в-настоящем. Встречающиеся в настоящем летописца Вечность и Прошлое — это координаты духовного поля, в котором начало происходить и происходило творчество не только летописания, но всей древнерусской литературы, да и всей культуры новорожденного русского народа.

 

Но, наверное, именно культ Прошлого-в-настоящем, роднящий летописание с эпосом, дает возможность назвать летопись канцелярским эпосом Русской земли, ее народа и его правителей. И именно родству с эпосом наше лето-писание, процесс которого — творческий процесс! — длился много веков, обязано своей главной жанровой особенностью — коллективностью и безымянностью авторов-летописателей.

 

О произведениях этого ушедшего в прошлое жанра в этой книге идет речь. Здесь собраны исследования, проводившиеся в течение не одного десятка лет. В первой части книги говорится главным образом о владимирском летописании XU-ХШ вв., как «местном», так и общерусском, а во второй — о московском и нижегородском летописании XIV в., в том числе и о знаменитой Лаврентьевской летописи.

 

Утрата в XII в. Киевом значения главенствующего города на Руси сразу отразилась в том, что он перестал тогда быть и центром общерусского летописания. На эту роль, соответственно политическим амбициям тамошних князей, в XII в. начинал претендовать г. Владимир. Начиная, во второй главе, разговор о владимирском летописании, мы говорим прежде всего о так называемой Радзивиловский летописи, дошедший до нас в списке XV в., изложение же доводящей до 6714 (1205/1206) г. Это древнейший иллюстрированный список русской летописи. Но у нас речь идет не о здешних прекрасных миниатюрах, иллюстрирующих текст, а о том, что представляет собой сам этот текст. Как показывает исследование, 1206 г., которым оканчивается летопись,—важный рубеж в истории русского летописания.

 

В третьей главе речь о владимирском летописании продолжается, но уже главным образом не местном, а общерусском. Перерыв в сведении материалов из разных концов страны в одном летописном тексте, символизирующем существование Руси как некоего церковно-культурно-политического целого, наступивший после окончания «Повести временных лет», закончился около 1185 г. С этого времени владимирский князь Всеволод Юрьевич Большое Гнездо стал величаться великим князем, т. е. заявил о своем праве на практически уже достигнутое им верховенство во всей Руси. И общерусская летопись, и активное строительство были начаты при нем одновременно.