Владимир Соловьев - Сочинения

Вл. Соловьев — это крупнейшая фигура русской философии, публицистики и поэзии второй половины XIX в. Он еще очень мало изучен в нашей науке, а его изучение представляет огромные трудности ввиду чрезвычайной сложности и многогранности его творческой натуры. Первое и основное, что бросается в глаза при изучении Вл. Соловьева,— большое духовное беспокойство, заставляющее его болезненно чувствовать шаткость и обреченность старого мира.

Он предчувствовал наступление мировых событий катастрофического характера; и это предчувствие было у него настолько глубоко и не выразимо обычным прозаическим языком, что он в конце концов заговорил в пророческих тонах и стал изображать наступление конца истории в духе чистейшей мифологии.

Поэтому, хотя Вл. Соловьев и является для нас в первую очередь предметом академического изучения, тем не менее его жизнь и творчество волнуют современного читателя уже далеко не просто в академическом смысле, но и в смысле переживания конца одних исторических периодов и наступления новых, еще небывалых времен.

Соловьев Владимир - Сочинения в 2 томах - Том І

Сост., общ. ред. и вступ. ст. А. Ф. Лосева и А. В. Гулыги; Примеч. С. Л. Кравца и др.

М.: Мысль, 1988.— 892, [2] с, 1 л. портр, (Филос. наследие. Т. 104)

ISBN 5-244-00192-2

ISBN 5-244-00193-0

Соловьев Владимир - Сочинения в 2 томах - Том І - Содержание

Α. Φ. Лосев. Творческий путь Владимира Соловьева
А. В, Гулыга. Философия любви
Оправдание добра. Нравственная философия
- Приложение. Формальный принцип нравственности (Канта) — изложение и оценка с критическими замечаниями об эмпирической этике
Критика отвлеченных начал
- Примечания [к «Критике отвлеченных начал»]
[Теоретическая философия]
- Первое начало теоретической философии
- Достоверность разума
- Форма разумности и разум истины
Примечания
Указатель имен
Предметный указатель

Соловьев Владимир - Сочинения в 2 томах - Том І - Отрывок из книги

Вл. Соловьева волновала судьба человечества. Он предвидел возможный прорыв к высшему бытию, но опасался и угрозы конца истории. Конечно, нельзя принимать всерьез то, что написано в «Краткой повести об Антихристе», венчающей его последнее крупное произведение «Три разговора». И все же обращение к этому сюжету весьма примечательно. Языком газетного репортажа повествует Соловьев о завоевании Европы желтой расой. После разгрома завоевателей возникает мировая империя во главе с Антихристом и со столицей в Иерусалиме. Последний акт мировой трагедии — столкновение разноплеменного языческого войска Антихриста с армией Израиля.

Во всей этой истории есть сильный элемент иронии (и даже пародии) : Соловьев выступает против всех видов мессианства. Причем главный объект критики — толстовство, толстовское учение о непротивлении злу насилием. В «Трех разговорах» читателя потрясает экспрессивно рассказанный эпизод русско-турецкой войны, когда казачий отряд наталкивается на следы зверской расправы с мирным населением. Не сопротивляться такому злу? В лучших традициях русской баталистики Соловьев описывает бой, в котором башибузуки получили по заслугам.

И все же предчувствие культурной катастрофы не покидало мыслителя. После «Трех разговоров» посмертно вышла небольшая заметка «По поводу последних событий» — своего рода духовное завещание философа. «Боксерское восстание» в Китае Соловьев принял за начало «панмонголизма», который, по его мнению, должен привести к краху Европы. Вот последние абзацы, вышедшие из-под пера Соловьева:

«Что современное человечество есть больной старик и что всемирная история внутренно кончилась — это была любимая мысль моего отца (знаменитого русского историка Сергея Соловьева.— А. Г.), и когда я, по молодости лет, ее оспаривал, говоря о новых исторических силах, которые могут еще выступить на всемирную сцену, то отец обыкновенно с жаром подхватывал: «Да в этом-то и дело, говорят тебе: когда умирал древний мир, было кому его сменить, было кому продолжать делать историю: германцы, славяне. А теперь где ты новые народы сыщешь? Те островитяне, что ли, которые Кука съели? Так они, должно быть, уже давно от водки и дурной болезни вымерли, как и краснокожие американцы. Или негры нас обновят? Так их хотя от легального рабства можно было освободить, но переменить их тупые головы так же невозможно, как отмыть их черноту».

А когда я, с увлечением читавший тогда Лассаля, стал говорить, ...что вместо новых народов могут выступить новые общественные классы, четвертое сословие и т. д., то мой отец возражал с особым движением носа, как бы ощутив какое-то крайнее зловоние. Слова его по этому предмету стерлись в моей памяти, но, очевидно, они соответствовали этому жесту, который вижу, как сейчас. Какое яркое подтверждение своему продуманному и проверенному взгляду нашел бы покойный историк теперь, когда вместо воображаемых новых, молодых народов нежданно занял историческую сцену сам дедушка Кронос в лице ветхого ... китайца и конец истории сошелся с ее началом!

Историческая драма сыграна, и остался еще один эпилог, который, впрочем, как у Ибсена, может сам растянуться на пять актов. Но содержание их в существе дела заранее известно» (І0, 225—226).

Каким же образом этот безнадежный пессимист, пророк катастрофы, весь устремленный в запредельное будущее, мог создать проникновенный философский гимн земной любви, который в мировой культуре можно смело поставить в один ряд с «Пиром» Платона? У Соловьева была еще одна ипостась — лирический поэт. Ему не дано было основать семью, он влюблялся в замужних женщин; и, может быть, потому, что не суждено было ему обрести покой разделенной любви, все остальное в его переживаниях теряло свое значение. Не об этом ли говорят его стихи? Порой холодно-торжественные:

Смерть и Время царят на земле,—

Тъі владыками их не зови;

Все кружась, исчезает во мгле,

Неподвижно лишь солнце любви.

__________________________________________________________________________________________________________________________________________