Тема философских рецепций в теологии К. Барта не определяется для нас формальным перечислением типов философских дискурсов, воспринятых выдающимся швейцарским мыслителем, или свидетельствами о соотношении философии и теологии в различных работах самого К. Барта. Теология К. Барта на раннем и позднем этапе ее существования в своей красоте и уникальности проливает свет на возможность использования философии и взаимодействие с философией.
Причем на примере К. Барта можно поставить как вопрос о разграничении предметной сферы и понятийности теологии с философией, о рефлексии по поводу самоопределения философии и теологии, так и вопрос об эксплицировании христианской догматики в связи с учетом открытий немецкой классической философии, включая Ф. Шлейермахера. С нашей точки зрения, оба этапа теологического творчества выдающегося швейцарского мыслителя XX в. объединены главной методологической и идейной установкой. И второе издание «Послания к Римлянам», и „Fides quaerens intellectum“, и «Эскиз христианской догматики» вместе с «Церковной догматикой» эксплицируют ту форму христианской теологии, которая, впитывая в себя прежде всего важнейшие достижения философии XIX-XX вв., тем не менее пытается оставаться свободной от них. Эта особенность присуща всем великим системам христианского богословия.
Такие мыслители, как бл. Августин, Ф. Шлейермахер и К. Барт, каждый по-своему и на разном философском материале реализуют эту установку. Бл. Августин использует философию Плотина, Ф. Шлейермахер — Б. Спинозы, Г. Лейбница, И. Канта, Г. Гегеля; К. Барт — И. Фихте, Ф. Шлейермахера, П. Наторпа, Г. Когена, С. Кьеркегора, М. Хайдеггера, К. Ясперса и других.
Швейцарская теология и русская религиозная философия. Рецепция и воздействие
Сборник статей
Под ред. Н. Бакши, К. Толстой
СПб. : Нестор-История, 2017. 200 с.ISBN 978-5-4469-1129-5
Швейцарская теология и русская религиозная философия. Рецепция и воздействие - Оглавление
Предисловие
- Андреас Патриц (Бонн). Фриц Либ и рецепция русской религиозной философии в его трудах
- М. Л. Пылаев (Москва). Философские дискурсы диалектической теологии Карла Барта
- Георг Пфлейдерер (Базель). Карл Барт и русский коммунизм
- Андреас Патриц (Бонн). Полемика Николая Бердяева с Карлом Бартом и диалектической теологией
- Франк Бестебреуртъе (Амстердам). Между историей и Откровением. Карл Барт и Лев Шестов (в связи с их отношением к Адольфу фон Гарнаку)
- Майке Шульт (Киль). «Он оставил нам пыл и цитатку». К рецепции Достоевского швейцарскими богословами
- Катя Толстая (Амстердам). Теодицея не состоялась: Иван Карамазов в «Послании к Римлянам II» Карла Барта
- Н. А. Бакши (Москва). Учение об апокатастасисе у Ганса Урса фон Бальтазара и Сергия Булгакова
- П. Б. Михайлов (Москва). Г.У. фон Бальтазар и историческая теология
- С. А. Коначева (Москва). Божественное бытие в эстетической перспективе: категория красоты в трудах Бальтазара и современной православной теологии
- Кристиан Цендер (Фрибург). Татьяна Горичева, Ганс Урс фон Бальтазар и трагическое
- А. И. Жеребин (Санкт-Петербург). Второй транс. К истории русского юнгианства
Швейцарская теология и русская религиозная философия. Рецепция и воздействие - Предисловие
Несмотря на то что Швейцария не принимала участия в великих катастрофах XX в., они не обошли ее стороной, оставив глубокий отпечаток на ее культуре, философии, религии и породив философов и теологов, сыгравших важную роль в европейской и в русской культуре. Это прежде всего протестантский теолог Карл Барт, католический теолог Ганс Урс фон Бальтазар, а также родоначальник аналитической психологии Карл Густав Юнг. С другой стороны, две мировые войны и русская революция сформировали облик России и отразились на ее культурном, философском и религиозном восприятии.
Мировые катастрофы ставят под сомнение традиционное мировосприятие и заставляют искать новые пути ориентации в мире. В поисках новых путей швейцарские мыслители не в последнюю очередь обращались к русской религиозной и философской мысли. Флоровский, Булгаков, Лев Шестов читали произведения Барта и фон Бальтазара. Швейцарские теологи были вдохновлены русскими писателями и мыслителями XIX и XX вв. (Достоевским, Владимиром Соловьевым, Булгаковым и др.). Прежде всего большое значение для немецкоязычной теологии и культуры первой половины XX в. имел Достоевский. Не случайно Гадамер писал: «Красные тома романов Достоевского издательства „Пипер“ горели на каждом рабочем столе». Представители диалектической теологии (Карл Барт, Эдуард Турнейзен, Вальтер Нигг, Эмиль Бруннер), а также главная фигура аналитической психологии, Карл Густав Юнг, находились под сильным влиянием русской религиозной мысли.
Благодаря таким культурным посредникам, как Фриц Либ и Николай Бердяев, началось сближение западной и восточной культуры. В настоящем сборнике представлены статьи, в которых прослеживается феномен этих сближений и трансформаций в философии, теологии,культуре. Сборник открывается статьей Андреаса Пангрица об одном из важнейших культурных посредников между Россией и Швейцарией, Фрице Либе. Швейцарский религиозный социалист Фриц Либ (1892-1970) преподавал «восточное христианство» в 1930-1933 гг. в Бонне, а затем в Базеле. Его можно считать первопроходцем в рецепции русской религиозной философии на Западе. В основанном им журнале «Восток и Запад» произошла встреча представителей православного мира и западных мыслителей. На основании программной статьи Либа «Протестантизм и православие» в первом номере журнала Пангриц анализирует два примера восприятия Либом русской религиозной философии: с одной стороны, антропологии Достоевского, с другой — рассуждений о «духе времени» как Антихристе у Владимира Соловьева.
Статья М. Пылаева, исследующая философские связи Карла Барта, является переходным мостом к связям Барта с русской религиозной философией и русской мыслью, поскольку демонстрирует общую открытость Барта философскому дискурсу. В статье речь идет о фундированности философией концепции Слова Бога в теоцентристской теологии К. Барта, а также теологии раннего К. Барта времени создания второго варианта «Послания к Римлянам». Автор сопоставляет блок философско-теологических тем, таких как теория темпоральное™, диалектика, концепция начала (Ursprung) и другие, внутри типов философских дискурсов, использованных К. Бартом (платонизма, неокантианства, экзистенциализма, схоластики, феноменологической философии и других), с теологией К. Барта.
В статье апробируется гипотеза о том, что и второе издание «Послания к Римлянам», и „Fides quaerens intellectum“, и «Эскиз христианской догматики» вместе, с «Церковной догматикой» эксплицируют ту форму христианской теологии, которая, впитывая в себя прежде всего важнейшие достижения философии XIX-XX вв., тем не менее пытается оставаться свободной от них. Используя различные формы философских дискурсов, К. Барт реализует свою собственную задачу, а именно — построить христианскую теологию вне метафизики, истории и человеческой экзистенции. Георг Пфлейдерер рассматривает Барта в контексте политической мысли, обращаясь к важнейшей политической идеологии XX в. — коммунизму. Особое значение в статье придается ранней фазе изучения Бартом Октябрьской революции 1917 г., а также его критике коммунизма и антикоммунизма после 1945 г. Достоинство проведенного Бартом анализа заключается прежде всего в критике идеологии с теологических и этических позиций.
Не только Барт интересовался русской религией и политикой, но и русские религиозные философы критически осмысливали швейцарского богослова. Андреас Пангриц описывает принципиальную критику протестантизма со стороны русской религиозно-философской мысли на примере Николая Бердяева. В 1929 г. живущий в эмиграции во Франции Николай Бердяев опубликовал в первом номере журнала „Orient und Occident“ (основан Фрицем Либом) статью под названием «Кризис протестантизма и русское православие», где изложил принципиальную критику диалектической теологии, или «бартианизма», с позиций русской православной перспективы. Бердяев признает, что диалектическая теология порвала с теологическим либерализмом неопротестантизма, однако обвиняет ее в том, что она не смогла выработать в себе достаточного понимания тайны христологической догмы. Пангриц задается вопросом, в какой мере критическое отношение Бердяева к Карлу Барту как к «главе» школы диалектической теологии могло быть основано на недоразумении. С другой стороны, он указывает на то, что Барт воспринимал критику со стороны Бердяева.
Точки соприкосновения между русской религиозной философией и швейцарской теологией иногда возникали и опосредованно, через восприятие третьей стороны. О таком опосредованном соприкосновении пишет Франк Бестебреуртье на примере восприятия Карлом Бартом и Львом Шестовым Адольфа фон Гарнака. Карл Барт и Лев Шестов обращались к непостижимости Бога, один — в своей теологии, другой — в своей религиозной философии. Несмотря на все различия их языка, труды обоих имеют важные точки соприкосновения. Это становится особенно заметно, если рассмотреть их критику Адольфа фон Гарнака, одной из ведущих фигур культур-протестантизма и либеральной теологии. Барт и Шестов критикуют фон Гарнака как не заметившего откровения Божия за своими историческими исследованиями.
Если Шестов сравнивает Гарнака с библейским змеем в контексте знания как грехопадения по сравнению с верой, то Барт предъявляет ему обвинение с точки зрения теологии, которое состоит в том, что он прошел мимо «откровения Божия». И наоборот, работы Гарнака ставят перед Бартом и Шестовым вопрос о том, как они справляются с темой «Бог в истории» и со статусом библейских писаний как исторических и литературных документов. Поскольку в современной теологии и религиозной философии эти вопросы продолжают оставаться взрывоопасными, данный спор между тремя крупными мыслителями сохраняет не только исторический интерес. Вниманию швейцарских теологов, и прежде всего Барта, к Достоевскому посвящены статьи Майке Шульт и Кати Толстой. В своей статье Шульт описывает отношение Достоевского к Швейцарии и восприятие его произведений швейцарскими теологами. Шульт показывает, с каким уважением относились к писателю, его психологической помощи и духовному потенциалу в диалектической теологии. Однако при этом его читали не с позиций литературы, а с позиций мировоззренчески-экзистенциальных, и его произведения разошлись на цитаты.
На основании недавно опубликованных писем и документов периода переработки Бартом его «Послания к Римлянам» (1922) Катя Толстая критически рассматривает рецепцию Достоевского в ранней диалектической теологии. В центре ее внимания — сотрудничество Барта с его другом, тоже богословом и пастором Эдуардом Турнейзеном (1888-1974), который по ходу работы читал манускрипт. В какой-то степени Турнейзена можно считать соавтором знаменитого второго «Послания к Римлянам», т. к. Барт ввел в свой текст значительные дополнения друга. Используя метод внимательного чтения (close reading), Толстая на примере отсылок к Ивану Карамазову в комментарии на Рим. 8:17-18 отвечает на вызов Барта, брошенный им в «Предисловии» к «Посланию к Римлянам II»: «Ни один специалист не сможет понять, где в нашем реализовавшемся сотрудничестве начинаются мысли одного и заканчиваются мысли другого».
Автор раскрывает сложную динамику этой герменевтической конструкции. Текст Турнейзена в тексте Барта дает возможность описать особенности богословских акцентов обоих теологов и их коннотаций в перикопе Рим. 8:18. Анализ этой динамики дает основания для теологической критики решения Бартом проблемы теодицеи. Точкам пересечения между католическим теологом Гансом Урсом фон Бальтазаром и русской религиозной мыслью и православной традицией посвящены статьи Наталии Бакши, Петра Михайлова, Светланы Коначевой и Кристиана Цендера. Н. Бакши обращается к важной для С. Булгакова и Г. У. фон Бальтазара проблеме апокатастасиса, на примере которого демонстрируются фундаментальные различия обоих богословов и соответственно обеих конфессиональных традиций не только в области эсхатологии, но и в антропологии. Бальтазар, во многом соглашаясь с Булгаковым, не признает основополагающей философско-теологической категории русских религиозных философов, заимствованной из гностического учения, — Софии. Место «четвертой ипостаси» Софии, соединяющей человеческую и божественную природу, у Бальтазара занимает надежда.
В статье П. Михайлова богословская мысль Г. У. фон Бальтазара рассматривается в контексте методологических принципов исторической теологии, получившей широкое применение в богословских проектах двадцатого столетия. Сравнение с основными постулатами историко-теологического исследования показывает меру оригинальности Бальтазара и характерную для его мысли расстановку акцентов. Обращение Бальтазара к патристике, глубокое изучение отцов Церкви с целью оживления современной христианской традиции роднит его с русскими религиозными философами, в том числе с Павлом Флоренским. Формированию теологической эстетики посвящены статьи Светланы Коначевой и К. Цендера. В статье С. Коначевой рассматриваются основные источники современной теологической эстетики, способствовавшие ее формированию (труды Бальтазара, Булгакова, Соловьева, Флоренского). Автор сосредоточивает внимание на специфике постановки онтологических вопросов в теоэстетике, возможности нового обоснования гармонизации философии и теологии. Исследуется также теологическая критика проекта преодоления метафизики в философии XX в., способы обновления метафизики через обращение к категории красоты.
В статье Цендера описывается встреча современного православного философа Татьяны Горичевой (род. 1947) с Гансом Урсом фон Бальтазаром. Пунктом пересечения православной активистки, вышедшей из ленинградской «второй культуры», и швейцарского католического богослова было христианское осмысление античной трагедии и, шире, — положение христианского «трагизма». Если публикации Бальтазара стали для Горичевой поводом уточнить и углубить то «трагическое» начало, которое в советском подполье присутствовало изначально как некая экзистенциальная предпосылка, то в личном знакомстве с Бальтазаром после вынужденного выезда Горичевой из СССР ярко отражается проблемное отношение к тому, что она в своих эссе, письмах и дневниковых записях устойчиво будет называть «Западом».
Бальтазар — в этом заключается центральный тезис статьи — становится для Горичевой символом такой культуры, в которой «трагическое» существование оказывается невозможным, даже если, как в случае швейцарского богослова, трагизм «теоретически» достигнут. При этом, помимо культурно-экзистенциальных неоднозначностей, намечаются разногласия: в то время как христианский трагизм Бальтазара и тем более его зрелая «теодраматика» обосновываются «сверху», т. е. теологически-тринитарно, «софийный» трагизм Горичевой развивается «снизу» — с помощью «кенотически» трансформированного ницшеанства. Завершает сборник статья А. Жеребина о феномене русского юнгианства среди символистов, а также о взаимном влиянии Юнга и русской религиозной философии. Русские символисты перекодировали аналитическую психологию в код своей собственной культуры, в чем важную роль сыграло понятие «живого символа» как моста между имманентным и трансцендентным мирами, между Богом и миром. Одним из главных русских юнгианцев был религиозный мыслитель Борис Вышеславцев, видевший в бессознательном Юнга область мистической интуиции.
Представленные в данном сборнике статьи являются первой ориентацией на местности обширного, если не неисчерпаемого поля исследования взаимного влияния богословской и культурнофилософской мысли Швейцарии и России. Проблемы и темы, озвученные в первые десятилетия XX в. теологами и религиозными философами, которым посвящены статьи сборника, звучат не менее актуально и сейчас, требуя столь же безотлагательного осмысления, как то, к которому риторически взывал Карл Барт, заканчивая «Предисловие» к своему первому комментарию к «Посланию к Римлянам» (1919 г.) словами: «У этой книги есть время, чтобы подождать. Ведь и само Послание к Римлянам также ждет».
Составители сборника благодарят Государственный секретариат Швейцарии по образованию, научным исследованиям и инновациям и Посольство Швейцарии в России за финансовую поддержку.
Я. Бакши, К. Толстая
Категории:
Благодарю сайт за публикацию:
