От автора. Предлагаемая читателю книга является плодом многолетних усилий автора. Она была задумана еще в 1998 г., когда я проходила стажировку в Еврейском университете в Иерусалиме - благодаря замечательной программе имени С. Мелтона при этом знаменитом университете. Я с благодарностью вспоминаю руководителя программы - д-ра Шауля Штампфера, моего научного консультанта, человека необычайной эрудиции - д-ра Сержа Рузера, бесконечно влюбленных в еврейские классические тексты настоящих еврейских мудрецов - рава Зеева Дашевского и рава Зеева Мешкова, замечательного литературоведа - д-ра Зою Копельман, координатора программы - д-ра Мирьям Кайданов и многих других, чья помощь была неоценимой для создания этой книги.
Многие годы созреванию некоторых идей, накоплению и апробации материала способствовали ежегодные Международные конференции по иудаике в Москве, проводившиеся Центром научных работников и преподавателей иудаики в вузах «Сэфер» благодаря неутомимым усилиям д-ра Виктории Мочаловой.
Синило, Г. В. Песнь Песней в контексте мировой культуры : в 2 кн. Кн. 1. Поэтика Песни Песней и ее религиозные интерпретации
Г. В. Синило. - Минск : Экономпресс, 2012. - 680 с.
ISBN 978-985-7051-01-4
Рекомендовано к печати Советом гуманитарного факультета Белорусского государственного университета.
В оформлении обложки использован фрагмент работы Г. Климта «Поцелуй»
Галина Синило - Песнь Песней в контексте мировой культуры - Книга 1 - Поэтика Песни Песней и ее религиозные интерпретации
ОТ АВТОРА
ВВЕДЕНИЕ
РАЗДЕЛ 1. ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР ПЕСНИ ПЕСНЕЙ
- ГЛАВА 1. НАЗВАНИЕ И МЕСТО КНИГИ В ТАНАХЕ И ХРИСТИАНСКОЙ БИБЛИИ, ПРОБЛЕМЫ АВТОРСТВА И КАНОНИЗАЦИИ
- ГЛАВА 2. ЖАНРОВАЯ СПЕЦИФИКА ПЕСНИ ПЕСНЕЙ: ПРОБЛЕМЫ И ГИПОТЕЗЫ
- ГЛАВА 3. ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ КАК ЕДИНОЕ ЦЕЛОЕ: АРХИТЕКТОНИКА И ПОЭТИКА
- ГЛАВА 4. ОСОБЕННОСТИ РИТМИЧЕСКОЙ И ФОНЕТИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ПЕСНИ ПЕСНЕЙ И ПРОБЛЕМЫ ЕЕ ПЕРЕДАЧИ НА ДРУГИХ ЯЗЫКАХ
РАЗДЕЛ 2. РЕЛИГИОЗНЫЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ПЕСНИ ПЕСНЕЙ
- ГЛАВА 1. АРХЕТИП «СВЯЩЕННОГО БРАКА» В КУЛЬТУРАХ ДРЕВНЕГО БЛИЖНЕГО ВОСТОКА И «КУЛЬТОВАЯ ГИПОТЕЗА» В ИНТЕРПРЕТАЦИИ ПЕСНИ ПЕСНЕЙ
- ГЛАВА 2. ГЕНЕЗИС АЛЛЕГОРИЧЕСКОЙ И МИСТИЧЕСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИЙ ПЕСНИ ПЕСНЕЙ В ЕВРЕЙСКОЙ РЕЛИГИОЗНОЙ ТРАДИЦИИ
- ГЛАВА 3. ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ В ОСМЫСЛЕНИИ ЕВРЕЙСКОЙ ПОСТБИБЛЕЙСКОЙ РЕЛИГИОЗНОЙ ТРАДИЦИИ
- Прямой смысл Песни Песней в иудейской интерпретации
- Аллегорические интерпретации Песни Песней в еврейской религиозной традиции
- Песнь Песней и еврейская мистика
- Краткий очерк развития Каббалы и проблемы ее изучения
- Песнь Песней в мистике Меркавы и Чертогов
- Союз мужского и женского начал в мистике Херувимов
- Генезис и эволюция образа Шехины
- Песнь Песней в мистике Хасидей Ашкеназ
- Мир Зогара и Песнь Песней
- Песнь Песней в Лурианской Каббале
- Песнь Песней и каббалистическая Суббота
- Песнь Песней в хасидизме
- ГЛАВА 4. ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ В ХРИСТИАНСКОЙ ТРАДИЦИИ
- Комментарии Оригена и генезис христианской интерпретации Песни Песней
- Аллегорические и мистические прочтения Песни Песней в последующей христианской традиции
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ НАЗВАНИЙ КНИГ БИБЛИИ
ЛИТЕРАТУРА
Галина Синило - Песнь Песней в контексте мировой культуры - Книга 1 - Поэтика Песни Песней и ее религиозные интерпретации – Введение
...целый мир не стоит того дня, в который Песнь Песней была дана Израилю; ибо все Писания (Кетувим) святы, но Песнь Песней - Святая Святых.
Рабби Акива (Йадаим 3:5)
...А в Библии красный кленовый лист Заложен на Песни Песней.
Анна Ахматова
Есть особые голоса культуры, голоса поэзии, самой сущности бытия, которые, проникнув однажды в нашу душу (обычно в пору ее стремительного взросления, когда она остро ощущает потребность в тайном и таинственном, неизведанном), уже не умолкают никогда, лишь иногда приглушаются в суете нашего обыденного существования. Один из них - загадочный голос любви, любовного томления, голос самой страсти, странно-сдвоенный, женский и мужской одновременно, и границы между ними так тонки и относительны, как будто вновь чудом возродилась универсальная полнота андрогинного Адама Первоначального:
«Пусть уста его меня поцелуют! // Ибо лучше вина твои ласки! // Из-за добрых твоих умащений // Прозрачный елей - твое имя, - // Потому тебя девушки любят. <...> // - Как прекрасна ты, милая, как ты прекрасна, // Твои очи - голубицы! // - Как прекрасен ты, милый, и приятен, // И наше зелено ложе, // Крыша дома нашего - кедры, // Его стены - кипарисы. // <...> Он ввел меня в дом пированья, / надо мной его знамя - любовь! // Ягодой меня освежите, / яблоком меня подкрепите, // Ибо я любовью больна. // Его левая - под моей головою, / а правой он меня обнимает, - // Заклинаю вас, девушки Иерусалима, / газелями и оленями степными, - // Не будите, не пробуждайте / любовь, пока не проснется! // - Голос милого!
// Вот он подходит, // Перебираясь по горам, / перебегая по холмам, - // Мой милый подобен газели / или юному оленю. // Вот стоит он / за нашей стеной, // Засматривает в окошки, / заглядывает за решетки. // Молвит милый мой мне, / говорит мне: // “Встань, моя милая, / моя прекрасная, выйди, // Ибо вот зима миновала, / Ливни кончились, удалились, // Расцветает земля цветами, // Время пения птиц наступило, // Голос горлицы в краю нашем слышен, // Наливает смоковница смоквы, // Виноградная лоза благоухает - // Встань, моя милая, / моя прекрасная, выйди! // Моя горлица в горном ущелье, / под навесом уступов, - // Дай увидеть лицо твое, / дай услышать твой голос, // Ибо голос твой приятен, / лицо твое прекрасно!” // <...> - Отдан милый мой мне, а я - ему: / он блуждает меж лилий.
// Пока не повеял день, / не двинулись тени, // Поспеши назад, / как газель, мой милый, // Или как юный олень / на высотах Ветер. <...> // - Как прекрасна ты, милая, как ты прекрасна - / твои очи - голубицы // Из-под фаты, // Твои волосы - как козье стадо, / что сбегает с гор Гилеадских, // Твои зубы - как постриженные овцы, / возвращающиеся с купанья... // ...Две груди твои - как два олененка, / как двойня газели, - // Они блуждают меж лилий. // Пока не повеет день, / не двинутся тени, // Я взойду на мирровый холм, / на гору благовоний, - // Вся ты, милая, прекрасна, / и нет в тебе изъяна.
// <...> - Ты сразила меня, сестра моя, невеста, / сразила одним лишь взором, // Одной цепочкой на шее, // Сколь хороши твои ласки, сестра моя, невеста, / сколь лучше вина, // Аромат твоих умащений / лучше бальзама, // Сладкий сот текучий / твои губы, невеста, // Мед и млеко / под твоим языком, // Аромат одеяний, / как ароматы Ливана. // -Замкнутый сад - сестра моя, невеста, // Замкнутый сад, запечатанный источник! // Твои заросли - гранатовая роща с сочными плодами, // С хною и нардом! // Нард и шафран, // Аир и корица, // Благовонные растенья, // Мирра и алоэ, // И весь лучший бальзам!
// Колодец садов / источник с живой водою, / родники с Ливана! // Восстань, северный ветер, / приди, южный ветер, // Ветер, повей на мой сад, / пусть разольются его благовонья! // - Пусть войдет мой милый в свой сад, / пусть поест его сочных плодов! // <...> - Я сплю, но сердце не спит... // Голос милого - он стучится: // “Отвори мне, моя милая, моя сестра, / моя нетронутая, моя голубка, // Голова моя полна росою, / мои кудри - каплями ночи!” // <...> - ...Облик его - как Ливан, / он прекрасен, как кедры, // Нёбо его - сладость, / и весь он - отрада!
// Таков мой милый, таков мой друг, // Девушки Иерусалима! // <...> - Как ты прекрасна, как приятна, / любовь, дочь наслаждений! // Этот стан твой похож на пальму, / и груди - на гроздья, // Я сказал: заберусь на пальму, / возьмусь за фиников кисти, - // Да будут груди твои, как гроздья лозы, / как яблоки - твое дыханье, // И нёбо твое - как доброе вино! // - К милому поистине оно течет, // У засыпающих тает на губах. // - Досталась я милому, / и меня он желает, - // Пойдем, мой милый, выйдем в поля, / в шалашах заночуем, // Выйдем утром в виноградники: / зеленеют ли лозы, // Раскрываются ль бутоны, / зацветают ли гранаты? // Там отдам я / мои ласки тебе. // Мандрагоры благоухают, / у ворот наших много плодов: // Нынешних и давешних // припасла я тебе, мой милый» (Песн 1:2-3; 15-17; 2:4-10, У6-У7; 4:*-2, 5-7, $-*6; 5:2, *5-*6; 7:7-14; перевод И. М. Дьяконова [10, с. 625, 627-628, 630-632, 633, 635-636]).
Этот голос из глубины веков, то победно-ликующий, то понижающийся до шепота, экстатически-задыхающийся и одновременно легко и плавно скользящий, переливается в другие голоса культуры (точнее, голоса различных культур), ведущие с ним нескончаемый диалог: « - “О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!” - “О, как ты прекрасен, возлюбленный мой!” - Слезы восторга и благодарности - блаженные слезы блестят на бледном и прекрасном лице Суламифи. Изнемогая от любви, она опускается на землю и едва слышно шепчет безумные слова: “Ложе у нас - зелень. Кедры - потолок над нами... Лобзай меня лобзанием уст своих. Ласки твои лучше вина...” ...Время прекращает свое течение и смыкается над ними солнечным кругом. Ложе у них - зелень, кровля - кедры, стены - кипарисы. И знамя над их шатром - любовь» (Александр Куприн, русский прозаик конца XIX - начала XX в«Суламифь», 1908 [139, с. 422-423, 424].
Этот ряд можно было бы продолжать бесконечно. И вновь все возвращается к своему истоку, к голосу поразительной мощи, объединяющему земное и небесное, плотское и духовное: «Положи меня печатью на сердце, // Печатью на руку! // Ибо любовь, как смерть, сильна, // Ревность, как ад, тяжка, // Жаром жжет, - // Божье пламя она - // И не могут многие воды любовь погасить, // Не затопить ее рекам, // - Кто ценой своего достояния станет любовь покупать, // Тому заплатят презреньем» (Песн 8:6-7; перевод И. М. Дьяконова [10, с. 637]).
Это голос, звучащий в Библии, в Песни Песней - одной из самых странных и таинственных книг библейского канона. Она странна уже хотя бы потому, что, на первый взгляд, совершенно непонятно, что делает в Священном Писании эта песнь торжествующей земной любви, как соотносятся земная страсть и святость, олицетворенная для нас Библией. Как известно, при окончательном упорядочивании канона среди еврейских мудрецов возникли достаточно бурные споры относительно святости Песни Песней и уместности ее присутствия в Священном Писании, точнее - относительно возможности ее публичного чтения и толкования при условии включения в канон.
Книгу спас от небытия, вступившись за нее и подтвердив ее особую святость, выдающийся еврейский законоучитель рабби Акива, замученный римлянами после подавления восстания под руководством Бар-Кохбы (135 г.). В итоге в еврейской традиции Песнь Песней стала синонимом сакральности, святейшей Тайны, как и Святая Святых в Храме. Однако присутствие Песни Песней в Священном Писании продолжало смущать многие умы христианского мира, в том числе и священнические. Так, известно, что в 1769 г. Иоганн Давид Михаэлис, немецкий экзегет, исключил Песнь Песней как весьма опасную книгу из своего перевода Библии.
Еще раньше Церковь неоднократно подвергала гонениям тех, кто пытался увидеть в этой книге песнь земной любви: так, за подобный еретический взгляд на Песнь Песней был осужден на Константинопольском Соборе (553 г.) уже умерший к этому времени Феодор, епископ Мопсуэстий- ский; в 1574 г. за это же Жак Кальвин изгнал из Женевы Себастьяна Кастеллиона; в 1562 г. был по решению инквизиции посажен в тюрьму испанский поэт Луис де Леон.
Однако Песнь Песней, продолжая оставаться песнью самой сильной земной страсти, не просто присутствует в Библии, но и имеет в ней совершенно особый статус. Современный израильский исследователь Марк Гиршман пишет: «Песни Песней выпала удивительно счастливая судьба. Эта уникальная книга не только была включена в библейский канон, но за ней признавалась большая степень святости, что выделяло ее среди прочих книг и ставило над остальным Писанием» [315, с. 91].
Быть может, именно то и делает книгу такой привлекательной для мыслителей, поэтов и просто читателей разных времен, что в ней странным, парадоксальным образом соединены смелая эротика и святость, помноженные на высочайшие художественные качества текста. Густав Карпелес, историк немецкой и еврейской литературы, создатель первой «Истории еврейской литературы» (т. 1-2,1886), так определил причину воздействия Песни Песней на читателя: «Ни Греция, ни весь остальной Восток никогда не производили, да и не могли произвести такую песнь любви. Если она так неизмеримо возвышается над всеми родственными ей созданиями, то это благодаря чудному гармоническому соединению страстной чувственности и чистейшей нравственности (курсив наш. - Г. С.), составляющему невидимое биение пульса всей Песни. Изобразить глубже и вернее чисто человеческую любовь невозможно...» [381, с. 601].
Одновременно Г. Карпелес напоминает, что уже нельзя отрешиться от специфического восприятия самим древним автором Песни Песней природы родного края, истории его народа и земной любви: и то, и другое, и третье несет для него в себе великий сакральный смысл, говорит о присутствии Бога в мире: «Надо лишь помнить, что и любовь к природе и истории родного народа, и половая любовь, и эстетическое чувство красоты и наслаждения радостями жизни, и самоё стремление к мудрости у священного писателя книги Песнь Песней, как истинного теократа и раба Иеговы, завершались в религиозном чувстве и благоговении перед Иеговой» [381, с. 601-602].
Застывая в восторге перед Песнью Песней как чудом поэзии, чудом человеческого и одновременно Божественного Духа, известный русский мыслитель и писатель начала XX в. В. В. Розанов писал: «Как чудно ее имя; поистине “Соломонова мудрость” вложена в самоё ее название: “Песнь Песней”. Оно выражает, что в поэме уловлено то, что в самой песне составляет песню, что входит певческим началом во все всемирные песни - и какие пропеты, и какие будут петься. “Вот, люди: все вы поете, когда вам хорошо, когда вы счастливы. В этой песне я даю вам то, отчего вы все поете, отчего вы счастливы. Капля ее, растворенная в озере других слов, уже превращает их в лазурные песни, сказки, поэмы.
Здесь же нет слов, или они тусклы, тягучи, немногочисленны: их ровно столько, сколько наименее можно было взять, чтобы выразить самую сущность того, от чего происходит певческое начало в мире. Поэтому это и есть Песня Песней (разрядка автора. - Г. С.): как бы от нее все песни получили свой исток, начало, одушевление”. Узора нет, краски неразличимы... в каком-то сумраке мысль. <...> Светы переливаются, тени волнуются, сумрак сходит на землю: лица неразличимы, очерк фигур не ясен... Да и не нужно, не хочется этого. ...все “говорится” ароматом, и даже шепот, неясный, мглистый, невнятный - почти ненужное здесь дополнение. “Кто тут? Я ли, мы ли? Соломон, Суламифь? Или Бог и Цари- ца-Саббатон ныне в субботу сходятся в каждую еврейскую хижину? Вежды слипаются, разум не ясен... и не хочется различить, не хочется ответить... Все - слилось, и все - едино... Единое в Едином, одна для одного и один для одной”. “Монотеизм”, - шепчут ученые. “Не проходите мимо, не вспугните любовь”, - поправляет Песнь Песней. Только раз удалось это человечеству...» [462, с. 186-187, 197].
Подчеркивая многомерность, многосложность маленького библейского шедевра, выдающийся филолог и культуролог С. С. Аверинцев отмечает: «Перед нами книга, одинаково хорошо подходящая и к свадебному веселью, и к одиноким восторгам самоуглубленных раздумий, и в этом она схожа с такими шедеврами ближневосточной поэзии, как стихи Хафиза» [207, с. 289].
Категории:
Благодарю сайт за публикацию:
