Шпрангер - Формы жизни

Исследование о характере человека и о тех основных формах, которые он способен принимать, можно было бы начать с долгого спора о том, существует ли вообще для науки нечто такое, что называют характером. Сторонники чистого эмпиризма будут и здесь тоже утверждать, что нужно строго держаться фактических душевных процессов и их видоизменений, но что у нас нет ни малейшего права допускать некий постоянный или закономерно развивающийся носитель этих переживаний и реакций. Если даже не отрицают принадлежности всего психического тому или другому Я, то все же само это Я понимают как некий текучий процесс, как акт, тогда как применение понятия субстанции к Я объявляют недопустимым.

 

Если субстанция необходимо означает то же самое, что и «материальная субстанция», то эта сдержанность более чем оправданна. И Кант также ограничивал понятие субстанции понятием об устойчивом субстрате, который мы a priori мыслим как лежащий в основании изменчивых во времени явлений природы. Однако это понятие субстанции есть только трансцендентальное, т.е. гносеологическое понятие о чем-то устойчивом вообще. Если в эмпирических науках мы ведем речь о субстанции, то подразумеваем под нею не абсолютно устойчивое и неизменное, но только единообразный закон или совокупность закономерностей, при помощи которого или которой мысленно определяем некоторый относительно устойчивый во времени субъект. Таким образом, субстанция разлагается здесь на комплекс закономерных отношений, которые мы мыслим как имеющие силу для некоторого локализованного в пространстве и времени субъекта.

 

Перевод А.К.Судакова. М.: «Канон+"»

РООИ «Реабилитация», 2014. 400 с.

ISBN 978-5-88373-419-8

 

Предисловие ко второму изданию

Предисловие к пятому изданию

Первый раздел ОСНОВЫ ФИЛОСОФИИ ДУХА 

Второй раздел ОСНОВНЫЕ ИДЕАЛЬНЫЕ ТИПЫ ЛИЧНОСТИ 

Третий раздел ВЫВОДЫ ДЛЯ ЭТИКИ

Четвертый раздел ПОНИМАНИЕ ДУХОВНЫХ 

Примечания

 

 

Книга, возникшая из определенного этапа жизни ее автора и желающая, помимо предметного содержания мыслящего изучения, дать читателю также итоги личного стремления автора к образованию и его индивидуального освоения мира, сама есть форма, которую невозможно изменять по произволу. Если бы мы захотели включить в ее состав новые наметившиеся направления мысли, новые перспективы, открывшиеся перед нами со времени ее выхода в свет, такое смешение совершенно различных слоев развития дало бы нечто внутренне бессвязное и потому лишенное истины.

 

Описание форм жизни, которое мы пытаемся дать здесь, основано на методе идеальных типов. Точнее говоря: сначала явления подвергаются изоляции и идеализации; но затем к этому присоединяется их тотализирующее и индивидуализирующее рассмотрение: этими четырьмя методическими шагами движется отыскание основных категорий понимания, которые мыслятся на первых порах только как методическое подспорье для работы в науках о духе. Здесь не идет речи о каком бы то ни было метафизическом гипостазировании, как это выяснит каждый внимательный читатель из общей связи всего труда, но прямым текстом - на с. 342 и 347 второго издания (=с. 385 и 390 пятого издания). Я еще и сегодня полагаю, что эти изолирующие идеальные типы нужно было сначала установить, чтобы мы могли выработать самые общие схемы понимания. Если мы довели до сознания эти типы, то возможно будет дать при помощи плотно прилежащего вчувствования описание единичного исторического явления - а современный человек тоже есть всецело исторический факт - во всей его совершенно своеобразной органической структуре и видеть каждую отдельную черту в ее правильном отношении к целому личности и культуры. Об этом я уже сказал все, что нужно, в главе 2 раздела IV, и никаких недоразумений, собственно 

говоря, здесь быть не могло.

 

Если бы мне сегодня пришлось еще раз с самого начала отделывать свою книгу и была возможность опереться на те родственные мне устремления, которые за эти годы проявились в науке, то в некоторых деталях я изменил бы теперь исполнение обозначенной выше основной тенденции моей работы. Однако столь радикальная переработка казалась мне, по указанным причинам, и невозможной, и нежелательной. Я ограничился тем, чтобы тщательно развивать однажды принятую точку зрения в ее внутренней последовательности и там, где это представлялось мне необходимым, дать более строгие формулировки. Таким образом, в частностях повсюду были внесены исправления, местами были добавлены наглядные материалы и указана новая литература. Возможность, вместе с Шелером и другими, отвести витальным ценностям совершенно самостоятельное место в структуре, я рассмотрел (с. 357), но пока оставил этот вопрос открытым. Новые предметные соображения читатель найдет в существенно переработанной главе об иерархии ценностей. Речь идет о попытке противопоставить решению Шелера, близкому к католическому миросозерцанию, взгляд, соответствующий тому положению сознания, которое исторически было создано протестантизмом.

 

Прием, который встретила в публике моя книга, доказывает, что в современной духовной жизни как раз настало время для подобного расширения психологии. Я с глубокой благодарностью ощущаю то понимание, с которым отнеслись ко мне философы, как представители своего цеха. Меня глубоко радует, прежде всего, что на основе тех дискуссий, поводом к которым послужила моя попытка, начинает складываться плодотворное соединение усилий с психологами, которые с иных сторон приступили к рассмотрению той же самой проблемы душевной структуры. Что касается меня, то я чувствую свое основополагающее родство с устремлениями Кёлера, Вертхаймера, Штерна, - но прежде всего с Э.Р. Иеншем, с которым меня связывают также крепкие узы наших личных убеждений. Что основная идея структурной психологии исключает применение эксперимента, - этого я никогда не утверждал. Ибо эксперимент - это только метод, а не принципиальная психологическая точка зрения. Однако есть такие явления психической жизни - прежде всего культурно-исторически обусловленные высшие духовные содержания, - к которым мы никогда не сможем подступиться при помощи экспериментального метода. И так же, как я чту экспериментальную работу, оправданную там, где ее ведут с подлинной научной осмотрительностью, а не просто механически-дилетантски, так я прошу позволить мне работать моими способами в той области, которая по самой своей сущности недоступна для экспериментальных методов исследования.

 

Среди противников моей точки зрения есть такие, кому я не могу уступить. Сюда я отношу прежде всего тех, кто вообще лишен способности видеть многообразие психического в историческом и духовном мире, или потому что им не хватает необходимых наглядных и обширных познаний истории, которые я предполагаю для этого; или же потому что по недостатку психологической зоркости они никогда не чувствовали и не почувствуют той проблемы, которая живо беспокоит меня. Для них с необходимостью оказывается непонятно то, чего я касаюсь в отдельных явлениях и их разновидностях. Далее, я ничем не могу помочь тем, кто утверждает, что моих типов «не существует». Им я могу только посоветовать изучить для начала логику и поставить перед собою вопрос, существуют ли реально в действительности законы природы или хотя бы только всеобщие понятия. Правда, едва ли не больше их я опасаюсь другой категории читателей, которые оперируют неподвижно застывшими типами так, как если бы они существовали, и у которых это применение типов превращается в бездумное ремесло. К сожалению, должен признаться, что в подобных головах моя книга произвела весьма неблагоприятные последствия, однако едва ли по моей вине.

 

Наконец, я бессилен перед теми из числа критиков, которые предпочли бы сами написать эту книгу, и только по этой причине уверяют, что они написали бы ее лучше, как и перед теми, кто невнимательно читал книгу и поэтому излагает свои сомнения, ответ на которые давно уже дан. Вообще должен заметить, что я снова и снова, строчка за строчкой, продумывал все свое изложение, и что кое-что такое, в чем ничего не может разобрать торопливый читатель, подтверждает свою осмысленность только, если мы будем склонны разобраться в этой мысли. Поэтому отдельно взятое абстрактное предложение следует проверять на предмет того, какие феномены и какое содержательно исполняющее созерцание привели к его формулировке. С другой стороны, да позволено будет мне в заключение процитировать здесь слово человека, который впервые писал о формах жизни. Аристотель, в начале своей «Никомаховой этики», говорит: Πεπαιδευμένου εστίν επί τοσούτον τακριβές επιζητειν καθ'έκαστον γένος, έφ'Όσον ή του πράγματος φύσις επιδέχεται. По-немецки: «Признак образованности - ожидать в каждой области только той степени точности, которой позволяет достичь природа предмета».

 

История этой книги, дополнительные подробности которой заключали в себе предисловия к третьему и четвертому изданиям, тесно сплетена с моим личным отношением к тому мыслителю, имя которого, начиная с первого наброска размером в несколько листов, стояло на его первой странице. 21 ноября 1924 года он скончался. Однако не только лишь эта книга, но также и все лучшее во мне принадлежит ему и за пределом земного существования. В посвящении к восьмидесятому дню его рождения я сказал: «Если подлинное мастерство философа и духовная свобода привлекают к человеку учеников и без посредства лекций, семинаров и диссертаций, то я с гордостью и с полным убеждением называю себя его учеником; если высокая человечность продолжает приносить плоды в человеке на сорок лет моложе и пробуждает волю к подражанию всему образу жизни в целом, то я называю себя его сыном». Завершилась жизнь, полная выского благородства и редкостной глубины. Тот, кто знал эту жизнь, просит таинственные силы направить его к такой же чистоте, такой же благости и к такой же высоте человечности. Тогда он получит право сказать, вместе со Спинозой, как сказал Алоиз Риль, в просветленном духовном смысле: Sentimus experimurque nos aeternos esse.

 

Берлин-Вильмерсдорф, 2 июля 1925 года. Эдуард Шпрангер