Юлия Щербинина – Злоречие - иллюстрированная история

На фоне глобальных мировых проблем злоречие кажется и не проблемой вовсе — едва ли не досадной мелочью, чем-то малосущественным и неопасным. Враждебность ретушируется смягченными формулировками и подменяется эвфемизмами «словесная несдержанность», «активность в диалоге», «напористость в общении». Злоязыких называют сильными, настойчивыми, энергичными. На тех же, кто не склонен к грубости, ставится клеймо «слабака», неспособного дать словесный отпор, завоевать авторитет.

Однако злоречие — капкан наподобие ящика с апельсином в известном фокусе с обезьяной. В стенке ящика проделывают небольшую дыру, обезьяна сует в ящик лапу и хватает апельсин, но вытащить через дыру не может, бросить добычу тоже не может так и сидит возле ящика, пока ее не схватит хитрый охотник. Так и человек не в силах остановиться, начав сплетничать, насмехаться, сквернословить... Злоречие незаметно встраивается в структуру личности, в иерархию жизненных ценностей, в систему социальных отношений.

Негативные явления коммуникации традиционно соотносят с речевой агрессией как словесным выражением отрицательных эмоций и враждебных намерений. В англоязычных исследованиях используются также понятия verbal aggression (вербальная агрессия), verbal abuse (жестокое словесное обращение), insult (нанесение оскорбления), cursing (сквернословие, ругань, проклятие). Между тем, понятие «речевая агрессия» не отражает всей глубины, многообразия возможностей и вариантов причинения вреда посредством речи.

Не будучи научным термином, злоречие куда более всеохватно и многомерно раскрывает разнообразные формы словесного зла. Злоречие не сыграешь в трех аккордах — это богатейшая партитура смыслов, побуждений, намерений. Оно не поддается универсальному определению. Это не только оскорбления, угрозы, насмешки, но и более сложные речеповеденческие комплексы: глумление, хамство, богохульство...

Злоречие часто отождествляют со злословием. Объективно контекст злословия более узок и соотносится преимущественно с осуждением и сплетничеством. В Словаре русского языка XI-XVII веков злословие разъясняется как калька латинского maledicentia в значении «брань, оскорбление». Злоречие — более масштабное и объемное — обобщает целый ряд смежных понятий, прежде именовавшихся вредословием, гнилословием, жестокословием, кощунословием, неблагословием, срамословием, худословием... К архаическим синонимам злоречия можно отнести гаждение — поношение, хуление, бесчестье.

Изучать злоречие начали еще в Античности. Его определению и классификации посвящена часть знаменитого очерка «Характеры» древнегреческого философа Теофраста. Древнеримским политиком и писателем Катоном Старшим сформулированы этические максимы, среди которых «Не будь злоречивым», «Не осуждай», «Ни над кем не смейся». Одновременно уже в Древнем мире были профессионалы злоязычия: сикофанты, делатории, выдалбливатели табличек с проклятиями.

При этом в разные эпохи общественная оценка менялась вплоть до переключения полюсов. Так, доносчиков-делаториев в Древнем Риме сначала поощряли, затем презирали, позднее и вовсе изгоняли. А вот жестко пресекавшееся в традиционных обществах богохульство впоследствии едва ли не поощрялось, вспомнить хотя бы период воинствующего атеизма в СССР.

Однако, в целом, злоязычие издревле считается гибельной страстью, искажающей человеческую природу. В Послании святого апостола Павла к Римлянам гортань нечестивых уподоблена открытому гробу. Этот сколь памятный, столь и устрашающий образ, взятый из пятого Псалма, обличает словесное непотребство — прежде всего хулу и клевету. Не в силах изречь себя устами божества, зло говорит устами убожества. То громогласное, то вкрадчивое, оно вроде внутри человека — как адский механизм, а вроде бы и вовне — как дьявольское искушение. «Кто хочет преодолеть дух злоречия, тот пусть винит не человека, подвергающегося падению, но внушающего сие демона», — сказано в «Лествице», духовном сочинении византийского богослова Иоанна Лествичника.

Злоязычие — инфернальное «потусторонье» речи, альтернативная словесная реальность. И в предзакатных сумерках поздней Античности, и в предрассветных лучах эпохи Возрождения, и в негасимом свете Нового времени речевое «антиповедение» так или иначе маркировано, по- особому отмечено. Его можно опознать прежде всего по несоответствию сложившемуся порядку и предустановленному идеалу.